Время горбатых елей - Галина Владимировна Горячева

и на Ваш взгляд глупыми – напомнил второй, как показалось ответчику, более доброжелательно. Виталий молчал, думая о том, стоит ли говорить о своем малодушии. Поколебавшись немного, он решил, что пора кончать с этой непоняткой.

– Как я вам уже говорил, после всех этих событий я испытывал сильные душевные муки, кроме того я был сильно голоден и изнемогал физически. Эти причины вызвали во мне приступ слабости. Душевной слабости.

Он замолчал, не зная, как сказать короче и лучше и, наконец, произнес:

– Одним словом, я решил повеситься и стал искать, на чем это можно было сделать. Пока искал, увидел, что из земли торчит красный хвостик. Я поразрыл его и увидел, что это то, что мне подойдет. Проволока. Я потянул. Затем еще потянул. Ну и вырвал.

Следователи молчали.

– Я понимаю, что это глупо и вы, вероятно, мне не поверите, но это правда. Больше мне сказать нечего.

– Так что же Вы не повесились?

– Так я же говорю, что временная это слабость была. Происшествия все эти достали. Пока искал, да пока потом с проволокой возился, все и прошло. Настроение сменилось, то есть. – Пытаясь лучше объяснить, добавил: – Слабость духа прошла. Ну, а проволоку я скрутил и в карман. На всякий случай. Вот и все.

Немного помолчав и переглянувшись, мужчины встали и направились к двери. Допрос был окончен.

Глава 23

Хоронить Олега решено было в Кукушкине. Здесь он жил до армии. Здесь жили его родственники. Мать с отцом лежали здесь же, в Кукушкине, на местном погосте. Рядом с ними и было решено выкопать могилу. Первой жене и сыну дали телеграмму, но никто не приехал.

Похороны прошли в атмосфере подавленности. Народу было много, как никогда. Люди собрались не только проститься с Олегом, но и выразить протест тому, что происходило последнее время в поселке, и в результате чего он погиб. Многие говорили о разгуле преступности и бездействии местных стражей порядка. Протест относился не только к милиции, но и вообще к властям на всех уровнях. Все уже знали об убийстве Скоротечко и знали, что убил его Виталий, защищая сначала колхозную собственность, а тем и свою жизнь. Судачили разное. Смерть Олега все еще оставалась загадкой. Одни говорили, что убили его вместо Виталия по заказу Скоротечко. Другие утверждали, что у Олега с ментом свои споры были. И приехал Олег не в отпуск, а разобраться по старым делам. Вот и разобрались. Все сходились на одном: Смекалов точно все знает, но молчит. Престарелая соседка Руслана Николаевича делала трагическое лицо и повторяла:

– Лежит больной. Сильную стрессу получил. Мается головой из-за нервов, вот и не пришел.

Такой диагноз всех устраивал и вопросы прекращались. Шептались и о Виталии. Жалели парня. Одни пеняли ему за то, что скрылся. Другие оправдывали. Больше всех старался Сергеич:

– Такого парня порешить хотели. Такого парня! Сколько лет у нас на ферме разруха да нищета была. А? – обращался он к собеседнику, такому же престарелому мужчине. – А его начальником поставили, и, смотри, ферма, как конфетка. Да ведь и нам всем с ним хорошо было, не токмо коровкам.

– А тиллера то нашли? Ну, который в Олежку стрелял? – спрашивал собеседник, путаясь в новых словах, которые появлялись все больше в новой жизни.

– Да не тиллера, а гиллера – поправлял Сергеич.

– Ну, ну, может и так. Ну как там стрелков теперь зовут. Нашли?

– Да нет. Не нашли. Где ж его теперь искать. Скоротечко конечно знал, так ведь он теперь не скажет. – Наклонившись ближе к собеседнику, шептал на ухо: – Он и нанял. Он и теленка на ферму поехал колоть, думая, что Витальки уже нет. И его никто не схватит за руку. Ан нет. Не судьба была Витальке помирать – и вдруг, закрыв морщинистое лицо руками, заплакал. – Где хоть он сейчас-то горемычный? Как мы за него волнуемся. Хоть бы весточку дал – он отнял руки от почерневшего лица, смоченного слезами и, глядя на собеседника, тихо и горестно проговорил. – Скучаю по нему, как по родному.

– Где? Где? Неважно где – вдруг, растроганный слезами односельчанина, запетушился старичок. – В тебя, как в зайца, начнут стрелять всякие гиллеры, и ты спрячешься. И правильно. Пока гиллера не поймали, нечего ему и показываться. Вон, Олежка не спрятался, так в земле сырой, таперяча.

– Да! Правда твоя! Поди-ка так лучше – оживился Сергеич. Они встали и подошли ближе к холмику свежей земли, под которым лежал Олег.

На Свету было больно смотреть. Горе так преобразило ее, что она была похожа больше на старуху, чем на юную женщину. Она ничего не замечала вокруг себя и только часто повторяла слова, понятные лишь ей одной:

– Зачем же так?

– Это она о судьбе своей думает – говорила Лида матери. Слова Светы были очень понятны ей. Она сама думала почти так же. Стоило ей найти свою любовь, как судьба тут же отняла любимого.

– Господи, помоги ему – не раз повторяла она в своих думах, нисколько не сомневаясь в его невиновности. Лида приготовилась ждать его возвращения. Ждать столько, сколько потребуется.

Было известно из верных источников, что смерть Скоротечко, а еще хуже показания Смекалова против него, взбесили районных представителей закона. Руслану Николаевичу было предложено в форме угроз «одуматься и вспомнить, как было на самом деле». После этого допроса с пристрастием он и слег. Честь мундира районной милиции была сильно задета. Там рвали и метали. Если бы в этот момент нашелся Виталий, ему бы плохо пришлось.

И он нашелся. В области. У военных. Передавалось все это секретно. Через день секрет знали все. В район стали звонить журналисты и выспрашивать подробности по делу. От этих-то журналистов и стало известно, что вопрос этот на контроле в области. Соратникам Эдуарда Петровича стало ясно, что дергаться поздно, и поставить это дело с ног на голову уже не получится. Буйство пришлось убавить, в гнев затаить. В деревне этому известию радовались. На ферме только и разговоров было, что о Виталии.

– Во, какой у нас пострел. И от бабушки ушел и от ментов наших ушел – как ребенок веселился Сергеич, узнав, что парень нашелся и находится у военных.

– А ментам-то каково. Видит око, да зуб неймет – подхватывала тетя Настя. – Мне водитель ихний сказывал, что военным все известно и в областной прокуратуре тоже все знают. В общем, наши переиначить дело уже не смогут.

– Дай Бог – кивали женщины.

Время шло. Затем опять шло. И снова шло. Новых известий не было. Виталий по-прежнему находился у военных. Лида по-прежнему томилась от неизвестности и страха за судьбу любимого. Елена Леонидовна, глядя, как дочь тает на глазах, говорила мужу:

– Валера, так больше