Взгляд за линию фронта - Валерий Прокофьевич Волошин

Ближе к 9.00, к огорчению наших летчиков, снег повалил, будто сыпанули сверху лепестки белых цветов, собранных со всего света. А над землей нависли густые серые облака.

Но летчики взлетели. На мерцающих экранах «Редутов», к удивлению старших операторов (погода нелетная!), выплеснули отраженные от самолетов сигналы. Пошел по проводам от «дозоров» на главный пост и командные пункты районов ПВО кодированный сигнал — две семерки: цели в воздухе свои, огонь по ним не вести.

«Началось!» — передавали «редутчики» друг другу с быстротой самого срочного донесения долгожданное слово. Свободные от дежурства выскакивали из землянок, прислушивались, надеясь услышать эхо канонады.

9.30. Артиллерия и авиация Волховского и Ленинградского фронтов и Краснознаменного Балтийского флота обрушили удар страшной силы по позициям врага в шлиссельбургско-синявинском выступе. Фашисты называли этот выступ фронта в полосе между железной дорогой Волхов — Ленинград и южным побережье ем Ладожского озера «Фляшенхальс» — бутылочное горло. Они считали его самым уязвимым участком блокадного кольца и укрепляли непрерывно.

На небольшом лесисто-болотистом клочке земли сосредоточено пять фашистских дивизий, сотни орудий, танков. Плотность войск у них была вдвое больше, чем предусматривалось немецкими уставами.

Наши не раз пытались вскрыть «Фляшенхальс». Однако до этого все атаки в районе Невской Дубровки заканчивались неудачей. Как-то сложится сегодня?..

Чуть больше десяти километров отделяло войска Ленинградского фронта от Волховского. Преодолеть это расстояние очень нелегко, но жизненно необходимо. «Искра» — так назвала Ставка Верховного Главнокомандования эту операцию — во что бы то ни стало должна была прорвать блокаду.

На «дозорах» «редутчики» услышали хор артиллерийской и авиационной подготовки. Отзвуки канонады, которая длилась два часа двадцать минут, вызвали у них ликование… И начался напряженный, изнурительный труд. Ратный труд во имя Победы.

Веденеев и Горевой оказались вместе. Они пеленговали цели, определяли их количество, тип самолетов и… высоту полета — вот что самое интересное! Высотная приставка к антенне — чудо какое-то: легкая, сверкающая дюралюминиевыми трубками… Молодцы инженеры-создатели! Вот только жаль, что в радиомастерской нет больше дюралюминия. Поэтому приставок пока — по пальцам можно пересчитать. Одну испытывал в Токсове на карельском направлении военинженер Червов, Там самолет специально для этой цели выделен, чтобы кружить над установкой. На «Семерке» военинженер Осинин проверял приставку в боевых условиях. А Веденеев приехал на «точку» в Коломяги. Появилось новшество на станции наведения истребителей, и Горевой был счастлив.

Правда, ему трудно было пока освоиться со второй прозрачной шкалой, укрепленной на экране осциллографа. Рассчитывали ее по высотам все те же Червов и Осинин, как рассказал Веденеев, они сумели первоначальную ошибку в исчислении высоты от плюс-минус восьмисот метров свести до трехсот!.. Но Николай находился рядом и помогал Григорию. А у него теперь имелось все для того, чтобы выдавать такие данные о целях, о которых раньше только мечтал. Но хлопот прибавилось.

Какой-то непонятный импульс выплеснул в правой стороне линейной развертки, у самой границы электронно-лучевой трубки. Горевой схватился за ручку реверса антенны. Так и есть: цель. Нет, он впервые видит такой рисунок. Обе прорезавшие развертку иголки — на грани слияния и совсем не пульсируют, будто один отраженный широкий импульс. Но их два, значит, в цели не менее двух самолетов. Какой же тип, чьи они?

Григорий привычно определил азимут и дальность: самолеты не наши, взлетели с территории, занятой врагом, и быстро приближаются к району, где барражирует звено «ястребков». Надо доложить на КП летчикам.

