Обратный отсчет - Ринат Таштабанов

У меня в руках АКМ. Скошенный глаз дульного компенсатора смотрит в серую хмарь, готовый огрызнуться свинцовым плевком калибра 7.62.

Мы идем как призраки – бледные тени в потрепанных маскхалатах. Скользя от сугроба к сугробу. Прячась за остовы проржавевших лодок и катеров. Прижимаясь ко льду и отчаянно молясь всем богам сразу. Надеясь, что кто-нибудь да услышит…

Ветер приносит далекий вой. Я замираю и, согнув правую руку, сжимаю кулак. Оборачиваюсь.

Бойцы останавливаются. Замыкающий – крепкий мордатый парень Лешка, за свой панический страх перед радиацией прозванный Рентгеном, – ловко перехватывает РПК с дисковым магазином. Длинный ствол разворачивается на сто восемьдесят градусов, прикрывая тыл.

Два брата-молчуна – Мишка-хромой, или Хром, и Санька, из-за отсутствия трех пальцев на левой руке именуемый всеми Крабом, – целятся из «АК-74М» с подствольниками в чернеющие по обе стороны дороги здания торговых центров.

Третий боец, замявшись и покрутив головой, словно почувствовав мой презрительный взгляд, неуклюже плюхается в сугроб, выставив перед собой «калаш».

«Идиот!»

Шаг в сторону. Ухожу с линии огня. Как бы невзначай перевожу на придурка ствол АКМ. Снимаю автомат с предохранителя. Лишняя предосторожность? Кто знает, шмальнет еще…

Мы сразу дали ему погоняло Шестой. Не имя или прозвище, а именно кличку, это незримая граница между новичком в отряде и нами, матерыми чистильщиками.

Интересно, догадывается ли он, что за участь ему уготована в этой бешеной гонке преследования? Вряд ли. Иначе пустил бы себе пулю в лоб.

Хотя, когда СБ Убежища ловит тебя на воровстве продуктов со склада, а после суда ставят перед выбором: расстрел или искупление вины в отряде чистильщиков, что предпочтете вы?..

Мир образца 2033 года ошибок не прощает. Каждый выход на поверхность – лотерея. За глаза нас называют отрядом самоубийц. Вернешься ты или нет из очередного задания, кто знает?

Несколько лет назад, лютой зимой, обмороженные, пятнадцатилетние поисковики Санька с Мишкой еле дошли до Убежища в разыгравшейся снежной буре. Им еще повезло. Обычно духи мертвого города предпочитают взимать другую плату – жизнь…

Вот только Мишке досталось больше, чем брату. Несколько пальцев на ногах пришлось ампутировать. Хотели и ступни отнять, но он заупрямился, поставив условие: ноги или смерть. Хирург спорить не стал, плюнул и не стал делать операцию. Парень знал, на что шел, ведь от обузы у нас принято избавляться. Каждый из нас боится в один далеко не прекрасный день оказаться ненужным. Тогда Убежище сожрет тебя, ведь каждый знает приказ Колесникова: слабакам здесь нет места…

Уж не знаю, каким богам молился Мишка, но он выкарабкался. Мало-помалу приноровившись ковылять на своих обрубках и снова выходить на поверхность. Вскоре он доказал, чего стоит, вытащив из-под рухнувшей стены брата, в то время когда они искали запчасти на каком-то складе. Поддерживая друг друга, отстреливаясь от собак, они вернулись в Убежище. Вернулись, хотя не должны были. Я давно заметил: «ампутанты» много крепче здоровых будут. Лишившись части тела, они словно замещают ее силой духа. Как говорится: «То, что тебя не убивает – делает сильнее…»

Так Хрома и его брата приметили. Дальше – специальная подготовка и место в отряде. От нас не уходят по старости или по болезни, просто не доживают. Обычно сгорают от лучевухи или от боевых ран. Как ни крути, а конец у всех один – смерть. Несмотря на это, попасть к нам, чистильщикам, считают за благо. И дело здесь не в повышенной пайке или свободном доступе к оружию. Я думаю, кем-то движет долг, других привлекает чувство превосходства. Стать значимым, быть не таким как все, знать, что тебя боятся. Колесников – этот старый пройдоха, знает, как и чем взять тебя, надавив на нужные болевые точки. Так было и со мной. Я до сих пор помню тот день, когда меня, пятнадцатилетнего пацана, выжившего после боев с беспилотником и медведем-людоедом, приняли в отряд…

Но я отвлекся. Ко мне приближается высокая, чуть сутулая фигура Костяна – командира нашей группы и моего хорошего друга. Хоть он и командир отряда, и старше меня, но частенько спрашивает у меня совета. А затем выдает мои идеи за свои, зная, какой у меня звериный нюх на всякие стремные ситуации. Да я не в обиде, одно ведь дело делаем. За силу и рост мы зовем Костяна Лось. Здоровый мужик, нечего сказать! И опытный боец, знающий Подмосковье на «пять».

