Народная Русь - Аполлон Коринфский

В Каширском уезде, в тридцатых-сороковых годах XIX-го столетия во многих деревенских уголках повторялся следующий любопытный рассказ, подтверждавший, по словам рассказчиков, основательность поверья о том, что на Сретенье не следует ездить в дальний путь. «Жил-был когда-то», — рассказывали словоохотливые каширцы, — «старик с семьею сытно и богато. Было у него всего много, и во всем ему была спорина. Наградил его Господь детками умными и талантливыми. Чего сам старик недодумает, то детки домыслят, а чего детки не сумеют, то отец научит. Поженил старик всех детей в один день, а, поженивши, задумал напоить, накормить всех сватов и сватей, а корм для них порядил на широкой Масленице. Вот и вздумал старик на промысел съездить вдаль за рыбою, заработать копейку и гостей удоволить. Старик все сбирался, ждал пути и дороги; глядь-поглядь — Сретенье на дворе, а там и Масленица на носу. И собрался старик всей семьею опричь баб и ребят, а на поезд снарядил семь подвод. Как почуяли бабы про наряду за рыбою, так и невесть что вышло. И повоют, и поплачут бабы вокруг мужей, не тут-то было! Задумали бабы свои хитрости: и сны-то им недобрые снились, и тоска-то на них не к добру напала, и домовой-то их к худу давил. Известно — бабье дело: не спорь с ними! Нет-таки, старик не слушает баб. — Поеду-таки, поеду за рыбою, накормлю об Масленице сватов и сватей, — говорит он им. Ведь не что сделаешь с мужиком: упрям живет и отродясь не слушает! Как на беду, на самое Сретенье началась оттепель. Взвыли бабы пуще прежнего от лихой приметы: Погляди-ка, родимой, на двор! Какая стала оттепель! Ведь морозы-то минули; подуло с весны! Не бывать добру, не видать мужей! — голосят бабы. Старик все-таки думает: поеду, да поеду! Вот и поехал старик за рыбою на семи подводах, а на тех подводах посажал сыновей, да и сам сел. Ждут бабы мужей своих неделю, а об них и слуху нет; ждут и другую, никто вести не кажет. Вот и пестрая неделя наступила, а родимых все нет! Подошли и заговены, а с ними и слухи пошли: вот там-то мужик утонул; — а там-то двух мужиков замертво нашли… Воют бабы пуще прежнего. Кому масленица, а бабам Великий Пост! И прослышали бабы о беде: на Волге-де их мужья подломались с подводами. Никто-то не спасся…» Рассказ кончался не менее своеобразным выводом: «Вестимо дело, у того и беда на носу висит, кто примет не чтит да не слушает старых людей!» В Сретенье, на склоне дня, незадолго до сумерек, деревенская детвора, с отзывчивым любопытством прислушивающаяся к поверьям старых людей и к связанным с ними обычаям, собирается где-нибудь на пригорке, за околицей, и начинает заклинать солнышко, чтобы оно выглянуло «из-за горы» и показало этим, что зима, действительно, встретилась с весной. В средневолжских губерниях несколькими собирателями изустных памятников народного песнотворчества записана следующая, приуроченная к этому обычаю, веющая духом старых сказок детская песенка:

«Солнышко-ведрышко,Выгляни, красное,Из-за гор-горы!Выгляни, солнышко,До вешней поры!Видело ль ты, ведрышко.Красную весну?Встретило ли, красное,Ты свою сестру?Видело ли, солнышко,Старую ягу,Бабу ли ягу —Ведьму зиму?Как она, лютая,От весны ушла,От красной бегла,В мешке стужу несла,Холод на землю трясла,Сама оступилась,Под гору покатилась,Встретила весну —Солнцеву сестру»…

Если заклинаемое «солнышко-ведрышко» и в самом деле выглянет перед закатом «из-за горы-горы», то веселая гурьба ребят приносит в деревню весть об этом, равнозначащую примете, что прошли последние морозы. Если же красное не обрадует заклинавшей-восхвалявшей его детворы, — это предвещает сильные «власьевские» (11-го февраля) морозы.

