Забытое слово - Оксана Николаевна Виноградова

– Ладно, ладно, не горячись. Моя братва с ним разберется.

– Ага. И вылетим на улицу. Если в тюрьму не сядем. Варя, у тебя муж – придурок.

– Но! Но!

– Г…о!

Чем бы все дело закончилось – неизвестно, если бы Варя с Захаром не вмешались. Они помирили меня с Ленькой, мы все выпили по стаканчику и стали петь песни.

Ночь была чудесная, очень теплая и вкусно пахнущая.

Сидели бы мы дольше, но небо разродилось теплым дождем, и все пошли спать. Постелив матрац, мы с Захаром улеглись на полу и обнялись.

На следующий день зашли, как обещали, к родителям. Мать, в благоприятный момент уединившись со мной, завела разговор:

– Надя. Это хороший парень. Он не пьет, работает, единственный в семье. И очень тебя любит. Думаю, у него серьезные намерения… Я предлагаю тебе пожить у нас. Пусть какое-то время. Сама посуди, что подумают его родители, если узнают, где ты живешь?

– А то не знают.

– Мало ли что. Что было, то прошло. Пусть они думают, что у нас все хорошо. Я прошу тебя.

Мне вспомнились неприятности, про которые говорил Ленька.

– Мам, я подумаю.

– Подумай.

Думать пришлось недолго. Через месяц я поняла, что беременна. Решив временно не ставить мать в известность, собрала вещи и переехала к ней. Между нами установились прохладно-культурные отношения.

Первому о своей беременности рассказать мне хотелось, естественно, Захару. Я зашла к нему домой, когда его родители отсутствовали, без предупреждения. Захар, вероятно, спал, когда раздался звонок в дверь, но, увидев меня, обрадовался.

– Привет, – сказала я.

Вместо ответа он полез целоваться. Я отстранилась, проходя в комнату:

– Подожди…

– Чайку попьем?

– Нет.

– Покурим? У меня с ментолом!

– Нет. Я не курю больше.

Он удивился:

– А что случилось?

– Ничего не случилось. Любовь не получилась. Песню такую знаешь?

Захар захлопал ресницами. На нем была старая фланелевая рубашка синего цвета, бесформенные темные штаны; сам он был небритый и непричесанный. Ужас какой-то.

– Беременна я.

Мне казалось, он испугается, будет выкручиваться и так далее… Но я ошиблась. Он очень обрадовался и нежно-нежно обнял меня.

– Львенок мой, – прошептал он. – Я тебя люблю.

Что в этот миг произошло – не знаю, но, наверное, с этой секунды я влюбилась в него. Долгое время я думала, что нет у меня любви к Захару, но она была. Она появилась именно тогда. Я поняла это спустя годы по одному единственному признаку: мне тогда до боли стала мила его старая фланелевая рубашка. В ней я почувствовала его самым родным человеком. Потом между нами было многое, но когда я его изредка вспоминаю, то помню всегда хорошее: что-то нечеткое, несфокусированное, в старой фланелевой рубашке… и до боли родное.

Маме Захара было не отвертеться. Екатерина Юрьевна с Семеном Ивановичем заявились к моим родителям свататься. Мои, конечно, были очень рады. Свадьбу решили сыграть через два месяца, после чего я уеду жить в квартиру родителей мужа.

Через неделю мне стало плохо. Мутило, тошнило, болела голова и все тело. Хотелось курить. Но я преодолевала все, ходила на работу и сидела в мастерской, пропитанной запахом масляной краски. От этого запаха мутило еще хуже, чем от еды, весь состав которой свелся к яблокам. Впрочем, и они вылезали через пять минут после того, как я их съедала. Дома либо лежала, либо блевала в туалете.

– Надь, тебе бы к врачу, – видя мои мучения, посоветовала мама.

– Обычная беременность. А на больничном я деньги потеряю. На две копейки какая свадьба?

– Ну что ты, мы с папой уже договорились в долг у хороших знакомых взять; сыграем как надо.

– А ты не боишься, что разведусь?

– Куда ты с ребенком разведешься?

– Учти, мама, я у тебя денег не просила. А что вы с родителями Захара порешали, так это ваша инициатива. Я вообще не знаю, как на свадьбе есть и пить буду, когда от одного вида еды выворачивает.

Примерно через месяц такой жизни я проснулась утром и почувствовала небывалое: меня не тошнит. Я встала, прошла на кухню, достала яблоко и смачно откусила. Потом поняла, что хочу супа, хочу хлеба, хочу масла… хочу есть! «Умоюсь и нажрусь», – подумала я и побежала в ванную. Села на унитаз и… позвонила в женскую консультацию. Мой врач Демин принимал во второй половине дня. Взяла отгул, пошла ко врачу. Часа два сидела в очереди. Странно, по новостям передавали, что население перестало рожать, жителей в городе на 50 тысяч стало меньше, а очереди в женскую консультацию почему-то огромные. Когда наконец я попала к врачу, он меня осмотрел и неуверенно произнес:

– А может, и беременности не было?

– Как не было? Вы же сами ее поставили и срок указали.

– Медицина может ошибаться. Тем более срок маленький, всякое бывает. Надо платно сделать анализ.

Анализ сделали часа через три, результат ждала еще час. Я нервничала, так как у врача заканчивался рабочий день. Но я успела к нему.

Демин заойкал.

– Беременность есть! Тогда что же случилось?.. Вам надо лечь в больницу на сохранение.

Глубоким вечером, голодная, измученная, приехала я в городскую больницу. Полчаса ждала, когда ко мне подойдет дежурный врач. Пришла высокая темноволосая холеная женщина.

– Меня зовут Маргарита Генриховна. Пройдемте.

Я пошла за ней в операционный кабинет.

– Залезайте на кресло, сейчас посмотрим.

Я послушно подошла к креслу и остолбенела: у его подножия красовался облупленный эмалированный таз, до краев наполненный кровью.

Маргарита Генриховна тоже его увидела.

– Зоя!

Вошла молодая полноватая женщина.

– Почему после смены не убрано?

– Сейчас уберу…

– Отставь в сторону. Давай девчонку посмотрим.

Молодая помогла мне взобраться на кресло, так как ноги почему-то перестали слушаться.

– Там нечего сохранять, – по-королевски спокойно констатировала Маргарита. – Ребенок умер неделю назад. Срочная чистка. Слезай, будем документы оформлять.

Молодая помогла слезть и подойти к письменному столу. Королева вооружилась ручкой и спросила:

– Сколько тебе лет?

– Маргарита Генриховна, а кровь на консервацию или вылить в раковину? – крепко держа таз обеими руками и слегка покачивая, спросила задумчиво молоденькая.

– Да вылить её! – бросила в сторону Королева. – Та-а-к… Сколько тебе лет?

Мне вдруг стало очень трудно ответить на такой простой вопрос. «Сколько?.. В четырнадцать я стала уходить из дому… Это было очень давно. Жила с Борисом… Наверное, много-много лет. Но двадцати мне еще не было: это юбилей, его бы я запомнила…»

– Наверное, восемнадцать.

Она, вероятно, подумала, что я издеваюсь.

– Восемнадцать… Половой жизнью со скольки лет живешь?

– Не помню.

– Как не помню? С