Руина, Мазепа, Мазепинцы - Николай Костомаров

Надеялись от него желанных перемен. Вообще потолкавшись между

малороссиянами, Тяпкин понял, что народ не

благожелательствовал безусловно московской власти. Больше всех городов

малороссийских узнал Тяпкин Переяслав, и о переяславцах изрек такой

приговор: <в Переяславе нет ни одного доброго человека ни из

каких чинов, все бунтовщики и лазутчики великие, ни в одном

слове верить никому нельзя>. По его мнению, обратить на

истинный путь малороссиян в то время возможно было только

присылкою многочисленного великороссийского войска. <Если бы, -

замечал Тяпкин, - в Переяславе было ратных тысячи три, а мало

что две, так малороссияне стали бы тогда страшны (т. е.

осторожны) и верны, а то царских ратных людей очень мало, да и

те босы и голодны и бегут врознь, а переяславский воевода Алек-

сеей Чириков, - человек больной и беспечный. Буде ратных

людей в Переяслав не прибавят, а прежних не накормят и не оденут, то некому будет содержать такого многолюдного города, а между

тем во всей Малой России поднимается великий мятеж>.

Положение Переяслава, как близкого к заднепровской Украине

города, давало ему именно в те дни большое значение: переяславские жители, козаки и мещане, вели частые сношения с

правобережными, а с правого берега приходили в Переяслав гости, старавшиеся внушить жителям неудовольствие к своему

положению и надежды на Дорошенка. Недавно еще в Переяславе был

бунт, и многие, спасшись в то время от казни, теперь снова

составляли горючий материал для народного волнения. Небольшое

число царских ратных, не превышавшее трехсот, не могло скоро

забыть угрожавшей им беды от мятежников и со дня на день

ожидало новой тревоги; царские ратные сидели в замке, запершись от многих тысяч Козаков и черни, наполнявших Переяслав.

Что говорил Тяпкин о малороссиянах, поживши в Переяславе, 112

почти то же, вероятно, сказал бы он и после посещения другого

города. Сильно тревожил повсюду малороссиян слух, будто

Москва отдает ляхам Киев, а этот город имел для всех священное,, значение не только церковное, но и национальное, так что в то

время говорили: куда Киев, туда и весь малороссийский край! В

Переяславе Тяпкина беспрестанно осаждали вопросами: <отдадут

ли Киев ляхам?> Тяпкин знал хорошо, что по Андрусовскому

договору Киев оставлен под властью московского государя только

на короткое время, а по прошествии этого времени Россия

обязывалась возвратить его снова полякам; но Тяпкин тем не менее

уверял малороссиян, что Киев <вечными часы> будет

принадлежать великому государю. Мало чем менее отдачи Киева ляхам

тревожил малороссиян в эти дни другой слух: будто у царя с

королем состоялся уговор отбирать у Козаков принадлежавшие

костелам вещи, захваченные во время предшествовавших войн в

качестве военной добычи. Если б так случилось на самом деле, то пришлось бы отыскивать эти вещи в третьих и четвертых

руках; пошла бы ужасная путаница. Во всех отношениях

примирение в Андрусове было противно малороссиянам; они

чувствовали и видели, что их заветные надежды разбиваются в прах; Украина делается добычею двух государств, которые по своим

соображениям раздирают ее, делят между собою пополам, не

спрашивая, желает или не желает того украинский народ: ему, этому народу, не только не дают повода лелеять мысль о

державной самобытности своего отечества, но даже не дозволяют

считать себя отличным народом. Против такого отношения соседних

государств к Малороссии словом и делом вопил Дорошенко, и

через то любили его тогда малороссияне, и сохранил бы он такое

обаяние до конца, если б его связи с мусульманами не привели

к печальным последствиям, вооружившим против него народ. Но

тогда еще его сношения с Турциею и татарами не оказывались

явно губительными, и успех его казался несомненен в покушении

овладеть левою стороною Днепра.

