Конец времен. Элиты, контрэлиты и путь политического распада - Петр Валентинович Турчин

Наиболее любопытным представляется случай Англии. После норманнского завоевания 1066 года страна развивалась как типичная средневековая милитократия. Но благодаря своему обособленному островному положению Англия, покорив все Британские острова, впредь обходилась без постоянной армии (по крайней мере, в самой Англии). Сквайр-иерархия[48], зародившаяся как военное сословие, постепенно утрачивала воинские черты и превращалась в сословие землевладельцев, из которых избирались члены британского парламента. Обширный торговый класс сложился и развивался благодаря британской мировой империи. В отличие от других великих европейских держав, которым приходилось направлять большую часть ресурсов на сухопутные армии, чтобы не потерпеть поражение, Британская империя усиленно снабжала ресурсами флот. В итоге в Соединенном Королевстве власть отправляла элита, совмещавшая экономические и административные функции.

Довоенный правящий класс в США был прямым преемником английской сквайр-иерархии. Виргиния, обе Каролины и Джорджия заселялись в свое время кавалерами, то есть сторонниками короля Карла I, бежавшими из Англии после гражданской войны. Они привезли с собой аристократические обычаи и наемных слуг. Последних вскоре заменили рабы-африканцы. Победив в войне за независимость против Британской империи, потомки этих кавалеров приступили к созданию собственного государства. Южные плантаторы и северные торговцы в значительной степени воспроизводили унаследованные, привычные культурные формы правления. Ранняя Американская республика была олигархией, созданной по образцу Соединенного Королевства, пусть без монарха (впрочем, и в самой Британской империи монархия к тому времени уже стала вырождаться, так что король сделался лишь номинальным главой государства). Как следствие, США унаследовали плутократию как часть своего «культурного генотипа».

Конечно, США стали государством с огромной территорией отнюдь не по воле случая. С основания первых европейских колоний в семнадцатом веке и до конца девятнадцатого столетия территориальная экспансия в Северной Америке велась вполне осознанно, и ее жертвами оказались коренные американцы, которых подвергли фактическому геноциду. Также Америка воевала с англичанами (революция и события 1812 года), а в ходе мексикано-американской войны (1846–1848) США захватили половину Мексики.

Но когда корпоративная плутократия свергла довоенный правящий класс в ходе гражданской войны, этот процесс континентальной экспансии почти завершился. (Фронтир объявили делом прошлого, и к 1890 году все коренные американцы оказались запертыми в резервациях.) Ни Мексика, ни Канада не представляли для США никакой опасности. Северная Америка – своего рода гигантский остров, защищенный от любых потенциальных угроз двумя огромными водными пространствами, то есть Атлантическим и Тихим океанами. Милитократия, правившая в США, была уничтожена в гражданскую войну, когда подавляющее большинство американских профессиональных офицеров сражалось на стороне проигравших. Бюрократический аппарат до 1914 года оставался едва заметным, федеральному правительству доставалось всего 2 процента ВВП. При этом даже такой ничтожный административный аппарат полностью находился под властью плутократии. Благодаря печально известной «системе поощрения» большинство федеральных чиновников (вплоть до местных почтмейстеров!) в промежутке с 1828-го по 1900 год служило партии, победившей на выборах.

В годы становления после гражданской войны у американской плутократии не было серьезных соперников – ни внутренних, ни внешних. Едва она укоренилась, выяснилось, что ее чрезвычайно трудно отодвинуть от власти без социальной революции. Итак, возвышение американской плутократии в основном объясняется историческим прошлым и географическими обстоятельствами. Но вот ее долгожительство и расцвет в двадцать первом столетии во многом обусловлены второй причиной – расовой и этнической принадлежностью.

