Красная тетрадь - Екатерина Мурашова

Соня же никогда и ничего, касавшегося до нее, не забывала. Все время прикидывая так и эдак, через год она решила, что выросла уже достаточно. Окольными путями разузнав, какая дорога ведет на Выселки и где надо свернуть, она собрала в корзинку нужные вещи, припрятала ее в сенях и стала выбирать время. Брата в свои дела она решила в этот раз не впутывать. Поход казался опасным, да и Вера с Алешей, если прознают, будут ругаться, может быть, даже побьют. Матюша всегда был готов подставиться за нее и довольно часто получал колотушки, на самом деле предназначенные вроде бы тихой, но крайне изобретательной Соне. Но одно дело, когда брат один расплачивался за их совместные проделки, а другое здесь, когда ситуация по любому касается одной Сони. «Нет, страшно, конечно, но нужно идти самой!» – таким было окончательное решение девочки.

Минула еще пара месяцев, когда случай, наконец, представился. Алеша взял с собой Матвея, и увез его в Егорьевск. Соне поехать с ними даже не предлагали. Все знали, что девочка Егорьевска боится, полагая его слишком шумным и многонаселенным местом. Особенно она опасалась семьи Златовратских, которые разом и невероятно громко на ее слух принимали в ней участие, пытались приласкать и растормошить. Единственным человеком, с которым Соня соглашалась общаться в их доме, была и оставалась киргизка Айшет, находившаяся у них в услужении. Айшет всегда молчала и умела составлять из тонких гибких пальцев замысловатые фигуры. Теперь при нечастых визитах Веры с детьми к семье начальника училища барышни сразу же кликали Айшет и велели занять Соню, пока та не начала плакать. Крупный и общительный Матюша был совершенно не против, чтобы его баловали, тормошили, закармливали сластями, ставили на стул, слушали, как он читает стихи и шумно восхищались его успехами. Соня знала наизусть куда больше стихов, чем Матюша, но ни за какие коврижки не согласилась бы прочесть хоть две строчки в гостиной Златовратских.

Добраться до Выселок и отыскать полуразвалившуюся избу Щукиных (еще раньше Соня выяснила, как фамилия ее родни) Соне удалось только к вечеру. Хорошо, летом дни длинные и темнеет поздно.

Девочка долго следила за избой из заросшего сорняками огорода, и, наконец, улучив момент, высунулась из-за полусгнившей поленницы и поманила к себе самого младшего мальчишку, по виду и росту – ровесника Матюши. Мальчишка был худ и оборван. На правом ухе присохла большая, почти черная болячка, как будто бы ухо недавно пытались оторвать.

– Чего тебе, малявка? – спросил мальчишка и независимо сплюнул сквозь щель в передних зубах.

– Хочешь покушать? – спросила Соня. – У меня пирог есть.

– Хочу! Давай! – быстро сориентировался ребенок. Тускловатые глаза мигом оживились холодным жадным огоньком.

Соня протянула предполагаемому брату кусок, завернутый в тряпицу. Мальчишка сожрал его быстро и не глядя, как-то утробно порыкивая. Потом вытер рукавом замаслившиеся губы, довольно рыгнул и глянул на девочку внимательно и подозрительно.

– И чего теперь?

– Да ничего, – растерялась Соня. – Тебя как зовут?

– Егорка. А чего делать-то надо?

– Почему делать? – совсем запуталась девочка.

– Ну, ты мне пожрать дала, – снисходительно объяснил мальчик. – Теперь говори, чего тебе надо.

– Да я просто так…

– Просто так отдала мне свой пирог?! – на лице Егорки выразилось почти испуганное недоверие. – Да ты ж меня не знаешь!

Несколько мгновений дети молчали, опасливо и подозрительно глядя друг на друга. Наконец, Соня сообразила, как сказать.

– Я как раз познакомиться хочу. Тебя Егоркой зовут, а меня – Соня. А остальных – как?

– Кого – остальных? – не понял, в свою очередь, Егорка.

– Ну, братьев твоих, сестер… Я не знаю…

– А… Сейчас, – Егорка поднял грязную ладонь и стал загибать пальцы. – Ванька, Манька, Ленка, Влас… еще Карпуха. Все!… А тебе это зачем? – на его лице снова появилась стертая умственным усилием подозрительность.

– Я – ваша сестра! – выпалила Соня. – Живу на прииске, у Веры Михайловой. Она меня из милости к себе взяла. Давно, когда я еще совсем маленькой была.

– Ого! – вскричал Егорка и подпрыгнул от возбуждения. Такой оборот дела явно поразил его до крайности, и теперь он просто не знал, что предпринять. Схватив палку, он начал колотить ею высокую крапиву, растущую вдоль старой поленницы, потом влез на подгнившее бревно, спрыгнул с него, обежал вокруг поленницы, опустился и на четвереньки у ног Сони и смешно, по-лягушачьи подпрыгнул.

– А я про тебя знаю! – заявил он, снизу вверх глядя на девочку. – Манька нам рассказывала. Ты и правда в богатстве живешь? – он жадно заглянул в лицо ново обретенной сестре.

Соня задумалась.

– Ну, хлеб с маслом ешь, на чистом спишь, одежек у тебя много красивых, игрушек… – нетерпеливо подсказал Егорка.

– Это – да, – прикинув на себя излагаемые братом признаки «жизни в богатстве», твердо сказала Соня.

– Повезло! – завистливо вздохнул Егорка, и тут же принял решение, снимающее с него всякую ответственность за сложную ситуацию. – Я Маньку позову. Она большая, скажет, что делать.

– Это сестра? – уточнила Соня и, дождавшись кивка, велела. – Зови!

Щуплой и низкорослой Маньке на вид можно было дать лет двенадцать. Так и казалось, пока Соня не рассмотрела ее вблизи. С маленького, словно припорошенного пылью личика смотрели глаза старушонки. Выпачканные золой руки Манька держала на весу, как будто бы они были совершенно отдельной от нее частью. Егорка, подпрыгивая, что-то взахлеб объяснял сестре, но та, казалось, его не слышала или не понимала.

Не доходя трех шагов, Манька присела на корточки и принялась молча разглядывать Соню.

– Ты… вы пирога хотите? – робко спросила девочка.

– Давай, – в отличие от Егорки, Манькино лицо осталось бесстрастным. – А что у тебя там еще?

– Мясо вяленое, пряники и игрушки, – ответила Соня.

Егорка потянулся к корзинке.

– Не суй грабли, прибью! – равнодушно окоротила его Манька. – Ты зачем пришла?

– Я… мне повидаться хотелось… – теперь Соня уж и сама не понимала и не помнила, что ею двигало, когда она больше года в глубокой тайне вынашивала план своей встречи с братьями и сестрами.

– Неладно это, – сказала Манька и задумалась, сунув испачканный золой палец в широкую ноздрю. – Ты кому-то сказалась, что сюды побегла?

– Нет, – Соня покачала головой.

– Вовсе неладно. Если батька прознает, беда может быть. Надо тебе быстро до дому… Стойте здесь и молчите. Я приду.

Манька растворилась в сгущающихся сумерках. Егорка молча сбивал палкой серые соцветия крапивы и даже не зарился на корзинку. Соня понурилась и тоже молчала. Все напрасно. Правильно говорила мама Вера. Никто ей здесь не рад.