История Польши - Михал ТЫМОВСКИЙ и др.

Оба последних представителя династии Ягеллонов вели ожесточенную борьбу, в первую очередь, за то, каким образом будет осуществляться управление в государстве. Обладая неограниченной наследственной властью в Литве, Ягеллонам не удалось навязать Речи Посполитой государственное устройство абсолютистского типа. Это не было связано с многочисленностью шляхетского сословия, достигавшего 8–10 % общей численности населения. В это же самое время в Испании численность знати была приблизительно такой же, но, несмотря на это, там сложилась совершенно иная форма правления, ставшая для польской шляхты XVI–XVII вв. синонимом самой ужасной тирании. Поэтому безуспешность попыток королевской власти обрести доминирующую позицию в государстве следует связывать с другими причинами.

Речь Посполитая сформировалась как государство шляхты. Она оставалась таковым и тогда, когда реальные рычаги власти оказались в руках магнатерии, и тогда, когда власть в стране вершили иностранные армии и резиденты соседних держав. Начиная с XIV в. шляхта постепенно отвоевывала себе привилегии, которые позволили рыцарскому сословию превратиться в сословие землевладельцев, и именно это дало ей возможность воспользоваться уникальной экономической конъюнктурой, сложившейся в XVI столетии, в Европе в связи с ростом спроса на зерно и притоком ценных металлов из Америки. Проблемы, связанные с так называемым кризисом феодализма, затронули польскую шляхту в меньшей степени, чем привилегированное сословие на Западе, и, возможно, поэтому численность польской знати существенно увеличилась. В любом случае решение было найдено прежде, чем сложилась благоприятная экономическая конъюнктура: личная зависимость крестьянства стала основой шляхетской модели общества и государства, а конъюнктура цен на зерно в XVI в. позволила в полной мере использовать эту зависимость. Речь Посполитая не была воплощением идеала, но идеал шляхетской демократии сложился в государстве, которое на практике стояло на страже прав своих граждан.

Государство было призвано укреплять правовую систему, гарантировать безопасность граждан и не ограничивать их экономическую инициативу; выгода шляхтича-помещика должна была стать выгодой государства, интерес шляхетского сословия – государственным интересом. И именно с учетом этой перспективы необходимо рассмат- /157/ ривать события не только XVI в., но и всей эпохи «Речи Посполитой обоих народов».

Власть в Речи Посполитой была разделена между тремя силами, а сложившееся в первой половине XVI в. равновесие препятствовало введению каких-либо принципиальных новшеств в сфере управления государством. В 30-е годы XVI столетия под лозунгом «исполнения» (executio) прежних прав и возвращения королевских владений формируется политическое движение шляхты, получившее название экзекуционного движения. Политически активная часть шляхетского сословия стремилась добиться влияния на монарха, давая ему, таким образом, шанс укрепить собственную власть. Программа «экзекуции прав», связанная с польской Реформацией и распространением идей гуманизма, долгое время оставалась в сфере постулатов. Но сила шляхты заключалась в том, что именно ей принадлежало право определять уровень налогов, и король был не в состоянии получить необходимые ему средства другим путем, хотя скудость королевской казны объяснялась не только отсутствием кредитования со стороны мещанства. Экзекуционисты, не соглашаясь с экономическими привилегиями католического клира, требовали независимости от Рима. Но им не удалось создать национальную церковь. По всей видимости, ни король, ни шляхта не нуждались в столь радикальном решении проблем. Реформация, однако, получила среди шляхты довольно широкое распространение, и в середине XVI в. Речь Посполитая являлась де-факто государством нескольких религиозных вероисповеданий. Это, впрочем, не изменило общего направления эволюции общества и государства.

В конце 50-х годов XVI в. постепенно нарастало ощущение бесплодности спора, который длился в течение двух десятилетий. Сигизмунд Август, который остро нуждался в средствах на ведение войны в Ливонии, пошел на сближение с посольской избой. На Пётрковском сейме 1562–1563 гг. были утверждены требования экзекуционистов, и, в первую очередь, требование произвести ревизию полученных магнатами прав на владение королевскими землями, что должно было ослабить позиции знати; было решено, что четвертая часть доходов с этих земель будет выделяться на содержание постоянной армии. Шляхта попыталась переложить обязанность по защите государственных границ на короля и крепостных. Стремясь обезопасить себя от возможных притеснений со стороны монарха, шляхта сохранила за собой право на неповиновение королю. Но союз короля со сторонниками реформ не принес успеха ни одной из сторон, /158/ а в 1569 г. и вовсе разразился конфликт сторон: чтобы заставить шляхту реформировать налоговую систему, король всячески сдерживал реформу апелляционного судопроизводства.

