Муравьиный лабиринт - Дмитрий Емец

– Ты не романтик! Чем провинилась бедная макаронинка, что ты лишил ее поцелуя? Думаешь только о себе, эгоист!

– Но ты же обо мне не думаешь, – неосторожно брякнул он.

– Неправда! Я-то как раз о тебе думаю! – горячо воскликнула Гуля и, вскочив, больно толкнула его кулачками в грудь.

Афанасию стало совестно. Он чувствовал, что Гуля права. В глубине души он не понимал, почему золотая пчела вообще его выбрала. Он знал, что хуже самого мерзкого ведьмаря из форта Белдо. Да и Гулю многократно и повседневно предает, внутренне готовый променять ее почти на любую девушку.

Скомканно поцеловав Гулю, он сел и, высыпав на стол немного соли, стал рисовать по ней зубочисткой.

– Рассыпать соль – плохая примета! – испугалась она.

– Правда? – удивился Афанасий. – Тогда поздравь меня! Я хозяин планеты!

Гуля недоумевающе кивнула.

– Кто ты?

– Хозяин планеты. Ну смотри: просыплю соль – у всех все будет плохо. Не просыплю – у всех все будет хорошо. Однако, учитывая население земного шара, каждый час соль просыпают человек эдак сто тысяч. И как земля еще вертится?

– Ты как-то неприятно злишься. Занудно, – пожаловалась Гуля и уткнулась в чашку, сделавшись похожей на больного воробья.

Утешая ее, Афанасий нарисовал на соли ее профиль, а рядом сердце, пронзенное стрелой.

– Это мое! – на всякий случай уточнил он. – А стрела… м-м-м… на арбалетный болт похожа! Тьфу-тьфу!

Больной воробей выздоровел и затрепыхал крылышками.

– Ты ласковый… Умеешь утешать, – сказала она. – Это тебя мама научила?

Афанасий оценил ее интуицию. Его действительно научила мама, хотя никаких лекций о женской психологии не читала. Просто была необычайно сложна, умна и капризна. Каждый вечер требовала поцелуев в клювик, обними свою мамочку, где у моего мальчика ушко, дай мамочка посмотрит на солнышки в твоих глазах, светят они или нет? Были и прочие сложные игры в огорчение мамочки, гордость мамочки, трехдневные бойкоты, пылкие взрывы веселья и неожиданные поездки на юга, когда они ссорились с папой, уезжая от него среди ночи, а потом через две недели любезно его прощали.

Сам того не ведая, Афанасий прошел такую школу, что любая другая женщина в сравнении с мамой казалась ему просто психологической амебой. Все равно как после пятнадцати лет игры на органе (ровно столько времени он провел в родительском доме) получить в подарок простенький стодолларовый синтезатор и дальше играть только на нем.

– Все-таки мама! Я знала! – сказала Гуля утвердительно.

Афанасий тревожно покосился на нее. Двойной повтор этого словосочения ему не понравился. Наблюдая за другими парнями и их девушками, он усвоил, что «твоя мама!» – самое страшное женское ругательство. Даже не ругательство – психологическая игра. Самое забавное, что эта игра обратима. Рано или поздно девушка станет матерью сына и о ней тоже скажут: «Твоя мамочка!»

Но это теория. А практика состояла в том, что Афанасий не потерпел бы, что на его маму крошат батон. Точнее, внешне прекрасно потерпел бы, даже улыбнулся, но обязательно поставил бы в нужной графе мысленную галочку.

Однако на первый взгляд Гуля произнесла эти слова вполне спокойно, даже с симпатией. Постепенно Афанасий успокоился, и рядом с сердцем, пронзенным стрелой, появились еще две пальмы – нейтральные и ничего не обозначающие. Пальмы он умел рисовать так же хорошо, как и елочки. Этим его художественные стремления обычно и ограничивались.

– В общем, слушай! Я тут выяснила кое у кого, пока ты добирался! – затарахтела Гуля. – У Белдо есть парень с даром ускорения! Ну просто дико противный! Знаешь, есть такие люди, вроде все из себя распорядочные, но пролезь перед ним в очереди или обидь его как-нибудь на полкопейки, такая грязища попрет! Лучше б, думаешь, ты последней сволочью был! И то бы легче!

– И чего этот парень? – спросил Афанасий.

– А ничего! Млада и Влада посадили его на хвост Макару! Он должен был принести золотую пчелу!

– И?

– … и почему-то не справился! А вскоре Макар непонятно как оказался в квартире Арно и что-то оттуда упер.

– У Арно? Это точно Макар?

– Да. Какая-то женщина с улицы сняла на телефон, как он стоит на балконе. Снимок попал в полицию, а у Тилля там все схвачено!

– А что украл Макар?

– Спроси чего-нибудь полегче. Теперь Гай орет на Белдо, Белдо царапает Младу и Владу, а Млада доступно объяснила этому парню с даром ускорения, что либо он приносит пчелу и возвращает то, что похищено у Арно, либо она проклинает его так, что от него до старости на сорок метров будет пахнуть тухлыми яйцами.

