Керенский. Вождь революции (СИ) - Птица Алексей

— Я выполню твою просьбу, как ты хочешь. Спасибо тебе за твои слова о помощи мне! — Коновалов надел на переносицу очки, после чего быстрым и немного нервным шагом вышел из кабинета.

Остаток дня прошёл ещё более спонтанно. Керенский звонил в разные министерства и разным людям. Звонили ему. Стучались в кабинет ожидаемые и нежданные посетители. К концу дня позвонил Скарятин и доложил, что указ о всеобщей амнистии подписали, так что все преступники будут выпущены уже завтра.

В тюрьмах останутся лишь государственные и гражданские деятели, те, кому не повезло быть арестованными в дни февральской революции. Домой Алекс действительно не поехал. Поужинал купленной Сомовым в ресторане едой, а затем просто заснул на небольшом диванчике в смежной комнате.

Глава 13. Начальник УГРО

"Я бандит: я живу грабежом богатых. А я джентльмен: я живу грабежом бедных." Неизвестный хохмач

Утром, как это ни странно, Керенский проснулся бодрым и хорошо выспавшимся. Только затёкшее тело несколько портило ему настроение, да не очень приятный вкус во рту. Но умывальная комната была неподалёку, а с собой у него оказались и зубная щётка, и паста. Благо, фирма Колгейт в это время уже существовала и даже выпускала пасты в алюминиевых тюбиках.

Умывшись, Алекс Кей прошёл в приёмную, куда только что зашёл Сомов.

— Владимир, а не присвоить ли тебе следующий чин? У тебя какой сейчас?

— Коллежский регистратор.

— Ммм, а следующий у нас какой?

— Сенатский регистратор, — услужливо подсказал Сомов.

— Да, положительно, ты его заслужил! Молодец! Но ты работаешь у человека, который исполняет обязанности сразу двух министров, а это очень ответственно. Следовательно, и чин ты должен иметь выше. Да и чин тринадцатого класса не звучит как-то. Число нехорошее. Так что, присваивай себе приказом по министерству чин двенадцатого класса, я подпишу.

— Вы хотите мне присвоить чин губернского секретаря? — радостно воскликнул Володя Сомов, и глаза его лихорадочно заблестели.

— Хочу, а значит, присвою. Это будет тебе аванс, с прицелом на будущее, но работы у тебя будет…

— Я… Да, я! — воскликнул обрадованный этим известием Сомов.

— Верю. А сейчас сообрази мне горячего чаю.

— Да-да, я сейчас спущусь, возьму примус у дежурного и сделаю.

— Вот и прекрасно! Сегодня предстоит много работы и на голодный желудок как-то это неправильно будет. И раздобудь немного плюшек. Сладкого хочется.

— Сей момент! — и будущий сенатский регистратор моментально исчез из поля зрения Керенского.

Примерно через полчаса чайник вскипел, а от супруги приехала еда, переданная с поручиком Кованько. Несколько пирогов оказались заботливо завёрнуты в старую газету, но не революционную.

«Эх, хорошая ты жена», — подумал Керенский, — «Но вот не нравишься ты мне. А было бы неплохо. И дети тоже чужие, впрочем, по факту это так и было. Надо отправлять их всех в Финляндию, чтобы не мешали творить… революцию».

Неожиданно зазвенел телефон. Сняв трубку, Керенский услышал мужской голос, говоривший с сильным грузинским акцентом.

— Аллэ! Аллэ!

Что за чёрт! И здесь кавказцы? Керенскому очень сильно хотелось позлить своего нерусского собеседника, но положение министра обязывало сдерживаться. «Ки то ты?» — так и хотелось сказать неизвестному, но он сдержался, правда, с великим трудом.

— Алло, я вас слушаю!

— Аллэ! Это Чхеидзе. С кем говорю, с Керэнским?

— Да, это Керенский.

— Вах! Гамарджоба, генацвале! Мы уже тебя потеряли. Пачиму нэ заезжаешь в Совет?

— Я был там! — Алекс забыл, как зовут Чхеидзе, да и знаком с ним пока не был, от того импровизировал на ходу.

— Я знаю, что был, но не зашёл. Говорил с Родзянко и уехал. Оставил того злым, как наши матросы! Эх, генацвале! Одно дело делаем, заезжай, поговорим, многое обсудить надо.