Агитация вокруг программы экзекуции и планов переустройства Речи Посполитой, особенно активно проводившаяся на сеймах 1564 и 1565 гг., значительно ослабла после смерти Сигизмунда Августа, хотя борьба за власть и за передел доходов все еще продолжалась. Шляхта ревниво следила за тем, чтобы раздача владений и должностей не приводила к усилению позиций короля и чтобы государство не ущемляло прав своих граждан. В 1573–1575 гг. была установлена главенствующая роль сейма в политической жизни. Но прерогативы, полученные сеймом, были своего рода авансом. В условиях дальнейшего усиления имущественного расслоения шляхты это привело в XVII в. к усилению роли магнатерии.

В государстве, которое все более превращалось в республику «шляхетской нации», ослабевало чувство Corpus Regni, т. е. общей ответственности за его судьбу. Это понятие по-прежнему распространялось на все земли лехитских славян, а также на земли, некогда входившие в состав государства Пястов. Во второй половине XVI в. постепенно ослабевает стремление к полному объединению этих территорий, уступая место новому стремлению к совершенно иной идентичности Речи Посполитой. Процесс интеграции земель и людей осуществлялся в соответствии с новой формулой, что повлияло на направления и формы внешней экспансии.

Шляхта восприняла интегрирование Мазовии в состав коронных земель как должное. Эти земли включались постепенно на протяжении XV и XVI вв., по мере угасания местной княжеской династии; их окончательная инкорпорация завершилась в 1526–1529 гг. На протяжении последующих 50 лет Мазовия в полной мере интегрировалась в состав Речи Посполитой, хотя и слыла самым бедным регионом, известным своей чрезвычайно многочисленной (до 40 % населения) мелкопоместной, задиристой и весьма невежественной шляхтой. Но благодаря тому, что Варшава стала столицей, этим землям суждено было стать символом всех польских земель. После Великой Польши пришло время Мазовии стать синонимом всего «польского», хотя это и произошло уже в эпоху утраты государственности. Наряду с территориальной интеграцией в XVI в. рождалось осознание общности интересов и ощущение единства. Но этот процесс затронул польские земли не слишком глубоко и не преодолел их разнородности. Двойственный характер идентификации шляхты с польской землей и с Речью /159/ Посполитой облегчал территориальную экспансию без одновременного усиления государства.

Иначе сложились судьбы прусских территорий, где интересы и сознание местной знати радикально отличались от тех, что были присущи основной массе польской шляхты. Тевтонский орден не отказался от идеи вернуть утраченные в предыдущем столетии территории. Для реализации своих устремлений он легко находил поддержку в империи, поскольку Габсбурги видели в Ягеллонах своих соперников за гегемонию в Центральной Европе. Гданьск связывали с Польшей деловые интересы, при этом жителям города навязывалась совершенно независимая от Речи Посполитой политика. Гданьский патрициат стремился не подпускать Речь Посполитую близко к Балтике и был совершенно не намерен подчиняться ее налоговой политике. Польскую шляхту, по правде говоря, интересовали только цены на зерно и условия приобретения иностранных товаров. У представителей государственной власти не существовало какой-либо определенной концепции относительно морской политики, а потому все попытки подчинить себе Гданьск были непоследовательны. Во время первой Северной войны 1563– 1570 гг.{76} Речь Посполитая в силу своих интересов в Ливонии оказалась вовлечена в боевые действия на Балтийском море. Сигизмунд Август считал, что Москве нельзя давать доступ к Балтике и что нужно создавать собственный флот. Это переплетение внутри- и внешнеполитических условий склонило его к сотрудничеству с движением экзекуционистов. Король действовал решительно и в 1568 г. сумел подчинить себе Гданьск. Зато Стефан Баторий, занятый исключительно московскими и венгерскими делами, с легкостью пошел в 1576 г. на уступки жителям Гданьска: жизненно важное для существования Речи Посполитой устье реки Вислы осталось под контролем гордого города, словно все были уверены в том, что сбыт польского зерна лучше всего доверить Гданьску.