Черно-белый оттенок нежности - Юлиана Мисикова

не нравилось поведение его домочадцев, он просто говорил об этом. Обсуждал, объяснял, внушал, аргументировал и расставлял все по местам. Все это он делал в свойственной ему мягкой и дружелюбной манере, исключающей всякое непонимание. Сыновья уважали его и прислушивались к его словми, жена обожала его, полностью доверяя его решениям, а маленькая Эсмина просто боготворила отца, словно он был каким то идолом, на которого нужно было молиться.

Она жила в их доме уже неделю, изо дня в день наблюдая за образцовой жизнью семьи главного муфтия республики и все больше ощущала свою ненужность в этом доме и в этой семьи. От созерцания их тихого семейного счастья, ей хотелось провалиться сквозь землю, сбежать, испариться, исчезнуть, чтобы только не быть здесь и не чувствтвать себя настолько лишней в этом доме. Лежа бессонными ночами в послеле в комнате для гостей, которую ей великодушно выделила Зарема, она и так и эдак обдумывала дальнейший сценарий своей жизни, но никак не могла придумать что же ей делать дальше.

Наверное родителям уже сообщили о ее освобождении, но они так и не пришли навестить ее. В их маленьком сонном городке подобные новости распространяются с космической скоростью и при желании им не составило бы большого труда узнать ее местонахождение. Но они молчали, предпочитая делать вид, что ее не существует. Она наизусть знала их мысли – они стыдились ее, считая позором семьи. Ее поведение заставило их упасть в глазах всех знакомых, но еще ниже они упали бы – простив ее и снова приняв в свой дом. Этого они, по понятным причнам, не могли допустить. Им было удобнее отречься от нее, забыть о ее существовании, отрезать, выкинуть из своей жизни, словно ее там никогда и не было. Такой поступок мог хоть как то реабилитировать их в глазах общественности и они конечно же этим воспользовались. Она прекрасно понимала, что сама виновата в сложившейся ситуации, но обида и горечь, душившие ее по ночам, не позволяли радоваться счастью семьи, в которую ее великодушно пустили. Умом она понимала, что сделал для нее Хаджи и его семья и была искренне благодарна ему за помощь и заботу, но ее все равно не покидало ощущение что она лишняя в этом доме и в этой семье.

И однажды это ощущение нашло подтверждение в событии, которого она никак не ожидала. В один из обычных будничных вечеров, когда вся семья уже поужинала и собралась в гостинной перед телевизором, она, как расслабленно сидела в кресле, лениво перебрасываясь ничего не значащими репликами с Энвером и листая модный глянцевый журнал. Хаджи, как всегда играл с Эсминой. На этот раз он был ее персональным пони, усадив дочь к себе на спину и катая по всей комнате, от чего девочка почти непрерывно визжала и смеялась. Зарема хлопотала на кухне, убирая стол после ужина. Она, как обычно, хотела пойти и предложить ей свою помощь, но не решилась, предполагая, что Зарема как всегда откажется. Ей мучительно хотелось быть хоть чем то полезной в этом доме, чтобы хоть как то компенсировать хозяевам свое пребывание здесь, но ей не позволяли ничего делать на правах гостьи. Вынужденное безделье постепенно начинало тяготить. Она понимала, и дальше так продолжаться не может, что она не может постоянно смотреть со стороны на чужую жизнь, что пора начать жить собственной. Пора сделать хоть что-нибудь, чтобы обеспечить свое будущее, пора выходить из спячки и начинать активно взаимодействтвать с оружающим миром. Но это было не так то просто после долгих и мучительных месяцев, проведенных в вынужденной изоляции. Она до сих пор боялась выходить на улицу, боялась осуждающих взглядов окружающих, боялась столкнуться с кем-то из знакомых, боялась жалости, боялась вопросов, боялась насмешек и сплетен. Ей везде мерещелись враги. Но больше всего на свете она боялась столкнуться с Миром. Одна такая встреча могла снова перевернуть весь ее мир. Ей было невыносимо душно в этом маленьком и тесном городке, где все друг друга знают и все за всеми шпионят. Ей хотелось убежать, уехать как можно дальше отсюда и затеряться в толпе совершенно незнакомых людей, где никто не знает о том, кто она такая и что она сделала.

Она сама не заметила что задумалась, и очнулась лишь тогда, когда Энвер несколько раз позвал ее по имени, слегка повысив голос.

– Прости, что ты сказал?

Рассеянно спросила она, поймав его заинтересованный взгляд.

– Ты меня вообще не слушала?

Обиженно произнес мальчик, надув свои красивые пухлые губки.

– Конечно слушала, просто отвлеклась на телевизор.

Легко соврала она, сопроводив свои слова непринужденной улыбкой.

– Не ври! Ты никога не смотришь телевизор.

Все еще недовольно произнес Энвер, но по голосу было заметно что он уже оттаял.

– С чего ты это взял?

С притворным удивлением спросила она, пытаясь скрыть улыбку.

– Я за тобо      й наблюдаю с тех пор, как ты поселилась в нашем доме. Ты избегаешь телевизора.

– Я избегаю слушать новости, потому что ни все что в них говорят – правда.

Поправила она, удивляясь проницательности ребенка.

– Так о чем ты сейчас задумалась?

Спросил Энвер, со свойственной всем детям дотошностью.

– Да так, о жизни.

Туманно ответила она и перегнувшись через низкий журнальный столик, потрепала его по которкому ежику жестких волос.

– Давай сыграем в шашки?

Тут же предложил Энвер, воспользовавшись минутой слабости.

Не успела она ответить, как рядом с ними возник Хаджи.

– Время позднее, уже пора спать.

Мягко, но безопеляционно произнес он, бросив полный нежности взгляд на сына.

Она подняла глаза и поймала его взгляд, не переставая удивляться, каким волшебным образом приображается его лицо, когда он смотрит на своих детей. Словно изнури, из самой глубины темных зрачков начинает струиться теплый мягкий свет, заполняя собой всю душу, делая ее нежнее и чувственнее.

– Ну пап…– тут же захныкал Энвер, – всего одну партию и потом пойдем.

– Никаких шашек. Мадина тоже устала, не надо докучать ей своими играми.

Улыбнулся Хаджи и подхватив сына на руки, понес вверх по лестнице.

Чуть позже из кухни вышла Зарема и увела Эсмину в ванную, с улыбкой пожелав ей спокойной ночи.

Когда гостиная опустела, она устало прикрыла глаза и еще некоторое время посидела в абсолютной тишине, чутко прислушиваясь к своим ощущением. Но они не изменились – то же сосущее под ложечкой чувство горечи и отчаяния, обиды и предательства, страха и неуверенности. В ее мироощущении ничего не изменилось, она по прежнему ненавидела весь мир и не знала