Юго-западный ветер - Луис Гарсиа-Роза

— Попытайся успокоиться. Давай закажем немного пива. Если хочешь, переезжай ко мне на весь уик-энд. Я буду отвозить тебя на работу и привозить обратно.

— И ты будешь так делать до конца жизни?

— А это уже другой вопрос.

— Эспиноза, мне не до шуток!

— А я вовсе не шучу. Кроме того, день рождения Габриэла будет в субботу, через четыре дня.

— И какое это имеет отношение ко всему этому?

— Не забывай, что предсказание экстрасенса действует только до этого дня рождения.

— Господи, Эспиноза, ты что, тоже свихнулся?

— Нет, но я привык принимать во внимание сумасшествие других людей.

Они так и не поговорили об Ольге, оба были слишком уставшими и измотанными. Романтическая ночь тоже была нынче неуместна, так, по крайней мере, воспринял Эспиноза отказ Ирэн провести эту ночь у него. Он проводил ее домой и пообещал утром не опоздать. Пусть она его обязательно дождется, он приедет и отвезет ее на работу. Эспиноза проводил Ирэн наверх и не попрощался, пока не осмотрел внимательно всю квартиру — по ее просьбе.

Спустившись вниз, он поговорил с портье и дал ряд советов по обеспечению безопасности. Затем ушел, удовлетворенный тем, что в эту ночь за Ирэн можно не волноваться. Прежде чем завести мотор, он оглядел улицу, высматривая вокруг что-либо подозрительное, потом на всякий случай проехался вокруг квартала и еще раз по улице перед домом Ирэн и только потом направился в Пейшото.

Эспиноза был уверен, что сегодняшний инцидент не является всего лишь обычной хулиганской выходкой. Когда собираются украсть часы, украшения или сумочку, то нападают со стороны водителя, почти всегда грозя оружием или хотя бы давая понять, что у них это оружие имеется. Никому не придет в голову взламывать дверь со стороны пассажира, прячась при этом за обрывком картонной коробки. Тот человек пытался сесть в машину. И, скорее всего, не умел водить, только тогда становится понятной попытка вломиться в машину не со стороны водителя.

На следующее утро, подбросив Ирэн до работы, Эспиноза приехал в свой офис, чтобы основательно и спокойно обдумать все, что связано с «делом Габриэла», пока все еще свежо в памяти.

Он заперся в кабинете, дав команду помощникам обращаться к нему лишь в самом крайнем случае. На листочке бумаги выписал имена всех, кто имел отношение к этой истории, обвел их кружочками и нарисовал стрелки, обозначавшие связи между ними. Нет, он не верил в то, что это сразу приведет его к решению, просто стремился максимально упростить дело. Картинка, которую он получил в результате, была совершенно ясной. Именно Габриэл являлся связующим звеном, центром, вокруг которого разместились все остальные. Что было вполне понятным, поскольку именно с него и началась вся эта история. И все же то, что его имя оказалось в центре, вовсе не означало, что на него следует возложить ответственность за произошедшие события. Эспиноза никак не мог вообразить себе Габриэла, рвущего дверцу машины Ирэн на перекрестке в Ипанеме. Зачем ему это делать? Просто попугать ее? Но ему это ничем не поможет. Или, может быть, Ирэн попросту выдумала эту историю, чтобы отвлечь его от более насущных проблем — например, от обсуждения ее поездки в последние выходные?

Эспиноза отложил в сторону бесполезный листок бумаги, откинулся на спинку стула, заложив руки за голову, и выпустил на волю свое воображение. Первым образом, что появился перед его мысленным взором, оказалась дона Алзира перед его домом, какой он ее увидел вчера. Эспиноза вернул стул в исходное положение, выдвинул ящик письменного стола и достал оттуда пакет с патронами и револьвером, который она ему передала.

Он развернул револьвер и, взяв его в руки, попытался представить, для чего мог понадобиться револьвер Габриэлу, что он с ним собирался делать. Он представил себе, как Габриэл стреляет в упор в Идальго. Это плохо представлялось, хотя сама идея не была совсем бредовой. В его состоянии это мог быть просто жест отчаяния. Эспиноза положил револьвер на стол и стал рассматривать коробку с пулями. Она была совершено новой. Он разложил патроны в коробке, как они должны были лежать в упаковке. Патронов, по-видимому, не хватало. Там оставалось место по крайней мере еще для одного. Эспиноза достал из собственного патронташа две 38-калиберные пули и доложил их в коробку. Их-то как раз и не хватало. Он забрал свои пули и высыпал оставшиеся на стол. Потом пересчитал их и сверил с количеством, указанным на коробке. Двух не хватало. Фрейр мог использовать пулю для баллистической экспертизы. Но зачем две? Одной ему бы хватило. Эспиноза позвонил в Институт криминалистики. Фрейра не было на месте. Он оставил для него сообщение с просьбой перезвонить ему как можно быстрее. Эспиноза сидел и размышлял, что могло произойти с другой пулей, не с той, что использовалась экспертом, и начал подозревать, что вторая как раз могла оказаться в голове у Идальго. Через полчаса ему перезвонил Фрейр. Да, он взял одну пулю. Нет, никто другой не мог ничего взять из коробки. Эспиноза почувствовал легкую головную боль, и он знал по опыту, что скоро голова разболится вовсю. Проглотив таблетку аспирина, он вызвал Уэлбера и рассказал ему, что надумал.