Бруховецкий, напротив, со дня на день ощущал фальшивое

положение, в котором очутился, думая прислужиться Москве и

утвердить свою власть над малороссийским краем при московском

покровительстве. Малороссияне стали испытывать чуждое им

великороссийское управление. Мещане и посполитые должны были

вносить подымововные деньги с домов, подати с волов и лошадей, медовый доход с пчеловодства, с мельниц, оранды с виноторговли; эти поборы собирали новые люди и новыми способами; вся тягость

этих способов, давно беспокоившая народ великороссийский, теперь падала и на малороссиян. Обдирательства, взятки, грубое

обращение, чем отличались великороссийские-приказные люди, -

все это появлялось в Малороссии, конечно, с крайнею наглостью, 113

как в покоренной стране, а положение края было не таково, чтобы

сборы эти могли производиться, удобно, правильно и безобидно.

Не было в-Малороссии ни безопасности, ни спокойствия; беспрестанные татарские набеги опустошали страну; села и деревни

лишались внезапно цвета своих жителей, уводимых в плен: хозяева не успевали отстраиваться и поправляться, как подвергались

опять прежним набегам и разорениям: земледелец трудился и не

знал, кому достанутся плоды трудов его: при совершенном урожае, его поля вытаптывались татарскими конями, сожигался его двор, и он шатался, не зная, где преклонить голову, и если не успевал

убегать куда-нибудь, то умирал с голоду; край благодатнейший, который в прежние времена удивлял своим изобилием, приходил

в обнищание и запустение. Когда совершилась перепись - везде

требовали льгот, и, по соображениям, некоторые места тогда же

были изъяты от налогов. Так, в Нежине не брали податей с волов

и лошадей, ограничиваясь подымовным налогом. Со всех сторон

подавались челобитные о таких изъятиях, и вообще оказывалось, что царской казне мало приходилось пользы с малороссийского

края.

Но не одни воеводы и сборщики составляли тягость для по-

спольства: и козацкое начальство давало себя ему знать. У гетмана

были тогда полки, не имевшие определенного места; то были, например, <купы>, собравшиеся на правом берегу Днепра и

перешедшие на левый; между ними были не только малороссияне, но и чужеземцы-волохи, сербы, поляки, приходившие на службу

в гетманщину. Их располагали <на леже>, т. е. назначали такие

места, где поселяне обязаны были давать им помещение, конский

корм, шубы, рукавицы. В Батуринском уезде расположены были

тогда козаки Дмитрашки Райча (которого потом Бруховецкий

сделал переяславским полковником) с сотником Симашкою. Около

Полтавы стояло <на леже> до пяти тысяч Козаков, дожидавшихся

весны, чтоб идти в поход. Около Мена и Сосницы стоял полк

Могилевского; около Остра и Нежина козаки Полесского полка, приведенные Дециком. Такие козачьи <купы> переводились из

одного угла в другой и везде дозволяли себе разного рода произвол

и насилия над поспольством; в те времена всякий поступок

казался дозволителен, если не было вблизи силы, которая внушала

страх наказания. Народный ропот возрастал; все ненавидели, проклинали Бруховецкого со всем тем, что от него исходило. Мещане

и крестьяне тяготились воеводским управлением, от которого

прежде они, недовольные управлением козацким, ждали себе

облегчения; козаки не могли примириться с боярским саном гетмана

и дворянским достоинством старшин и видели в этом замысел

уничтожить козацкое равенство. Недовольно было и

малороссийское духовенство ожиданием московских перемен, склонялось к

114

митрополиту Иосифу Тукальскому, приятелю Дорошенки, и не

терпело Мефодия, московского подлипалу. Большую силу между

духовными имел тогда Иннокентий Гизель: игумены и братия всех

малороссийских монастырей уважали его и готовы были

поступать, как он скажет, а он был издавна в дружбе с Тукальским.

Тяпкин, указывая на него, как на сильного человека между

духовными, советовал московскому правительству <обвеселять> пе-

черского архимандрита царскою милостивою грамотою.

XII

Бруховецкий ищет средств самосохранения от

народной ненависти. - Его сношения с Дорошенком

и Тукальским. - Рада у Бруховецкого в Гадяче. -

Мысль о подданстве Турции. - Рада в Чигирине у

Дорошенка. - Посланцы Бруховецкого на этой

раде. - Епископ Мефодий недоволен Москвою. -

Иннокентий Гизель у Мефодия. - Примирение