Загадка Ватикана - Фредерик Тристан

Договорились этим на сегодня ограничиться. Тогда Адриан Сальва и отец Мореше решили опять посетить Ватиканскую библиотеку, чтобы узнать о результатах экспертизы, сделанной немецким доминиканцем. Они нашли его в состоянии величайшего возбуждения, мало соответствующего достоинству, с которым всегда держался тевтон.

— Господа! Невероятно! Колоссальная неожиданность и возмутительный скандал!

Его успокоили, после чего он объяснил причину своей взволнованности.

— За всю свою практику работы библиотекарем я никогда еще не был до такой степени огорчен. Моя порядочность поставлена под сомнение. Я сам уже в ней не уверен. Представьте себе, что кто-то не только обманным путем вынимал первоначальную рукопись из папки «Scala Coeli», но он ее изуродовал. Я утверждаю: изуродовал!

На глаза ему навернулись слезы. Он сгорал со стыда.

— Пусть бы только подменили папки — это еще куда ни шло! Но чтобы содержимое папки вынесли из Ватикана, при моем полном неведении, чтобы с ним потом бессовестно манипулировали и тайно положили папку на место, а я опять же ничего об этом не знал, — это уже переходит все границы! Сегодня же вечером я подам прошение об отставке. Моя честь посрамлена.

Адриан Сальва попросил его объяснить подробнее. Вместо ответа отец Грюненвальд протянул ему несколько исписанных листов — результаты научной экспертизы документа. Из них следовало, что первые главы датировались тринадцатым веком, последующие, вне всякого сомнения, были написаны в шестнадцатом и наконец самые последние переписаны совсем недавно. Переплет рукописи был сделан за несколько месяцев до того, как ее нашли. Исследование показало, что средневековые листы были обрезаны, чтобы сровнять их с листами шестнадцатого века и современными. Кроме страниц, относящихся к тринадцатому веку, все остальные были переписаны на венецианской бумаге, отмеченную водяным знаком, внутри круга с виньеткой наверху.

— Теперь все понятно, — сказал Мореше. — Первоначальный текст подвергся изменениям дважды: впервые в шестнадцатом веке, во второй раз — в наши дни.

— Нанесем еще один визит графине Кокошке, — сразу же решил Сальва. — А вы, святой отец, не отчаивайтесь. Я, кажется, начинаю понимать, что все это значит. Ваши профессиональные качества библиотекаря здесь ни при чем.

Доминиканец упал в свое кресло, казалось, доброжелательные слова Сальва его не успокоили. Этот человек, ученый и строгий, немец, более того — пруссак, не мог понять, какими уловками злоумышленнику удалось обмануть ватиканскую систему надзора. Ведь возле каждой двери были установлены электронные устройства тайного наблюдения, в каждом зале — телекамеры. Американские специалисты в течение трех месяцев испытывали это оборудование, после чего они с гордостью сообщили Святейшему Отцу, что создали настоящий шедевр, еще невиданный в их практике.

Так разве мыслимо, чтобы какой-то служитель Ватикана, которые проходили строжайший отбор, мог вынести папку и ни одно из этих устройств не подало сигнал тревоги? За все время существования Ватиканской библиотеки отсюда не уносили ни одного документа, все консультации, экспертизы и реставрационные работы проводились здесь же, на месте. Разве не считалось, что Ватиканские лаборатории превосходят лаборатории Лувра?

— Похоже на то, — обратился Мореше к Сальва, когда они вдвоем направились к польскому посольству, — что эта экспертиза тебя просветила?

— Очень возможно, что подделку изготовил один из экспертов Ватикана и что работал он над этим в здешней лаборатории. Более того, Кокошка знает, кто этот человек, ибо именно он сообщил ей о важности документа.

— А не достаточно ли будет выяснить, кто из польских экспертов имел доступ в лаборатории, чтобы обнаружить злоумышленника?

Вылощенный дворецкий в белых перчатках провел их в барочную гостиную, где графиня принимала их во время предыдущего визита. Пышнотелая супруга посла, сидя в своем кресле с разводами, встретила их довольно сухо.

— Господа, вы слишком назойливы, вам не кажется? Я же объяснила: мой муж, его превосходительство, еще находится в Варшаве, и я больше ничего не могу вам сказать.

— Извините, сударыня, истинных друзей Польши, за то, что они так спешат прийти на помощь вашему выдающему соотечественнику, Святейшему Отцу, которому угрожает серьезная опасность, — сказал Мореше.

— В какой вашей помощи может нуждаться Святейший Отец? — воскликнула Кокошка, презрительно пожав плечами.

