Конец времен. Элиты, контрэлиты и путь политического распада - Петр Валентинович Турчин

Изучение исторических подробностей позволяет предположить, что ключевую роль в подобных разворотах играют длительные периоды политической нестабильности. Иногда они заканчиваются социальными революциями, распадом государства или кровавыми гражданскими войнами. Но в других случаях элиты в конце концов настолько проникаются непрекращающимся насилием и беспорядками, что понимают: им нужно сплотиться, подавить внутреннее соперничество и перейти к более солидарному способу управления.

Итак, два десятилетия на рубеже 1920 года были очень неспокойным временем для Соединенных Штатов Америки 166. Трудовые конфликты становились все более ожесточенными и частыми в «позолоченный век» и достигли пика в период «жестоких десятых» и в начале 1920-х годов. В 1919 году почти четыре миллиона рабочих (21 процент рабочей силы) участвовали в забастовках и прочих разрушительных действиях, направленных на то, чтобы заставить работодателей признать профсоюзы и вести с ними переговоры. Худшим инцидентом в истории труда США стала битва у горы Блэр (1921): из трудового спора выросло в конечном счете крупнейшее вооруженное восстание в истории США после гражданской войны. От десяти до пятнадцати тысяч шахтеров, вооруженных винтовками, бились против тысяч штрейкбрехеров и полицейских (так называемых «Защитников Логана»[50]). В итоге восстание пришлось подавлять американской армии.

Расовые разногласия усугубляли трудовые проблемы, и во многих случаях политического насилия той поры эти факторы невозможно разделить. В ходе бунта в восточном Сент-Луисе в 1917 году погибло не менее 150 человек. Пик беспорядков на расовой почве пришелся на 1920 год. Двумя наиболее серьезными вспышками насилия стали «Красное лето» 1919 года и расовая резня в Талсе в 1921 году. «Красное лето» охватило более двух десятков городов по всей Америке и обернулось минимум тысячей жертв. Бунт в Талсе в 1921 году, в результате которого погибло около трехсот человек, фактически вылился в массовое линчевание и подобие гражданской войны: тысячи чернокожих и белых американцев, вооруженных огнестрельным оружием, дрались на улицах города, и большая часть процветающего черного района Гринвуд оказалась разрушена.

Наконец, на 1910-е годы выпал пик террористической активности радикалов и анархистов. Череда взрывов, устроенных итальянскими анархистами, завершилась взрывом на Уолл-стрит в 1920 году, когда погибло 38 человек. Далее случился еще более кровавый инцидент – взрыв в школе Бата в 1927 году, когда местный террорист убил сорок пять человек, в том числе тридцать восемь школьников.

Менее насильственными, но не менее грозными предвестниками перемен были внутренние электоральные вызовы правящему классу со стороны приобретавших популярность социалистических и популистских движений, а также внешние угрозы вследствие подъема коммунизма и фашизма в Европе. Экономические элиты узрели для себя величайшую угрозу в победе Октябрьской революции в России и создании СССР – страны с воинствующей универсализирующей идеологией, прямо бросившей вызов основам американского политического строя. Вдобавок многие представители контрэлиты в Америке – профсоюзные организаторы, анархисты, социалисты и коммунисты – недавно иммигрировали из Южной и Восточной Европы. Первая «красная паника», прокатившаяся по стране в 1919–1921 годах, отражала опасения элиты по поводу неминуемой большевистской революции в Америке.

Как отмечалось ранее, к 1920 году экономическая и политическая элита Америки консолидировалась в настоящий высший класс, который приобрел ряд институтов, способствующих сплоченным политическим действиям (элитные школы-интернаты, университеты Лиги плюща, эксклюзивные загородные клубы и, что важнее всего, сеть планирования политики). Постепенно среди многих американских лидеров вызревало понимание: для снижения нестабильности необходимо предпринять шаги по перебалансировке политической системы, и лучше сделать это реформами сверху, чем дождаться революции снизу.