Костян в свои неполные двадцать лет встретил день Удара в Убежище, а затем сумел выжить в том аду, что наступил после. Даже сквозь шум ветра я слышу его тяжелое дыхание.

– Тень! – басит чистильщик в переговорную мембрану. – Ты как дум… – слова уносит вихрь, – …собаки-на или волкособы? – он показывает стволом «Абакана» вперед.

– Не все ли равно? – отвечаю я. – «МЕГА», можно сказать, уже рядом, почти дошли. Еще немного осталось – и сможем перекурить.

– Кто же знал, что погода такая будет-на! – Костян разводит руками. – Гля, чё творится! Да и этот балласт, – Лось презрительно оглядывается на Шестого. – Тормозит только.

– Надо идти, – говорю я, – скоро ночь. Нечего здесь отсвечивать. Место здесь стремное. Церковный купол видишь? – перевожу ствол правее, указывая на едва различимый вдали покосившийся крест Преображенского собора. – Помнишь, перед ним озеро небольшое есть?

– Конечно помню-на, – отвечает Лось. – Такое не забудешь, еле ноги унесли в тот раз.

– Во-во, – киваю я. – Всякое про него говорят. Вроде как теперь это – обитель заблудших душ, выходящих по ночам, а кто говорит, мутанты там сидят.

Костян хмыкает:

– Ты еще чертей вспомни, как раз вовремя-на. Я только одно знаю – в церкви, как раз под куполом, демон гнездо устроил. И если мы не хотим с ним познакомиться поближе, надо ускоряться. Он как раз на закате охотится, а скоро ночь, и ПНВ не поможет. Так что, Тень, команда такая-на – продолжаем двигаться вперед. Держимся левого берега, справа «локалка» нехилая. Не думаю, что фон упал, хотя мы здесь давно не бывали. Доходим до моста, поднимается, переходим на МКАД и – ходу до «МЕГИ». Я скажу ребятам, чтобы ухо востро держали, мало ли. И… как думаешь, – Лось, как бы невзначай, дергает лямку, туго врезавшуюся в плечо. – Есть впереди что-то крупное? «Гнома» пора расчехлять?

– Оставь пока, – отмахиваюсь я. – Нет там ничего, успеешь еще с ним наиграться.

– Ну, тебе виднее-на.

Костян разворачивается, уходит и, как бы между делом пнув Шестого под зад, машет бойцам рукой. И мы, обойдя едва затянувшуюся полынью, идем к мосту в направлении Южных ворот, к нашей первой поворотной точке – вмороженной в лед и вздыбившейся кормой вверх барже…

– Черт! Не достать! – кричу я, с трудом удерживаясь на крыше рубки проржавевшей посудины и тщетно пытаясь достать до края моста.

Мы уже не раз ходили этим маршрутом, используя баржу в качестве «подскока», чтобы взобраться по ней на мост. Так быстрее, и к берегу подходить не надо, да и «локалка» остается справа.

«Наверное, весной, во время ледохода, подвижка баржи была, – с досадой думаю я. – В прошлый раз доставал же! Вроде я ростом меньше не стал».

Поворачиваю голову. Бойцы смотрят на меня снизу вверх, мол, и чего ты делать будешь?

«Так, – размышляю я, – спускаться и идти чуть дальше, чтобы обойти «локалку» и подняться по берегу, не вариант. Придется делать крюк. Фон здесь терпимый, но время не ждет, нам надо продвигаться дальше. Кто же знал, что такая засада будет!»

– Тень! – кричит мне Костян. – Штурмовку цеплять надо! По ней и залезем. Ты первый. Если что, мы прикроем! – его слова уносит ветер.

Двухметровый Костян, похожий в противогазе и лохматом маскхалате на какое-то диковинное, заросшее шерстью существо, сдергивает с плеча брезентовый чехол. Разворачивает скатку и быстро достает четыре трубы, соединенные между собой перекладинами на клепаном шарнире. Трубы вставляются одна в другую. Конструкция раздвигается, Лось щелкает стопорами.

– Хороша зараза! – бубнит он. – Как девка-на растопыривается.

Костян подходит к рубке, залезает на нее, приминает снег. Размахивается и с глухим выдохом цепляет крючья лесенки за квадратные трубы ограждения моста.

– Готово-на! Лезь Тень!

Я ставлю ногу на перекладину. Слышу, как Лось отдает команды:

– Рентген, прикрываешь тылы. Остальные вертят головой на триста шестьдесят градусов!

Я лезу. Руки скользят по трубам. Не люблю высоту.

– Лось! Держи ее, а то еще улечу-на! – ору я, взбираясь вверх по шаткой конструкции.

Тяжело перевалив через ограждение моста, плюхаюсь в сугроб, успевая повести стволом автомата из стороны в сторону. Темень сгущается. Я озираюсь. Очертания близстоящих домов и торгового центра пропадают, словно их кто-то стирает.

«Хрена с два чего видно! – я с трудом читаю на рекламном щите надпись крупными буквами: «Металлический сайдинг». – А «прозревать» еще рано, потом отходить буду, а на морозе так вообще кабздец. Прорвемся!»