— Коля, взгляни, непонятная цель! — позвал Горевой Веденеева, контролировавшего работу высотной приставки. Вполголоса сказал оператору Некрасовой: — Людок, передай штурману наведения: две четверки, квадрат тридцать восемь — двенадцать. Пусть усилят бдительность.

— Конфигурация импульсов, прямо скажем, необычная, — посмотрел на экран Веденеев. — Что думаешь, малыш?

— Это не «мессеры», но скорость движения у них, как у истребителей. Не могут ведь бомбардировщики так быстро приближаться?

— А вдруг это пресловутые «вульфы», о которых в последнее время немцы трезвонят как о непобедимых? Давай-ка сравним цель и по высоте, — предложил Веденеев. — Идут примерно на четырех тысячах. А наши? — Он сделал несколько засечек на шкале. — Значительно ниже. Плохо, фашисты в более выгодном положении для атаки да еще на неизвестном типе самолетов. Людок, дай-ка я сам переговорю со штурманом…

…Пара новейших истребителей «Фокке-Вульф-190» спешила на прикрытие своей автоколонны, следовавшей с подкреплением для терпящих поражение войск. Четверка наших самолетов под командованием Героя Советского Союза капитана Литаврина сквозь дымку облаков заметила растянувшийся внизу обоз. Литаврин решил сам получше разглядеть колонну, а уж потом всем звеном произвести штурмовку. Только он отдал ручку управления от себя, как в наушниках прозвучало предупреждение:

— Внимание, Ноль-седьмой! «Редут» сообщил, выше вас два фрица на машинах неизвестного типа.

Не успел капитан как следует оглядеться — «фокке-вульфы» свалились на него, посылая огненные трассы. Чудом увернулся от них Литаврин — вовремя предупредили с командного пункта. На помощь командиру бросили свои истребители летчики его звена. Литаврин, не дрогнув, первым вступил в бой.

«Вульфы» попытались улизнуть на вертикалях, резко взмыли, чтобы снова оказаться в выгодном секторе для атаки, но наши самолеты не отстали. Литаврин на своем истребителе будто прилип к хвосту одного стервятника, разя его свинцом. «Непобедимый «вульф» с воем кувырнулся вниз. Он врезался в землю неподалеку от фашистской автоколонны. Та остановилась: гитлеровцы, бросив машины, побежали от них врассыпную. «Ястребки», пустив несколько очередей по второму «фокке-вульфу», пытавшемуся скрыться в облаках, не стали его преследовать, а, сделав боевой разворот, спикировали на безропотно ожидающий своей печальной участи вражеский обоз и ударили по нему из всех пушек и пулеметов.

— …Николай, гляди-ка, одному фрицу капут пришел, а другой улепетывает! — радостно объявил Горевой.

— Проследи курс, малыш, а я его высотной приставкой прощупаю, — решил Веденеев.

Через несколько минут Николай взволнованно сказал:

— Цель снижается, самолет наверняка подбили!

— К Ладожскому озеру летит, — начал размышлять Горевой. — Видно, до аэродрома своего фриц черта с два дотянет, на лед будет садиться. — Григорий довольно потер руки и добавил: — Людок, теперь соедини меня со штурманом.

Потом они узнали, что, воспользовавшись их данными, наша аварийно-техническая команда ночью, на льду Ладоги, почти у самого берега, тогда еще занятого фашистами, отыскала «фокке-вульф», который пошел на вынужденную посадку, и оттащила его в свое расположение. Фашистскую новинку отремонтировали, облетали, изучили. Летчики пообещали: «Будем бить!»

…Веденеев прогревал мотор своей «летучки», собираясь уезжать с «точки». Все упаковано, с Горевым попрощался — можно и трогать. Но старшина медлил, ждал Некрасову. Ведь пока он крутился, налаживая высотную приставку, даже словом не смог с ней перекинуться наедине. А теперь она после дежурства скрылась в своей землянке, хотя и пообещала попрощаться. Почему же ее нет?

Из аппаратной «Редута» высунулся Горевой. Удивился.