Бонапарт. По следам Гулливера - Виктор Николаевич Сенча

Девятое термидора[46] – переворот, покончивший с последними «неподкупными». После смещения Робеспьера в Конвенте останутся баррасо- и фушеподобные, за несколько месяцев сумевшие повернуть якобинский корабль в обратную сторону. Они же и подготовят почву для новой империи. Империи Наполеона Бонапарта.

* * *

В тот день все совпало: председателем Конвента был Колло д’Эрбуа (председатели менялись каждые две недели), командовал войсками комендант Парижа Баррас, а главным действующим лицом (обвинителем Робеспьера) суждено было стать Жану Тальену.

Да, все совпало, тем более что Тальен играл ва-банк! Накануне его любовница, маркиза Тереза де Фонтене, сообщила в записке, что арестована, и, взывая о помощи, подчеркнула: казнь назначена на 10 термидора. Без любимой женщины, понимал Тальен, его жизнь теряла смысл. Единственной надеждой спасти Терезу было… свержение диктатора Робеспьера. И он решился.

– Вчера я присутствовал на заседании у якобинцев и видел, что формируется армия нового Кромвеля, – сказал, поднявшись на трибуну, Тальен. – Я затрепетал в страхе за Отечество и теперь вооружился кинжалом, чтобы пронзить ему грудь, если вдруг у Конвента не хватит смелости вынести ему обвинительный вердикт…

В этот момент под грохот аплодисментов Тальен вытащил из-под сюртука блеснувший клинок.

– Мы, республиканцы, – продолжает Тальен, – будем обвинять тирана с мужественной честностью перед всем французским народом!.. Человек, стоящий рядом со мной на трибуне, – новый Каталина!.. Со времени моей миссии я преисполнен отвращения. Робеспьер хотел нас разъединить и напасть на нас поочередно, чтобы остаться одному со своими распутными и погрязшими в пороках единомышленниками! Я прошу постановить, что наше заседание продолжится до тех пор, пока меч закона не обеспечит сохранность республики…

– Долой тирана! – скандируют трибуны.

– Ах, если бы я хотел, – заключает Тальен, – описать все происшедшие акты насилия, я доказал бы, что все они совершены в тот период, когда Робеспьер стоял во главе генеральной полиции!..

– Все ложь! – кричит Робеспьер и обращается к оставшимся в живых жирондистам: – Я прошу убежища у вас, людей незапятнанных, а не у этих разбойников, – указывает он на Фуше и его окружение.

Потом садится на свободное место на одной из скамеек.

– Подлец! – несется со стороны жирондистов. – Эта скамья была местом казненного тобою Верньо!..

Робеспьер вскакивает и рвется к трибуне. Обращаясь к председателю, он грозит ему кулаком:

– Ты – председатель убийц! Дашь ли мне, наконец, слово?!

– Получишь, когда настанет твой черед! – отвечают ему.

– Нет слова тирану! – скандируют трибуны. – Нет! Нет!..

Робеспьер пытается что-то сказать, но из его горла доносятся лишь хрипы.

– Захлебнулся кровью Дантона! – кричит ему Гарнье.

В эту минуту самый смелый из присутствующих, некто Луше, кричит:

– Я требую приказа об аресте Робеспьера!

И тут произошло невероятное: после «сумбурно-полусумасшедшей» речи оратора (не считаясь с мнением прочих, председатель заседания Колло д’Эрбуа предпочитал давать слово чаще всех Тальену) Конвент объявил Робеспьера… роялистом. (Того самого Робеспьера, отправившего на плаху сотни «настоящих» роялистов!) Теперь Неподкупного ждало только одно: «чихнуть в мешок»…

«Я был немного поражен катастрофой Робеспьера, которого любил и считал честным, – писал одному из друзей генерал Бонапарт. – Но будь он моим братом, я бы его сам заколол кинжалом, если бы знал, что он стремится к тирании».

Из тех четырех лишь бедолага Колло закончит плохо, угодив на кайенскую каторгу, откуда ему уже не суждено будет выбраться. Баррас в период Директории достигнет, по сути, могущества диктатора; однако он «на блюдечке» передаст власть бывшему адъютанту Бонапарту (кто знал, что проклятый корсиканец столь тщеславен?!).

Тальен женится-таки на своей возлюбленной, ставшей по прошествии времени княгиней де Караман, более известной в народе как Notre Dame de Termidore. (Свою дочь мадам Тальен назовет довольно откровенно – Термидор-Терез-Роз.) При воспоминании об этой женщине Наполеон говорил: «Госпожа Тальен в то время была поразительно красива; все охотно целовали ей руки и все, что было можно».

Через месяц после переворота выстрелом из пистолета г-на Тальена ранит в плечо какой-то якобинец; а через год от него уйдет жена (трудно поверить – к Баррасу!). При Бонапарте он примет участие в Египетском походе, став в Каире членом новой академии. Позже будет назначен консулом в Аликанте, но, заболев желтой лихорадкой и ослепнув на один глаз, окончательно удалится от дел. В ноябре 1820 года г-н Тальен умрет от проказы.

Ну и Жозеф Фуше… На склоне лет его угнетало только одно: его пятнадцать миллионов франков, нажитых «непосильным трудом» на поприще служения Отечеству, и которые… Которые были ничто в сравнении с шестьюдесятью «воришки Талейрана»!

В мае 1795 года на помост гильотины взошел общественный обвинитель Трибунала Антуан Фукье-Тенвиль. На этот раз не в качестве государственного порицателя, а как раз наоборот – уголовника, оказавшегося здесь для свидания с «госпожой Гильотиной». Судя по его поведению, прокурору такой расклад не нравился. Он пытался докричаться до толпы и даже, страшно сказать, плевался! И все это под хохот жадных до зрелищ санкюлотов. Когда мертвая голова казненного скатилась в корзину, палач не стал вынимать ее для показа: парижанам этот малый слишком надоел при жизни…

«…Случись французская революция полустолетием позднее, – писал Марк Алданов, – Робеспьер кончил бы свои дни мирным адвокатом или ходатаем по делам в Аррасе, Марат тоже мирным пациентом дома умалишенных, а Дантон, быть может, был бы богатейшим brasseur d’affaires (воротилой. – В.С.) и самым практическим из общественных деятелей Парижа. Революции меняют облик людей, как оспа».

О, эти случайности! Они подлинная находка для Истории…

* * *

…Фуше расправился с Робеспьером, по сути, единолично, хотя и чужими руками. То была месть опасному врагу, едва не отправившему его на плаху.

Однако с потерей грозного противника этот многоопытный интриган вдруг… лишился спины. Он уже давно привык действовать за чьей-то надежной спиной; и чем шире и надежней она была, тем лучше шли его дела. Лишившись Робеспьера, Фуше неожиданно почувствовал себя прилюдно оголенным. Следовало что-то делать, по крайней мере, искать подходящую спину.

И замена нашлась – в лице малоопытного в политике депутата Бабефа. Этот смелый и честный анархист за интересы Республики был готов идти до конца. Сближение с «патриархом Конвента» льстило Бабефу, именно поэтому он внимательно выслушивал все его советы. Все просто, внушал тому Фуше, следует всего лишь поднять восстание и осуществить государственный переворот. Хватит терпеть этих кровопийц! Когда к власти придут новые люди, все изменится, решительно все!

Наивный Бабеф, называвший себя Гракхом, верит Фуше. Он готовит заговор, почти доводит его до восстания и… оказывается в тюрьме. Фуше кусает губы. Дело провалено, все напрасно. Мало того, его подозревают в связях с заговорщиками. Но Фуше лишь