— Ну, знаешь, Эспиноза! Я ведь сам сначала считал, что парень во всем виноват, и прежде всего в том, что он псих. Потом мое мнение изменилось, то есть я решил, что он, конечно, слегка психованный, но в смерти девушки не виноват. И я так считал, пока он не слинял от меня в метро, а после выяснилось, что этому чилийцу стрельнули в лицо всего в двух кварталах оттуда. Но опять же, коли он хотел убить того типчика, какого черта его понесло в метро, на совсем другую станцию, вовсе не на ту, откуда можно прямо добраться до дома чилийца? Почему он прямо не направился к дому? Если это потому, что он в самом деле знал, что я сижу у него на хвосте, то вряд ли он вообще тогда стал избавляться от слежки и пытаться убить парня. Это же все равно что прямо расписаться в убийстве! Я уверен, что чилийца пришил не он. Для таких милых игр надо иметь хладнокровие настоящего убийцы, который наслаждается чувством опасности и риска. Но Габриэл совсем другой, хотя, конечно, мы часто ошибаемся по поводу таких невинных агнцев, как он.

— Согласен. И именно поэтому я все еще его не арестовываю. И эксперт по баллистике тоже со мной согласен. Но эта отсутствующая пуля навела меня на еще кое-какие мысли.

— На…

— Вот на что. Из того револьвера, что принесла его мать, и который, как она уверяет, у них единственный, он никого не убивал — по крайней мере в последние несколько лет. Но он мог использовать другое оружие. Почему обязательно этот револьвер? Просто потому, что так говорит его мать? И почему это мать, которая явно стремится защитить своего сына, притаскивает вдруг мне этот револьвер?

— Но ты ведь не думаешь, что это она сама?

— Уэлбер, любая мать может совершить что угодно, если речь идет о том, чтобы защитить ребенка. Ее муж научил ее обращаться с оружием. Она сама вытащила из барабана эти пули и положила их обратно в коробку. Она знает, чем отличается пистолет от револьвера и знает также, что калибр этих пуль совпадает с тем, что был в револьвере мужа. Потому она и попыталась его защитить.

— Ты подразумеваешь, что он убил и девушку тоже?

— По моему мнению, их убил один и тот же человек. Подумай. Только тот, кого Ольга хорошо знала, мог подойти к ей вплотную на краю платформы и столкнуть ее вниз. И человек, который пытался напасть на Ирэн, очень боялся, что его узнают.

— То есть ты подразумеваешь, что этот парень, что был полностью невинным, теперь стал полностью виновным?

— Я не говорю, что считаю его виновным. Я просто говорю, что это возможно. И есть еще один момент, — продолжал Эспиноза. — Это то, что меня интересовало с самой первой встречи с ним. Причина, из-за которой он так стремился поговорить со мной, заключалась в том, что его волновало, что станет с убийцей. Это мог быть избыток фантазии, но одна вещь была вполне реальной: переполнявший его страх. Он, возможно, ошибался насчет реальности того, что ему грозит, но что реально боялся — это неоспоримо. И вот чего мы до сих пор не знаем — и чего до сих пор не знает он — это в чем же заключалась эта угроза?

— А чилиец?

— Чилиец просто спровоцировал кризис, но он не является его причиной.

— Габриэл считает, что ты его не подозреваешь. И в этом он был прав — по крайней мере еще час назад. Почему бы нам не позвать его и не поговорить с ним всерьез?

— Я так и собираюсь сделать. Позвони ему и скажи, что я хочу встретиться с ним во время обеда. Если спросит почему, скажи, я хочу, чтобы он забрал отцовский револьвер и уточнил некоторые детали.

— А он не начнет подозревать?

— Не думаю. Он уже приходил сюда, и всегда по собственному желанию.

— А что, если он найдет какой-либо предлог, чтобы не являться?