Забытое слово - Оксана Николаевна Виноградова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Классно выглядишь! – заценил Палыч.
– Стараюсь.
– Моя дочка вообще молодец! – замахал руками папа.
От обоих потягивало спиртным.
– Мы за тобой, – объяснил Романов. – Пойдем в рощице посидим.
– А работа?
– Какая на хрен работа? Смотри, какая погода! Шепчет!.. Я директора с замом видал, они еле живые ползают! До нас ли им?
– А я отгул взял, – зачем-то пояснил папа.
– Ну, пойдем, раз так. Только мне после пяти надо к Захару. Он у себя дома ждать будет.
– Не-е-е! Мы ненадолго!
Это «ненадолго» растянулось. Однако в процессе мне стало настолько хорошо, что я и спешить забыла. Хорошо посидели, поговорили. Папа рассказывал про Дашу, про маму, про себя. Мама все та же, Даша учится на отлично, и ее всем ставят в пример, а папа вот-вот начнет рисовать картины. Он ведь художник! Он нарисует много красивых картин и продаст их за большие деньги, и мама перестанет ругаться, и он сможет мне помогать… Поговорили о моих планах на будущее. Я сказала, что мне здесь все надоело и что я мечтаю куда-нибудь сорваться.
– Хочешь, поезжай в Бузулук, к Тане с Верой (это его сестры). Поживешь там немножко. Они тебя маленькую последний раз в пять лет видели. Отдохнешь, а там видно будет, – неожиданно предложил папа.
Я кивнула:
– Только получки надо дождаться.
– Так поедешь?
– Обязательно.
– Я им письмо напишу. А как же Захар? У вас ведь вроде серьезно? Замуж не собираешься ли? – стал интересоваться папа.
– Ну, он же страшный! – будто заколебалась я.
– А кто красивый? – заудивлялся, размахивая кружочком ливерной колбасы, Палыч. – Вот я, например, красивый, что ли?
– Тебе нос посторонние свернули. Захотел бы – выправил. А он от рождения страшный!
– Ничего, Надь, – похлопал меня по руке папа, – настоящий мужчина должен быть чуть красивей крокодила. Шляться не будет. Так что выходи за него замуж смело. Он настоящий мужик!
– Ой! – вспомнила в тот момент я. – Мне же к нему в гости надо!
Попыталась встать на ноги.
– Может, не пойдешь? – глядя на мои старания, предложил Романов.
– Обманывать нехорошо. Особенно детей, – засмеялась я.
Папа и Романов взяли меня под руки и поставили.
– Ты точно дойдешь? – заботливо спросил папа.
– А как же! – уверила я.
Они немного проводили меня и пошли «догоняться».
Я опоздала на два с половиной часа. Захар ждал меня у своего подъезда.
– Домой ко мне в таком виде нельзя, – констатировал он, оглядев меня с головы до ног. – Что они о тебе подумают?
– Да мне плевать! – отрезала я.
Захар взял меня под руку:
– Пойдем просто погуляем. Погода хорошая…
Папа свое обещание не забыл. Он написал родственникам письмо, и те ответили, что ждут меня с нетерпением.
После получки я зашла к матери за чемоданом.
Через два дня папа заказал билеты за свой счет.
Поезд следовал транзитом и прибывал на станцию в три часа ночи. Захар пришел с вечера меня провожать. Посидели, выпили по маленькой. Варя меня обняла, а Ленька подарил зажигалку в виде пистолета. Такие зажигалки только-только появились в ларьках и стоили дорого. От Лени я такого поступка не ожидала и искренне поблагодарила. На вокзал подруга с мужем не пошли, предоставив эту возможность Захару. В два ночи тронулись. Пришли. Я легко поднялась в вагон по ступенькам, а Захар с трудом втащил чемодан, забитый родителями до упора какими-то крупами, которые в Бузулук редко завозились
– Ну, до места сама доберусь, – вздохнула я, взявшись за ручку чемодана. – Спасибо, что помог.
Захар казался растерянным.
– А когда ты вернешься?
– Когда захочется. Шучу, шучу! Я тебе позвоню, если деньги будут. Или папе, а ты у него спроси, если хочешь.
Бедный мальчик вздохнул и погладил меня по руке, пытаясь привлечь к себе и поцеловать. Чтобы поскорее покончить с прощанием, я поцеловала первая и шепнула на ухо: «Я тебя люблю». Ни одному ухажеру не говорила этих слов, никогда. А тут захотелось почудить. В сущности, я прощалась с Захаром навсегда, так как по возвращении твердо решила дать ему от ворот поворот.
Когда я увидела, какую реакцию мои слова вызвали у Захара, я пожалела о сказанном. Захар расширил глаза, потом часто-часто ими заморгал, потом открыл рот, чтобы, вероятно, что-то сказать, но не сказал и опять закрыл. Я рывком взяла чемодан и, улыбнувшись, подтолкнула Захара к выходу. Раздался второй гудок.
– Да иди же! – не выдержала я.
Он молча стал искать ногой ступеньку.
Я махнула рукой в сторону:
– В купе пойду!
Дойдя до места и выглянув из окна, я увидела все ту же растерянную физиономию. Поезд тронулся, и Захар сначала пошел, потом побежал, а вскоре вовсе скрылся из виду.
Приятно уезжать куда-то далеко-далеко. Кажется, что в одночасье решено множество проблем, впереди рисуются приятные сердцу перспективы, и все надежды сулят осуществление. Легкость, с какой покидаешь приевшиеся места, где вдобавок нет ощущения твоей надобности, волшебна.
Через полчаса я спала сном младенца, а проснувшись на какой-то станции в восемь утра, почувствовала небывалый прилив сил.
«Надо покурить», – подумалось мне, и я пошла в тамбур. Там стоял и курил парень в джинсовом костюме. Я достала Ленькин подарок и зашарила в сумочке в поисках сигарет. Парень как-то странно вытянулся. Я нашла пачку, вытащила сигарету, нажала на курок и, прикурив, затянулась.
– А-а-а… Так это зажигалка… Ну и напугали вы меня, девушка… – нервно рассмеялся парень.
– А вы что думали? Грабить буду? – улыбнулась я.
– А вы газеты читаете? В наше время это в порядке вещей! Кругом стреляют.
– У меня денег на газеты нет.
– Судя по зажигалке, не скажешь, что у вас денег нет.
– Это подарок.
– А посмотреть можно?
– Пожалуйста! – протянула я игрушку.
Он посмотрел, подивился и предложил сыграть в картишки.
– Газеты! Газеты! Свежие газеты! Новое заказное убийство! – около полудня закричал, проходя вагон за вагоном, оборванный юнец. Я вышла на незнакомую станцию покурить: в вагоне было душно.
– Дай ручку, погадаем! – подбежали ко мне две цыганки, одна из которых держала на руках спящего младенца.
Я была наслышана про гипнотические сеансы всяких проходимок. Поэтому даже не взглянула на них повнимательнее.
И тут цыганка с ребенком шепнула мне в самое ухо:
– Возьми… За бутылку…
Раздался гудок поезда, и я немедля вскочила в вагон. Только когда отъехали порядочно, поняла, что предлагала мне цыганка.
В той же газете, где напечатали мои сочинения, заботливо «продвинутые» Палычем, мне запомнились стихи некоего Игнатьева:
Родина! Пьяная родина…
Ширь, бесконечная