– А она может?

– Запросто. Пока этот парень в форте – он подвержден любой магии. Своего рода страховка верности. А тухлые яйца – это уже сугубо женская месть. Тилль, к примеру, ограничился бы выстрелом в голову.

В пальцах у Афанасия сломалась зубочистка. Он успел забыть о ней и, не понимая, что это, с недоумением посмотрел на обломки.

– А зачем Гаю золотая пчела?

– Не знаю. Может, хочет научиться жужжать? – Гуля расхохоталась, крайне довольная своей шуткой, и стала спорить с Афанасием, что он сейчас поцелует ее в каждый глазик.

– Глаза целовать – нестерильно! – поспешно сказал тот.

– Я сама разберусь! Так споришь или нет? – она поймала его вялую ладонь. – Все, разбили!

Спорить было бесполезно. Она всегда выигрывала.

Афанасий посадил Гулю к себе на колени и стал рассказывать ей сказку. Брались они у него непонятно откуда. Он никогда не продумывал их заранее и сам нередко удивлялся, как складно выходит. Сказочник и читатель существовали в нем одновременно. Сказочник выпускал на волю слова, а читатель хлопал в ладоши и развешивал уши.

– Жила-была девочка Оля. У нее все было на «о». Очки, окно, омнибус, ондатр. Однажды к ней пришел один оранжевый мальчик Ондрюша.

– Ондрюша? – удивилась Гуля.

Афанасий хлопнул себя по лбу.

– Прошу прощения! На этом месте сказки Ондрюша спохватился, что он не на «О», и грустно ушел.

– Может, вернем? – предложила жалостливая Гуля.

– Каким образом, если Андрюша на «а»? – поинтересовался Афанасий.

– Может, Оля изменит себе имя на Алена?

– И заведет себе автобус, амфибию и ручного а…а…а…

– …аллигатора! И к ним вернулся Андрюша! – выпалила Гуля, посягая на сотворчество.

– Да-да-да! И его сожрал аллигатор! – мстительно сказал Афанасий, что-то возымевший против Андрюши. Возможно, он просто «зачищал» его как возможного конкурента.

Снаружи со вкрадчивой тихостью остановилась машина. В кафе ввалились трое мужчин с лицами не столько злыми, сколько равнодушными к чужой боли. Между ними аккуратно ступал балетный старичок в беретке, одетый в приталенное пальтишко с песцовым воротником. Это был Дионисий Тигранович Белдо в сопровождении берсерков Тилля, без Млады, Влады и Птаха, которых он по какой-то причине не пожелал взять с собой.

Афанасий заметил их и сорвался с места, когда было слишком поздно. И еще позже сообразил, что шнеппер остался в кармане куртки, а куртка – на вешалке. Когда же опомнился, двое берсерков уже держали его за руки, не давая воспользоваться львом, а третий аккуратно и неспешно расшнуровывал Афанасию нерпь.

Маленькая Гуля бросилась на помощь. Она сражалась бесстрашно, как встрепанная птичка, защищающая свое гнездо. Плевалась, кусалась, пиналась, швыряла в берсерков макаронами. Ошеломленные таким натиском, они вяло сопротивлялись, но, увы, победы Гуля не одержала. Берсерки оторвали ее от себя и усадили на стол, прямо в кофейную лужу.

– Спорим, я вас сильнее? Спорим, у вас у всех чесотка? Спорим, вы двое сейчас подеретесь, а третий побежит на кухню и утопится в кастрюле! – закричала Гуля, подпрыгивая на столе.

Спорить с ней не стали.

– Ах! Ах! Не сыпь мне соль на раны! И на воротник, кстати, тоже! – сладко пискнул Дионисий Тигранович, с нестариковской силой отнимая у Гули солонку. – Какой день! Какие человеческие трагедии! «И вот они лежали, проткнутые одним мечом, и луна отражалась в их распахнутых глазах!» Ах, ах!

Афанасию обшарили карманы, оставляя их вывернутыми, чтобы проще было определять, где уже искали.

– Закладок нет! – разочарованно сообщил третий берсерк.

– Ты бы еще пега поискал! Зачем шпиону таскать с собой закладки? – хмыкнул Белдо, глядя на Афанасия так, словно хотел запустить свои острые ноготки ему в глаза.

– Я не шпион! – вознегодовал пленник.

– Ну естественно! Просто не в меру пылкий патриот Шныра! Кто пишет историю, тот и раздает медали.

– Думайте, что хотите!

– Спасибо за разрешение, молодой человек! Но именно так я и поступаю, – поблагодарил Белдо.

Откуда-то вынырнул официант. Черные глазки поблескивали сквозь доходившую до носа челку.

– Могу я вам помочь?

Белдо цепко посмотрел на официанта.

– Можете! Повесьте на дверь табличку, что кафе закрыто, – распорядился он.