Сами мы не местные - Юлия Жукова

– Да я все равно не увижу. – Я подползаю к нему поближе и говорю в самое ухо так тихо, как только могу: – Давай Алтошу обрызгаем!

Азамат кивает – его волосы провозят мне по носу. Потом он тянет меня за руку, и мы бесшумно ползем вперед. Примерно за метр до цели Азамат меня мягко останавливает и отсчитывает пальцем по моей руке: раз, два, три! И мы устраиваем локальное цунами.

Боже, какой визг поднимает Алтоша! Я так не хохотала с тех пор, как он меня опоил на корабле.

– Смотри не захлебнись, – мрачно комментирует он, успокоившись. Зато наконец пускается вплавь, хоть и со вздохом.

И тут всходит луна, о которой я благополучно забыла, планируя ночное купание. Это Вторая луна, в Ахмадхоте она появляется чуток за полночь, а здесь не знаю… Перелеты сбивают меня с толку. По идее мы сейчас на пару меридианов к востоку от столицы, но я не знаю, сколько их на Муданге всего, а официальных часовых поясов тут никто не вводил. Между Первой и Второй луной есть зазор часа в два, потому я и забыла про ночное светило. А вот Вторая и Третья луны пересекаются на небе минут на пятнадцать, и садится Третья луна на самом рассвете. Так что темно теперь уже не будет. Ладно, притворяемся, что так и было задумано. В конце концов, Азамат сам должен был сообразить, я-то что…

Оборачиваюсь на него – рожа изрядно кислая.

– М-да, я думал, луна позже взойдет. Не рассчитал…

Он поглубже вдыхает и ныряет. Мы уже довольно далеко отплыли, я едва достаю до дна. В свете луны стали видны острова, и, по-моему, они не очень далеко. Азамат выныривает и гулко отфыркивается, как кит. Я решаю последовать его примеру, ныряю до самого дна, а когда возвращаюсь на поверхность, мужики страшно ржут.

– Вы чего?

– Зачем ты так щеки надуваешь?

– Ну как, воздуху-то надо набрать!

– А почему в щеки? – покатывается Азамат.

– Потому что в глотке он у меня не держится и, стоит чуть глубже нырнуть, сразу выходит весь!

Они хохочут как дети. Алтоша откидывается на спину и колотит ладонями по воде, Азамат, наоборот, по максимуму погружается и булькает оттуда. Я хмыкаю, задираю нос и гребу к острову.

Поскольку плаваю я и правда медленно, мужики не сразу понимают, что я куда-то направилась, а когда догоняют, до острова и до берега уже примерно одинаково.

– Лиза, ты куда? Ты что, обиделась? – Азамат, как всегда, закладывается на худший вариант. Между прочим, неплохая стратегия: от его виноватого взгляда я растаю, даже если в самом деле обижусь.

– Нет, я просто на остров плыву.

– Зачем?

– Просто так. Остров. Прикольно.

Смотрит подозрительно.

– Ты точно не обиделась?

Понятно, теперь, пока его не потрогаешь, не отстанет. Азамат вообще очень падок на прикосновения. Муданжцы в большинстве своем недотроги, у них мало физических контактов в культуре. Рукопожатий нет, похлопывание по плечу унизительно, обнимаются раз в сто реже, чем у нас, целуются вообще только женатые или близкие к тому, за руку водят только детей, ну и так далее. Я до сих пор считала, что не люблю, когда меня трогают без нужды. С подругами обычно не целуюсь, от бабушки в детстве уворачивалась… Однако местные порядки даже для меня чересчур прохладные. А Азамат ужасно ласковый. Если бы он вырос на Земле, он бы, наверное, был из тех людей, которые во время разговора вцепляются собеседнику в коленку и гладят по плечу. К счастью (а я этого терпеть не могу), он вырос не на Земле… Впрочем, он-то мне всегда приятен, это я так.

Так вот обнаружив, что меня можно в любой момент развести на погладить, пообнимать и поцеловать, он тут же принялся этим пользоваться в качестве ободрения. Если он не уверен, в каком я настроении, то единственный способ его успокоить – это как-нибудь потрогать. Мне нетрудно, конечно. Но забавно.

Вот и сейчас приходится перестать грести и повиснуть у него на шее, чтобы развеять подозрения.

– Я на такую фигню не обижаюсь, просто захотела на остров сплавать, – говорю и целую его в подбородок. Мне кажется, шрамы чуток сгладились. На вид все так же, а вот под губами месяц назад по-другому ощущалось…

– А что тебе делать на острове? – спрашивает он, уткнувшись мне в самое ухо. – Там просто лысые камни.

– Не знаю, привычка. Когда купаюсь где-нибудь, если близко остров, надо до него доплыть. А то чего, по кругу плавать, что ли?