Сретенская оттепель напоминает заботливому деревенскому домохозяину о том, что время начинать починку летней сбруи, — как ездовой, так и рабочей-пахотной. Для этой работы существует даже особый день, отмеченный в изустном народном творчестве прозвищем «Починки» (3-е февраля). В этот день, поднявшись до белой зари, многие большаки идут в сараи и конюшни — осматривать своих лошадей: не напроказил ли чего с ними Домовой. Существует во многих местностях поверье, что — если почему-либо «хозяин домовитый» недоволен, тот он может в ночь со Сретенья на Починки «заездить коня». В предотвращение такой напасти, еще с вечера советуют суеверные старожилы привязывать лошадям кнут и онучи на шею. Тогда, по словам их, Домовой не посмеет тронуть лошади, потому что будет думать, что на ней сидит хозяин. Чтобы «задобрить Домового», еще за несколько дней до этой опасной ночи хозяйки выставляют после ужина на загнеток горшок каши, обкладывая его горячими угольями. По уверению их, умилостивляемый покровитель домашнего очага вылезает в полночь из-под печки и ужинает. В старину для усмирения Домового призывали к этому времени знахаря-ведуна, который — до пения последних петухов — резал на дворе кочета и, выпустив кровь на веник, обметал им все углы в хате и на дворе. После этого можно было не бояться Домового. Если же его ни усмирить, ни умилостивить, то, — говорит народ, — «из доброго он обернется в лихого». А тогда беда: «все во дворе и в избе пойдет на изворот, спорина пропадает, скот худеет и чахнет, люди болестям поддаются» и т. д. В Тульской губернии, в старые годы, в день «Починок» варилось особое кушанье «саломата», которою и угощалась вся семья по возвращении большака с осмотра сараев и конюшен. Там и до сих пор уцелела еще напоминающая про этот обычай старая поговорка: «Приехала саломата на двор, разчинай починки!»

Встретит деревня Сретеньев день, справит «Починки», заплатит дань обычаям пращуров, связанным с залетающею в трубы нечистью (см. гл. X), а там и до Власьева дня — рукою подать. А с этим — последним связано у русского народа столько разнородных, только ему присущих, поверий и обычаев, что — если о них вести сказ, то — наособицу.

XII

Власьев день

Одиннадцатый день февраль-месяца, посвященный Православной Церковью чествованию памяти св. мученика Власия[35], окружен в суеверном представлении народа причудливой изгородью обрядов, обычаев и поверий, сложившихся в незапамятные годы и изукрасившихся к настоящему времени узорчатой пестрядью последовательных вековых наслоений. С этим днем связана у народа память о древнем Велесе (Волосе) — «скотьем боге», слившаяся с именем воспоминаемого святого, совпадающим с прозвищем языческого божества, которому поклонялись отдаленнейшие предки дышавшего одним дыханием с природою русского пахаря.

По свидетельству летописцев и бытописателей народной жизни, Велес-Волос был почитаем на Руси дольше всех других языческих божеств, в особенности — на севере. В Ростове идол его не был повержен до ХII-го века, хотя задолго еще до этого ему не воздавалось уже никаких, подобающих богу, почестей. Ростовское идолище было сокрушено по увещанию св. Авраамия Ростовского. В Киеве же, одновременно с крещением св. Владимира Красна-Солнышка и его дружины, было, по сказанию «Макарьевской Великой Минеи рукописной», совершено сокрушение идолов Перуна и Велеса («Волоса, его же именоваху скотья бога, повел в Почайну-реку врещи»). Ростовские поклонники Велеса обоготворяли в честь его камень, напоминавший своим видом быка с человеческим ликом. Св. Авраамий, сокрушив идола, воздвиг на месте его храм во имя св. Власия. В Авраамьевском монастыре, в числе местночтимых святынь, хранился еще в 30-40-х годах XIX-го столетия шестиконечный крест, в руках с которым святитель поверг идола наземь. Надпись на нем гласила: «Сей крест, во граде Ростове в Аврамиеве монастыре св. Иоанном Богословом дан преподобному Аврамию победита идола Велеса.» В Переславле Залесском такой же, как и в Ростове, идол-камень существовал, — не вызывая собою, впрочем, даже и воспоминаний о древнем божестве, — вплоть до царствования Василия Ивановича Шуйского. В Новгороде долго была особая Волосова улица, на которой, по преданию, стоял в старину идол Велеса.

Древнеславянские сказания о богах, называя Велеса пастырем небесных стад, отождествляют его с месяцем (небесные стада — звездная россыпь). Загадка «Поле не меряно, овцы не считаны, пастух рогатый» относится непосредственно к этому отождествлению. Сходя на землю, по верованию наших пращуров, Велес принимал вид быка, хотя бывали случаи, когда он, по старинному преданию, странствовал между веровавшими в него людьми и в человеческом образе. Богопочитание Велеса являлось в древней Руси одним из наиболее важных в языческом обиходе: именем бога-покровителя стад клялись наравне с громовержцем-Перуном. Об этом свидетельствуют государственные договоры и летописные сказания. Как бог-пастырь, Велес считался и покровителем песнотворчества. В «Слове о полку Игореве»[36] Баян так и называется «Велесовым внуком». Таким образом, ему на славянском Олимпе приписывались некоторые свойства Аполлона древней Греции и некоторые — Пана, своеобразно объединенные в нечто цельное. Из блаженной страны небесных равнин, омываемых водами облачного моря-океана, Велес наблюдал недреманным оком за темными пастбищами, охраняя стада, пасущиеся на последних, от всякой беды-напасти и вызывая этим благоговейное отношение к себе со стороны скотоводов, особенно охотно приносивших ему жертвы.