— Хорошо, без проблем.

— Эээ, странно говоришь. Не понял я. Ты знаешь, что через три дня приезжает Плеханов?

— Нет, откуда?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ну вот! В Петросовете не бываешь, ничего не знаешь, совсем зазнался, министром стал! Да не одним.

— А сам ты не хочешь должность принять?

— Вах, я и так при должности. Проблем много, устал языком работать, митинги проводить. Люди идут, люди приветствуют свободу. На руках носят! Думаешь легко? Но мы, грузины, не боимся проблем. Скоро брат мой названный приедет, Церетели. Его ссылка в Сибири закончилась, и он выехал. Вслед за Плехановым будет. Вот когда Исполнительный Комитет Петросовета заработает! А ты не заходишь. Смотри, потом жалеть будешь! Смотри! — и в трубке послышались короткие гудки отбоя.

«Угу, языком он работать устал, бедолага… Ну-ну. А информация дельная, — Керенский посмотрел на календарь, где числилась дата двадцать седьмое марта, — Три дня, у меня есть ещё целых три дня. Плеханов, судя по собранным на него сведениям, один из самых старых и авторитетных марксистов. У него учился даже Ленин. Затем они разругались. Надо взять это на заметку».

И, взяв со стола большой колокольчик, принесенный Сомовым, Алекс от души в него зазвенел.

Чистый, мелодичный звук, вызванный уларами валдайской меди по серебру, пронёсся по кабинету. Находившийся в приёмной Сомов услышал его и заглянул в кабинет.

— Владимир, вызови мне автомобиль, в Петропавловскую крепость надо съездить.

— Сей момент!

Время шло. Немного позже он снова заглянул в кабинет и сказал.

— К вам титулярный советник Кирпичников Аркадий Аркадьевич, глава уголовного сыска.

— Да-да, я его жду, проси!

Про себя же Керенский подумал: «Как быстро тот собрал нужные сведения».

Через пару минут в кабинет вошёл среднего роста человек, на вид лет тридцати пяти. Коротко подстриженные тёмно-русые волосы были зачёсаны наверх, а на носу закреплены очки с круглыми стёклами.

— Начальник Петроградского сыска, титулярный советник Кирпичников Аркадий Аркадьевич, — представился вошедший человек по всей форме.

— Рад, весьма рад! — Керенский вышел из-за стола и, подойдя к начальнику сыска, протянул руку, после чего крепко пожал протянутую в ответ ладонь Кирпичникова.

— Прошу садиться. Вы принесли все запрашиваемые мною справки?

— Да, я имел такую возможность.

— Прекрасно, не соблаговолите ли вы мне их передать?

— Прошу вас! — из портфеля на стол перекочевала тонкая пачка бумаг.

— Так, так, так, — внимательно изучая принесённые бумаги, проговорил Алекс Керенский, — Сводки, сводки, сводки. Количество преступлений возросло в сотни раз, судя по бумагам.

— Да, господин министр, и это мы ещё не всё учли, по причине малочисленности личного состава.

— Ну, этого и следовало ожидать. Ведь иначе и быть не могло, после того, как революция раскрыла двери тюрем.

— Но ведь вы сами отдали приказ освободить и тех немногих преступников, которые там ещё оставались.

— Да, я имел осторожность так сделать.

— Вы имеете в виду, что имели неосторожность, — машинально поправил его Кирпичников.

— Нет, вы не ослышались, именно осторожность. Знаете ли, мы все сейчас находимся в заложниках у революционных масс. Революционные солдаты и матросы требуют свободы, а также отмены смертной казни. Мы дали им и то, и другое, так что теперь будем ждать, когда они скажут нам спасибо, либо, наоборот, заклеймят позором за это. Но из песни слов не выкинешь, и электорат получил то, что и желал. И не наша в том вина, что они несколько ошиблись и поторопились. Нам же придётся исправлять свои же ошибки.

— Вы так говорите, как будто бы не понимаете, что за этим стоят чьи-то судьбы и жизни!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Алекс Керенский холодно посмотрел в глаза начальнику уголовного сыска.

— Как не понимаю? Я, как раз, прекрасно это понимаю. А вот народ не хочет этого понимать… Когда они набрасывались на полицейских, убивали городовых и линчевали жандармов, они задумывались об этом? Насколько я знаю, в травле участвовали даже мальчишки и старухи.