Божьи садовники - Григорий Евгеньевич Ананьин

обычного звука услышал лишь сиплое, короткое дребезжание. Однако боль позволила человеку ненадолго прийти в себя, и когда через минуту он открыл ключом дверь, лицо его было по-прежнему покрыто густым, липким потом, но, по крайней мере, руки больше не тряслись. Казалось, в квартире не изменилось ничего, разве только что в прихожей теперь не было детской каталки и белых туфель на высоких каблуках. Но вечер – такое время, когда матери привыкли гулять со своими детьми: человек ухватился за эту мысль и с ее помощью попытался отогнать от себя тревогу. Он еще мог выносить ее на улице или в чужих стенах, но здесь, в его собственном жилище, она легко могла свести с ума, если бы вернулась с новой силой. Не спеша сняв плащ, человек повесил его на латунный крючок шкафа, затем на полку рядом положил шляпу, прежде смахнув с нее дорожную пыль, после этого достал из чемодана какой-то странный прибор – металлический ящик с четырьмя отверстиями будто бы для наушников, антенной и экраном осциллографа. Эти простые будничные движения как-то успокаивали и помогали не верить, что самое страшное все-таки произошло. Человек еще вспомнил: утром он так торопился, что не полил цветы в горшке – те цветы, которые купил в день свадьбы; он всегда поливал их сам, и благодаря его стараниям они были до сих пор живы. Налив на кухне немного воды, человек направился в спальню, но когда дошел до подоконника с цветами, заметил нечто необычное: между стеблями был втиснут белый листок, наскоро выдранный, очевидно, из записной книжки, и до того крохотный, что даже бумажного самолетика из него сложить при желании не получилось бы. Листок этот, казалось, был совершенно чист, однако взяв и развернув его, человек увидел несколько слов, выведенных очень мелким и до дрожи знакомым почерком. Прочитать их можно было секунд за десять, и человек, действительно, примерно столько держал листок возле своего лица, однако затем долго еще не решался его выпустить, даже когда отошел от окна. Он точно надеялся, что если сжимать эту бумажку в кулаке какое-то время, смысл написанного на ней изменится. Наконец он медленно опустился на стоявшую посреди спальни кровать, делить которую отныне было не с кем.

Все было кончено. Хозяин опустевшей квартиры осознал: его и впрямь выманили сегодня из дому только для того, чтобы не произносить вслух те слова, которые он только что прочел. Так было проще всего, ибо бумага равнодушна к слезам других, да и сама не умеет плакать. Но у человека уже не оставалось сил винить кого-либо, и, кроме того, он чувствовал, что просто не вправе это делать. Да, сегодня его обманули, но разве он сам много раз не обманывал дочь и жену, не обещал первой, что сводит ее в планетарий, а второй – что подарит духи, о которых она давно мечтала? Даже сами их отношения начались с обмана: он ведь уже на первом свидании клялся, что будет богат и знаменит; именно такого мужчину она и хотела видеть рядом с собою, а не нервного неудачника. А одна неудача тянет следом другую: нынешний день отнял у него все.

Впрочем, кое-то еще оставалось. Человек встал и поплелся назад на кухню, к холодильнику.

Двумя часами позже человек еще не спал, хотя почти опорожнил бутылку к тому времени и его сознание, поскольку он ничего не ел в дороге, начало мутиться едва ли не с первым глотком. Сидя вполоборота к темному окну, он уставил в него осоловелый взгляд и что-то бубнил себе под нос, как привык делать, когда напивался, и раньше в такие минуты жена старалась увести дочку подальше. В какой-то миг человеку померещилось, что позади вновь раздался знакомый топот крепких, непослушных ножек, и потому он оглянулся. Его глаза встретились с глазами белокрылого мальчика, который стоял у входа в кухню и с грустью смотрел на владельца квартиры: так смотрят на старого друга, который совершил что-то нехорошее, хоть его об этом и предупреждали. Мальчик как будто хотел что-то сказать, но сейчас он все равно бы не сумел найти никаких слов утешения, даже если бы пьяный мужчина услыхал его голос. Поэтому взрослый человек снова потянулся к бутылке, решив все-таки опустошить ее в этот вечер до самого дна. Набралось почти на полрюмки; мальчик, как и прежде, молчал, точно мраморная статуя за кладбищенской оградой, и ни одно из его широких крыльев не шелохнулось, только по его печальному лицу медленно потекли слезы.

* * *

– Ребята!.. Прошу вас: помогите моему подопечному.

– Ты что, хочешь, чтобы мы… – Тодик с ужасом посмотрел на стоявшего перед ним со склоненной головою мальчугана-хранителя.

– Нет, разумеется! Просто поговорите с ним!.. Быть может, ему станет легче…

Морти и Тодик недоуменно переглянулись; незнакомый мальчик, похоже, испугался, что они тотчас же улетят, и поэтому торопливо добавил:

– Понимаю, это все выглядит странным, но вчера в бреду он снова произнес ваши имена. Он знает, что вы существуете!.. Я не могу этого объяснить, но мой подопечный раньше проводил какие-то эксперименты, что-то связанное с физикой или биологией. Простите, я не силен в подобных вещах… – Мальчик смущенно умолк: похоже, он не успел изучить такие предметы в школе или же больше тройки по ним никогда не имел. – Даже если он не увидит и не услышит вас, вы мне все расскажете, а я наведу сон, какой нужно. Хотя бы так… Пожалуйста!.. – Губы мальчика задрожали, а ноги сами начали подгибаться в коленях; заметив это, Морти кинулся вперед и подхватил его:

– Не надо, не надо, что ты! Вот разнюнился, как шестилетка, честное слово!.. Слушай, Тодька: может, и впрямь ненадолго смотаться с ним вместе? Сам же видишь: плохо человеку… А если ты устал, я один полечу… – Морти так сказал не просто из вежливости: они только что препроводили еще одну добрую душу к вратам рая и надеялись хорошенько отдохнуть, а тут вдруг появился этот мальчик со своей необычной просьбой.

Тодик слегка улыбнулся и тут же вновь стал серьезен:

– Морти, так нас вроде бы обоих звали… Станет трудно – ничего, потерплю!.. Знаешь, – молвил он, шагнув к белокрылому мальчику, – ты, должно быть, очень хороший хранитель, раз так переживаешь за вверенного тебе человека. А мне было бы интересно с ним пообщаться!.. Но показывай уже дорогу…

Морти отпустил мальчика; тот еще несмело глянул на чернокрылых братьев и кивком поблагодарил их. Затем ребята взлетели; путь их оказался