Горький привкус любви - Борис Александрович Титов

поэтому, строго говоря, «неустановленное лицо» одно. На том и зиждется порядок в России, – изрек Костя.

– «Неустановленное лицо», – сказал Глеб, – это круто, даже круче, чем «Тень» Шварца. Это не какая-то там черная тень чего-то светлого, это четкая концепция никогда, ни при каких обстоятельствах не устанавливаемого лица, сила которого – в неустановленности. Поэтому, граждане, будьте бдительны и патриотичны, чтобы ненароком не задеть чести и достоинства «неустановленного лица», ибо, если не дай бог такое случится, виновный незамедлительно и жестоко будет наказан.

Наступила томительная пауза.

– А давайте выпьем за свободу и демократию, – прервал молчание Семен.

– За свободу «неустановленного лица» творить несвободу? – с горечью спросил Глеб и, не чокаясь, выпил.

– Что вы хотите – идет борьба за существование. Естественный отбор природа не отменяла, и все живое на Земле подчиняется этому суровому закону. Выживает сильнейший, – решительно заявил Костя.

– И ты хочешь сказать, что это закономерный процесс? – возмутился Семен.

– Да, именно так. В противном случае, когда количество слабых систем станет преобладать над сильными, произойдет переход количества в качество – и цивилизация погибнет. Более того, данный закон экстраполируется и на политические системы, и на межгосударственные отношения, – ответил Костя.

– Но сенсационность в том, что выигрывает не самый мудрый, не самый великодушный и даже не самый сильный, а самый агрессивный и коварный. Не стану обременять вас описанием экспериментов в подтверждение этого тезиса, проводимых на братьях наших меньших, но поверьте мне: у нас, у людей все так же, как у них – крыс, волков и обезьян.

– Ну, ты так к социал-дарвинизму скатишься! Человеку более свойственны кооперация, взаимопомощь, а не жестокое соперничество в борьбе за существование. Более сильный – не обязательно правый, тем более совершенный, – возразил Семен.

– А кто сказал, что социал-дарвинизм – это плохо? Это все равно, что ругать солнце за то, что оно выжигает пустыню. Евгеника и расизм – вульгарное извращение дарвинизма. По-моему, очевидно, что обострение взаимоотношений между системами, режимами способствует выживанию одних и ослаблению, а может, даже гибели других.

– А по-моему, ты, Костя, загнул. Тогда войны и взаимное уничтожение неизбежны, – продолжал спорить Семен.

– Да, неизбежны. Одна система, более сильная, использует более слабую, что мы и наблюдаем в истории человечества. Правда, существует такое понятие, как цивилизация. Цивилизационные процессы, безусловно, направляют человечество в гуманное русло. Но тогда, если государства договариваются, что – заметьте – во все времена весьма зыбко, то отдельные люди, группировки, секты, политические течения выскальзывают из цивилизационного процесса и возникает терроризм. Все это описано в пророческом «Острове пингвинов» Анатоля Франса.

– Я, пожалуй, соглашусь, тем более что мы являемся свидетелями того, как целые государства ведут себя как бандиты, – заметил Глеб.

– Ты имеешь в виду нас? – спросил Костя.

– И нас, и их, и многих других.

– Как это все печально! – вздохнул Семен.

***

После поминок все разошлись, в кафе остались только Костя и Семен.

– Мы действительно его похоронили? – неожиданно спросил Костя. – Я никак не могу в это поверить. Еще неделю назад веселый, здоровый, он травил анекдоты, мы хохотали до слез, и вот теперь его нет с нами.

– Ты знаешь, Костя, я все эти дни разговариваю с ним во сне. Причем говорим мы исключительно о пустяках и все смеемся, смеемся… Эсфирь меня несколько раз будила с упреками – траур все же. А я ей: «Так Глеб-то меня и смешит – что я могу поделать?»

– Полагаю, это защитная реакция организма. Юмор не только оздоравливает, но и продлевает жизнь. На днях я был на столетнем юбилее своего знакомого. Мы подготовили ему в подарок танец восточной красавицы. И вот, когда она села к нему на колени и прикрылась газовым покрывалом, имитируя объятия, мы было забеспокоились: не упадет ли наш юбиляр от непосильной ноши? А он ей этак нарочито громко: «Я живу на Шестой Советской, дом пять, квартира сто двенадцать. Буду ждать тебя с нетерпением, красавица. Да адрес не забудь!» Все так и покатились от хохота.

– Да… Я бы с удовольствием погулял на столетнем юбилее Глеба.

– Не сочти, Сема, меня сентиментальным, но из всех школьных и институтских друзей ты и Глеб оказались самыми близкими и преданными. Выбрали мы друг друга в зрелом возрасте, столько лет держались вместе и, что немаловажно, наши домашние тоже подружились. И вот теперь – такая утрата…

– Думаю, нервотрепка на работе его убила. Если бы он ушел из университета вместе с нами… Выходит, не уберегли мы его, а стало быть, хоть и косвенно, но тоже виноваты в его смерти.

– Ну, ты же, Сема, понимаешь, что не мог он оставить Полину на съедение этому монстру. Опять же, то, что ему приходилось метаться между двумя женщинами, тоже не могло не сказаться на его здоровье. Он и Веру не мог бросить, и от Полины отказаться тоже не мог. Несчастные мы, мужики. Страсть и секс лишь на поверхности житейского моря. В глубинах нечто большее.

– Ну что же, тогда за любовь, – сказал Семен и залпом допил водку.

***

Со дня смерти Глеба прошел год, и его отсутствие ощущалось во всем. Друзья теперь реже виделись, да и во время их встреч уже не было той атмосферы веселья и легкости, которую Глеб умел создать как никто другой.

Эсфирь по обыкновению позвала гостей на праздник Суккот. Над столом от люстры до стен были натянуты ленты, и комната напоминала шалаш.

– Раньше мы строили на балконе маленький шалашик, изредка сидели в нем на протяжении семи праздничных дней, а в этом году Семен придумал вот это. Теперь же, сидя за столом, мы, так сказать, соблюдаем традицию в комфортных условиях, – объяснила гостям Эсфирь.

– Да уж, ощущение голодной пустыни здесь сверхреалистичное! – иронично заметил Семен.

После обильного застолья друзья, прихватив бутылку коньяка, уединились в кабинете.

– Проезжал на днях мимо университета. Ты знаешь, даже не екнуло, – сказал Семен с деланным безразличием. – Просто здание, где когда-то работал. А ведь там прошла вся моя сознательная жизнь.

– Да там уж, поди, никого и не осталось после скандала, – ответил Костя.

– Какого именно?

– Что значит «какого именно»?! Это всем скандалам скандал! Неужели ты не слышал? Кежаев-то педофилом оказался.

– Да ладно? – воскликнул Семен, при этом лицо его выражало одновременно и возмущение, и злорадство.

– Так ты в самом деле не знаешь? Даже по телевидению сюжет прошел.

– Ну ладно, не томи, рассказывай.

– Около месяца назад активисты выловили по Интернету очередного педофила и назначили ему встречу. Подъехала машина, из нее вышел водитель и подошел к девочке, ожидавшей его в назначенном месте. По легенде, девице – малорослой студентке – было тринадцать лет. Только шофер усадил ее на заднее сиденье, как машину окружили казачки с нагайками. Появились группа телерепортеров и депутат.

– Всегда подозревал в нем извращенца.

– Водитель заблокировал двери, но казаки были настойчивы