«И он съел Джима Кроу»

Для конкретизации этого рассуждения давайте сравним Америку с Данией. В девятнадцатом веке индустриализация в Дании, как и в других европейских странах, привела к появлению пролетариата, сосредоточенного на крупных фабриках, что сделало организацию труда более эффективной. Первая социал-демократическая партия была основана в Копенгагене в 1871 году Луи Пио, Харальдом Бриксом и Паулем Гелефом, так называемой святой троицей датского рабочего движения. Все они происходили из неэлитных слоев населения: Пио был сыном арендаторов, а двое других – из «мелкой буржуазии»[49]. Но они получили хорошее образование, много читали Маркса, трудились редакторами и издателями. Социал-демократическая партия впервые вошла в датский парламент в 1884 году, а в 1924 году она оказалась крупнейшей партией страны и набрала 37 процентов голосов избирателей. Ее лидер Торвальд Стаунинг (выходец из рабочего класса) стал премьер-министром. Социал-демократы продержались у власти всего один срок и уступили затем либералам, но в 1929 году снова победили на выборах. Таким образом, датским социал-демократам потребовалось шестьдесят лет, чтобы перейти из состояния контрэлиты к состоянию устоявшейся элиты.

Пио, Брикс и Гелеф были радикалами и экстремистами, а Стаунинг непрерывно совершенствовал искусство диалога, сочетая радикальные и либеральные идеи и добиваясь компромиссов с оппозицией. В 1933 году Стаунинг заключил Канслергадское соглашение, заложившее основы порядка, позднее получившего обозначение «скандинавской модели». Ключевой особенностью скандинавской модели является трехстороннее сотрудничество между работниками, бизнесом и правительством, которые сообща стремятся к общему благу. Хотя каждая скандинавская страна шла к социал-демократии собственным уникальным путем, Дания послужила образцом и источником вдохновения для соседей . Скандинавская модель оказалась чрезвычайно успешным проектом, который позволяет обеспечивать высокое качество жизни населения. В США и правоцентристские интеллектуалы (тот же Фрэнсис Фукуяма), и левые прогрессисты-политики (например, Берни Сандерс) считают Данию, судя по недавним высказываниям, образцом для подражания.

Некоторое время Соединенные Штаты Америки двигались той же дорогой. Хотя Популистская (Народная) партия и социалистические партии, возникшие в Америке в 1890-е годы, так и не сумели добиться реальной власти, их влияние на господствующую американскую политику неоспоримо. Одна из основных партий страны, Демократическая партия, под руководством Франклина Д. Рузвельта превратилась в квази-социал-демократическую партию. Благодаря реформам эпохи «Прогресса» (1896–1917) и «Нового курса» США во многих отношениях «оскандинавились». Я рассмотрю эту траекторию более подробно чуть ниже, а сейчас давайте обсудим, почему траектории Дании и Соединенных Штатов Америки столь сильно разошлись во второй половине двадцатого столетия.

Ответ не придется искать долго: всему виной расовые вопросы. Расовая принадлежность – один из важнейших факторов американской политики с самого рождения государства. Вдобавок из-за своей значимости этот фактор чрезвычайно политизирован и идеологизирован. Пусть, как отмечалось выше, Демократическую партию при Рузвельте можно рассматривать как партию рабочего класса, здесь следует кое-что уточнить: это была партия белого рабочего класса. Чтобы протолкнуть реализацию своей программы, Рузвельту пришлось пойти на дьявольскую сделку с южными элитами, и этот шаг, по сути, избавил Юг от необходимости одобрять трехстороннее соглашение между работниками, бизнесом и правительством, предложенное администрацией Рузвельта. В частности, сделка пощадила сегрегационистский режим, процветавший на Юге. Чернокожие работники, прежде всего южные, фактически исключались из общественного договора политики «Нового курса». Хизер Кокс Ричардсон в книге «Как Юг выиграл Гражданскую войну» пишет:

«Так был восстановлен исходный американский парадокс свободы, основанной на неравенстве. Это восстановление низвело цветных до уровня неграждан, а