В девятнадцатом столетии американские капиталисты не проявляли заботы о благосостоянии рабочего класса. Идеи социального дарвинизма и того, что мы сейчас назвали бы рыночным фундаментализмом, господствовали в интеллектуальной среде. Ситуация начала меняться после 1900 года, в эпоху прогрессизма, и к концу 1910-х годов стало мало-помалу формироваться представление о том, что корпорации должны вести себя социально ответственно. Именно тогда несколько корпораций ввели планы акционирования для своих сотрудников.

Ключевым событием, остановившим работу «насоса богатства», стало принятие иммиграционных законов 1921 и 1924 годов. Хотя законы принимались прежде всего для отсечения «опасных иностранцев» вроде итальянских анархистов и восточноевропейских социалистов, они привели и к сокращению избыточного предложения рабочей силы, о чем бизнес-элита была хорошо осведомлена. Замедление иммиграции сократило предложение рабочей силы и обеспечило мощный рост реальной заработной платы на многие десятилетия вперед.

Хотя все перечисленное относится к прогрессистской эпохе, окончательно эти тенденции вызрели в пору «Нового курса», чему способствовали экономические и социальные потрясения – следы Великой депрессии. В частности, новое законодательство легализовало коллективные переговоры при посредстве профсоюзов, ввело минимальную заработную плату и учредило систему социального обеспечения. Американские элиты, по сути, заключили хрупкий «неписаный договор» с рабочим классом. Этот неписаный договор содержал обещание более справедливого распределения плодов экономического развития между работниками и собственниками. В ответ гарантировалось, что основы политико-экономического строя не подлежат пересмотру. Избавление от угрозы революции было одной из важнейших (хотя и не единственной) побудительной причиной этого договора. Когда в 1978 году президент профсоюза работников автомобильной промышленности Дуглас Фрейзер покинул группу управления трудовыми ресурсами, в своем прощальном заявлении он крайне эмоционально высказался об истоках сотрудничества бизнеса и работников: «Мы признали рабочее движение потому, что бизнес боялся альтернатив».

В связи с этим важно не преувеличивать степень единства среди американских властных элит. Нет нужды измышлять некий тайный капиталистический сговор или рассуждать о монолитном правящем классе. В своем анализе идеологии и реализации реформ «Нового курса» Домхофф и Уэббер подчеркивают, что в формировании законодательства «Нового курса» участвовало как минимум шесть властных сетей 167168. Эти акторы были вовлечены в игру конфликта и сотрудничества, исход которой и определял успех или провал конкретных реформ, а разные законы поддерживались разными группами.

Разворот прогрессистов привел к «Великому сжатию», то бишь к длительному периоду уменьшения экономического неравенства. Впрочем, при «количественном» уменьшении неравенства это событие имело и обратную сторону. Общественный договор был заключен между белым пролетариатом и элитой WASP[51]. Чернокожие американцы, евреи, католики и иностранцы исключались из «числа сотрудничающих» и подвергались суровой дискриминации. Тем не менее, даже усугубляя «категориальное» неравенство, новый договор сделал возможным резкое сокращение общего экономического неравенства.

Как мы видели, исключение чернокожих американцев стало результатом тактического выбора администрации Рузвельта, которой требовались голоса южан для продвижения программы реформ вопреки сопротивлению консервативной бизнес-элиты (группировавшейся вокруг Национальной ассоциации производителей); последняя наотрез отказывалась идти на уступки рабочему классу. В ретроспективе ясно, что решение отказаться от вовлечения чернокожих позволило следующему поколению политиков – Джеку и Роберту Кеннеди и Линдону Джонсону – заняться утверждением гражданских прав. Новая эпоха в конечном счете покончила с государством апартеида, созданным южными элитами после Гражданской войны и провала реконструкции.

«Великое сжатие»

Сотрудничество подразумевает жертвы: чтобы производить общественные блага, все стороны должны в той