— Сударыня, — резко сказал Сальва, — мы снова надоедаем вам по необходимости, а не ради удовольствия, поверьте. Мы знаем почти наверняка, что против Ватикана, а также против самого папы готовится заговор. Не осознавая этого, вы владеете информацией, которая позволит нам предотвратить этот заговор. А посему будьте добры отвечать на наши вопросы.

От такого оскорбления лицо графини побелело. Как они смеют разговаривать с ней таким тоном? Она поджала губы и ответила ледяным голосом:

— Действуйте, инспектор, действуйте. В наше время стало немодным относиться к людям с уважением. Обыщите посольство и меня тоже, а почему бы и не моего мужа, его превосходительство!

— Сударыня, — продолжал Сальва более сдержанным тоном, — во время нашего предыдущего визита я просил вас назвать имя лица, сообщившего вам об открытии «Жития святого Сильвестра». Мне необходимо знать это имя. Я решительно настаиваю, чтобы вы мне его назвали, здесь и сейчас.

— А если я вам ничего не скажу?

— Тогда, графиня, — увы! — вас могут обвинить в соучастии.

Она рассвирепела:

— Уходите! Чтобы в моем посольстве меня оскорбил сыщик, который даже не поляк!

— Сударыня, — вмешался Мореше, — мой друг профессор Сальва, был избран Святейшим Престолом, чтобы провести расследование…

Она тотчас же успокоилась, хотя ее огромная грудь все еще вздымалась, как кузнечный мех. Потом она бросила, как бросают кость шавке.

— Это был поляк.

— Но кто именно?

— Очень уважаемый и очень видный поляк.

— Его фамилия?

— Память у меня — как это у вас говорится? — ах да, вспомнила, дырявая. Возможно, мой муж, его превосходительство, и вспомнит эту фамилию. Я-то здесь причем?

— Вы передали эти сведения «Стампе».

Она съежилась в своем кресле с разводами, насколько позволяло ее роскошное тело, как это делают дети, пойманные с поличным. Потом, внезапно, решилась:

— Юрий Костюшко.

Эти два слова были той струйкой, которая прорывает плотину:

— Но это только ради Святейшего Отца. Каждая полька любит Святейшего Отца, он так гениален и так велик, вам, господа, этого не понять…

— Юрий Костюшко прикомандирован к Ватиканской библиотеке, не так ли? — спросил отец Мореше.

— Юрий, это ничтожество, к Ватиканской библиотеке?

Она расхохоталась, трясясь своим громадным телом и звеня многочисленными украшениями.

— Это секретарь моего мужа, его превосходительства. Он коммунист и полнейший идиот — странно, не правда ли? Он выпивает так много водки, что к одиннадцати часам уже мертв. Преглупо себя ведет…

— Но почему вы хотели скрыть от нас его фамилию? — спросил Мореше, заинтригованный.

— Я знаю, почему, — сказал Сальва с серьезным видом. — Костюшко — это агент, завербованный советскими спецслужбами. Он поставлен возле посла, чтобы за ним следить.

— Юрий? — спросила графиня с плохо разыгранным удивлением.

— Он рассчитывал, что вы распространите эту ложную информацию в Риме, чтобы подорвать авторитет папы. По крайней мере, он в это верил. Как будто эта поддельная рукопись могла повлиять на чей-либо авторитет! Но он полагал, что документ окажется куда более скандальным, чем он есть на самом деле. Так ему внушили. Люди из КГБ, я думаю. Не забывайте, что наш папа — это фермент свободы. Ах, если бы удалось припутать его к какому-нибудь скандалу!

Графиня встала — настоящая императрица в финале трагедии.

— Господа, ни слова больше. Я и так была к вам слишком добра. Впрочем, этот бедный Юрий уже не служит секретарем у моего мужа, его превосходительства. Он возвратился в Краков. До свидания, господа. Храни вас Бог.

Когда они вышли на улицу, Сальва не мог сдержать своего гнева.

— Эта бестолковая женщина или гений притворства, или сумасшедшая. Сначала она заявляет, что ее информатор — очень уважаемый и видный поляк (ее собственные слова), потом она называет нам этого Юрия Костюшко, человека абсолютно незначительного, который к тому же покинул Италию.

— За этим Юрием стоит другой поляк. Эксперт по Ватикану, не так ли?

— Вне всякого сомнения. Но исчезновение Стэндапа тревожит меня все больше. Не попытался ли он проникнуть в эту тайну, ничего нам не говоря? Может быть, его убрали, ибо он раскрыл какой-то очень важный секрет?