Погоня за ветром - Олег Игоревич Яковлев

себя, и правит нами невесть кто. И что же теперь делать? Или просто жить, и жить столько, сколько дадено Богом? Но зачем, для чего жить? Вот я. Какая польза и кому от моей службы, моих нескончаемых поездок, скачек?»

Тем временем на крутое крыльцо терема стали подыматься князья и бояре. Появился Лев в тёмно-красном плаще-корзне[142], надетом поверх серой шерстяной безрукавки. Фибула серебрится у князя на правом плече, сбоку на поясе в ножнах из зелёного сафьяна — кривая татарская сабля, на голове — шапка с широкой бобровой опушкой и верхом из рытого синего бархата. Следом за Львом гурьбой вознеслись на всход[143] его отроки. Варлаам узнал Мирослава в зелёном боярском опашне с короткими рукавами, под которым виднелся ворот расписной русинской рубахи с косым воротом, рядом с ним — Павша Псковитянин, венгр Бенедикт, Бермята, Ян из Бакоты — всё знакомцы по Перемышлю.

Затем Низинич разглядел на дворе младшего Львова брата, луцкого князя Мстислава Даниловича, только что спрыгнувшего с норовистого белого арабского жеребца, которого с трудом, ухватившись обеими руками за узду, удерживал рослый конюх. Мстислав был облачён в саженый крупным жемчугом вотол из лунского сукна и расширенные у колен синие шаровары. На высоких сапогах его сверкали золотые венгерские шпоры.

Вослед Мстиславу показался Шварн, окружённый пышной свитой из сынов первых галицких и холмских бояр. Меж ними промелькнуло и тотчас же исчезло за чьей-то спиной хитрое лицо Маркольта. Посреди наряженных в разноцветные кафтаны, ферязи, опашни молодых боярчат, по большей части поляков и венгров, Варлаам не сразу узнал тщедушного супруга любимой им женщины. В алом долгополом кафтане с узорочьем в три ряда по подолу, вороту и рукавам, перетянутом поясом с раздвоенными концами, Шварн шёл чуть впереди толпы шумных весёлых придворных.

Многоголосым гулом наполнились просторные сени на подклете[144]. Дворский Олекса с добродушной улыбкой встречал гостей на крыльце и отвешивал князьям поясные поклоны.

Со ступенек возков спускались знатные боярыни, разряжённые, как куклы, в дорогие меха, блистающие золотыми и серебряными гривнами, монистами, перстеньками, серьгами, колтами[145], в платьях из парчи, паволоки, в нарядных головных уборах. Из княгинь были Юрата и жена Мстислава, дочь половецкого хана Тегана. На Юрате красовалось парчовое платье светло-голубого цвета, на голове у неё была такая же, как давеча у Альдоны, маленькая шапочка с меховой опушкой, под которой виднелся чёрный убрус с вышитыми на нём ярко-огненными сказочными птицами. Жена Мстислава была одета скромнее, зато в глаза бросались её крупные звёздчатые колты со сложной перевитью, прикреплённые возле висков к пышному головному убору.

Спохватившись, Варлаам поторопился в горницу, где всё уже было готово к приёму знатных гостей. Он скромно встал неподалёку от широких дверей и прислонился спиной к выступающему из стены толстому столпу.

Князь Василько занял место по левую руку от великокняжеского стольца, Лев и Мстислав — по правую. Молодой Владимир Василькович сел возле отца. За ними на скамьях в несколько рядов расположились бояре и воеводы. Отроки, такие же, как Варлаам, встали полукругом у стен. Уже когда все расселись по своим местам, в двери несколько поспешно влетел всклокоченный Шварн и плюхнулся на столец. Было нечто смешное и в то же время неприятное в движениях этого человека, именующего себя преемником знаменитого короля и царя Даниила. Словно не он правил своими боярами и отроками, а они властвовали над ним и требовали, понуждали, чтобы вот он пришёл сейчас сюда, сел на столец, как подобает великому князю, и слушал их слова, и исполнял их волю. Да так оно и было. Варлаам не знал, что через маленькое узкое оконце наверху палаты сейчас следит за своим сыном, за каждым его движением и взглядом, княгиня Юрата, и если что будет не так, ждёт великого князя строгий выговор.

Князь Василько, решительно подняв десницу, призвал собравшихся в горнице к тишине.

— Князья и бояре! — промолвил он. — Ныне созвал я вас у себя во Владимире на снем. Много важного предстоит нам обмыслить. Раздрай и крамолы видим мы на земле Русской, и несть им конца и края. Вот и порешили мы со князем Львом раз и навсегда определить, с кем нам быть и супротив кого. Татар ли держаться али с западными властителями вместях быти. Но дела после. Сперва, как водится, отметить надобно встречу нашу.

Со скамьи внезапно торопливо вскочил Маркольт.

— Тосфоль мне, сфетлый княсь, слофо сдесь скасать, — попросил он Василька и, узрев одобрительный кивок, продолжил: — Софу саутре фсех фас, княсья и пояре, к сепе ф хоромы. Нофые хоромы у меня фо Флатимире, если кто не снает. Отметим фстречу нашу фесёлым пиром. А о телах потом покофорим.

— Правильно! Верно! — раздались голоса со скамей. — После доброй чары и думается легче! И споров меньше!

— Токта саутре. Фсех шту у сепя, — заключил немчин.

Когда оживление на скамьях мало-помалу стихло, слово взял Лев.

— А что-то, стрый, не вижу я средь нас многомудрого и добродетелями преисполненного князя Войшелга. Али пренебрёг он приглашением нашим? — спросил он у Василька.

— Князь Войшелг уже здесь, во Владимире. Остановился он в монастыре Святого Михаила Архангела, — ответил за отца молодой Владимир.

Лев одобрительно кивнул и попросил:

— Ты, брат Владимир, уж постарайся, чтоб был он завтра на пиру. Довольно за стенами монастырскими хорониться, в тоске и печали. Повеселим его малость. Да и на снеме князь Войшелг, кум мой, не лишний. Как-никак муж державный, опытный. Может, что дельное присоветует.

— Верно, верно, княже, — дружно заголосили боярские сыны из свиты Шварна.

Юрата у оконца недовольно поморщилась. Эти иноземцы излиха горласты. И Шварн! Неужели не видит, что Лев задаривает их и потихоньку склоняет на свою сторону?! Кому сельцо даст, кому отрез сукна лунского на именины пришлёт, кому коня доброго али собаку охотничью подарит. Вот они и орут в ответ. Ох, сын! Яко младенец, ничего не разумеет. Вон сидит, улыбается, придурок!

Юрата грязно выругалась, вызвав презрительную усмешку стоящей рядом Альдоны и испуганный приглушённый вскрик Ольги.

— Почему Констанции нет? — грозно спросила Юрата невестку.

Альдона пожала плечами, а Ольга ответила:

— Сказали, захворала.

— Подозрительно это, — проворчала Юрата и, ещё раз глянув в оконце, круто повернулась и пошла в бабинец[146]. Обе молодые княгини последовали за ней.

Совет в горнице закончился. Варлаам через гульбище и ярко освещённый свечами в бронзовых подсвечниках на стенах