Вот сейчас я его поглажу по голове, и он начнет меня отпускать. Не сразу. Потихоньку-полегоньку. Ага, руку передвигает с дальней лопатки на ближнее плечо, выпутывает нос из моих кудряшек… А кто сказал, что я хочу, чтоб он меня отпустил, кстати говоря? Я, может, плыть устала, повисеть хочу. Да и вообще. Теплое море, луна, любимый человек… и на фига мне этот остров?

– Ну вы тут еще сексом займитесь, – раздается над ухом ворчливый голос духовника. – Лиза, понятно, бесстыжая, но ты-то бы хоть постеснялся.

Азамат несколько смущается, но отвечает насмешливо:

– Что ж я буду отказываться, если дают? Я не так уж избалован вниманием, знаешь ли.

Я кусаю его за нос. Он принимается смешно выворачиваться, стараясь меня не оттолкнуть. В итоге я сама отпускаю, потому что хохот разбирает. Алтоша ворчит и отворачивается.

Мы доплываем до острова, на котором и правда лысые камни да пустые чаячьи гнезда, немного отдыхаем и отправляемся обратно. У берега Алтонгирел демонстративно нас обгоняет и выходит из воды первым, не оборачиваясь и сильно виляя задом.

– По-моему, он все еще пытается тебя соблазнить, – хихикаю я.

Азамат делает страшные глаза:

– Или тебя. Примерно столь же вероятно.

Духовник одевается и уходит прочь по тропинке к деревне. Мы восстаем из воды, распугивая мальков. Одежду мы повесили на ветку дерева у края пляжа. В лунном свете мне мерещится в развилке какая-то белесая дымка. Пока мы купались, поднялся ветер, и теперь завывает и скрипит деревьями. В общем, пора идти в номер и ложиться спать, пока не напридумывала себе пугалок. Впрочем, при наличии Азамата под боком ничего мне не страшно. Да и он утверждает, что спать стал гораздо лучше с моим участием – то ли устает сильнее, то ли во сне его тоже ощущение другого тела рядом успокаивает, а может, просто регулярный секс положительно действует на нервную систему.

Номера у нас идут подряд вдоль коридора, так что мы оставляем пустым средний и заселяемся в крайний, чтобы, не дай бог, не нарушить Алтошин сладкий сон. Ополоснувшись от соли, мы с комфортом усаживаемся на напольном лежбище, заменяющем тут кровать, чтобы расчесать Азамата, а то наутро это уже будет невозможно. Я быстро проверяю телефон – не звонил ли кто – и кидаю его рядом, по привычке. Азамат мурлычет что-то себе под нос на землетрясущих частотах и послушно поворачивает голову то так, то эдак, чтобы мне было удобнее.

– Завтра утром еще искупаемся? – спрашиваю для шума.

– Так мне не в чем.

Я закатываю глаза, хотя он меня и не видит.

– Да что ж ты так стесняешься? Ну подумаешь, увидит тебя кто-нибудь. Ты сюда, может, еще пятнадцать лет не приедешь, чего дергаться-то?

– Они будут меня презирать. А мне этого и так хватает…

– По-моему, им для этого необязательно заглядывать тебе под рубашку, судя по сегодняшнему прецеденту.

– Да. Но если еще и под рубашку заглянут, то будут презирать вдвое больше. Удивительно, но мне это будет вдвое больнее.

– А я думала, ты считаешь, что это в порядке вещей.

– Это в порядке вещей, да, я не рассчитываю на другое отношение. Но это не значит, что мне приятно или даже все равно.

Я потихоньку жму пару кнопок на телефоне.

– То есть внутренне ты вовсе не смирился с тем, что они тебя считают уродом?

– А что, с этим можно смириться? Если б я таким родился, еще был бы шанс, а так это смешно.

– И тем не менее ты считаешь нормальным, когда твои приятели тебя так называют? Как Алтоша это любит, громко и возмущенно. И стыдит тебя все время.

– А что мне остается? – Он пожимает плечами. – Я не могу себе позволить выбирать друзей или ссориться с ними. Если они меня терпят, хотя и считают уродом, я должен быть за это благодарным.

– А что ты чувствуешь, когда твои друзья называют тебя уродом?

Он некоторое время молчит, обдумывая.

– Одиночество. Я чувствую, что все люди связаны между собой, а меня как будто отстригли. И я могу на них только через забор смотреть, а близко подойти не могу. Я злюсь на них и тут же чувствую себя виноватым, что навязываюсь, и мне стыдно за злость. Но с другой стороны… главное, тут… они… – Он некоторое время путается в словах, и я чувствую, что его вот-вот прорвет. – Алтонгирел и Эцаган, Ахамба, Эндан, Убуржгун, Онхновч, даже Арон – мне иногда кажется, что им доставляет удовольствие меня унижать, как будто, если они лишний раз мне напомнят, что я хуже их, им самим станет лучше! Я не понимаю, неужели трудно иной раз просто промолчать? Конечно, ничего требовать от них я не могу, но просто интересно даже – неужели приятно человеку в лицо плюнуть?