Иван Грозный и Девлет-Гирей - Виталий Пенской

С другой стороны, польский посол А. Тарановский, прибывший к турецко-татарскому войску уже после его отступления от Астрахани, сообщал об удачном нападении «плавной» рати князя П.С. Серебряного на османов, когда те пытались перетащить свои галеры с Дона на Волгу. О нападении русской рати на турок сообщал со ссылкой на «почти очевидцев» и имперский агент в Польше аббат И. Цир. Об этом эпизоде отписывал в Москву также русский служилый человек Вислый Булгаков, ездивший с Речь Посполитую с целью добиться возвращения на родину тела убитого в битве на Уле князя И.И. Шуйского{251}. Как сочетаются все эти противоречивые свидетельства — неясно до сих пор, что не мешает, впрочем, некоторым отечественным историкам, например А.Л. Хорошкевич, обвинять Ивана Грозного в том, что он своим бездарным руководством связал руки русским воеводам и те безвольно отдали инициативу в руки османских и татарских военачальников{252}. Нам представляется такой подход к оценке действий в кампанию 1569 г. как царя, так и его воевод в корне неверным, продиктованным явно предвзятым отношением к Ивану Грозному. Зачем было русскому государю, знавшему о существующих разногласиях между турками и татарами, форсировать развитие событий и раздувать конфликт с Портой? Вряд ли на благо России пошла бы еще одна война, на этот раз с могущественной Османской империей, а она была бы неизбежной, если бы причиной провала Астраханской экспедиции Касым-паша назвал бы активное протидействие русских войск.

Одно ясно совершенно точно — турецко-татарская экспедиция потерпела полный провал. Примечательно, что по сообщению очевидца, в ходе отступления турецко-татарской армии из-под Астрахани «царь (т.е. крымский хан. — П.В.) их (т.е. турок. — П.В.) волочил под Черкасы Кабардынскою дорогою по безводным местом, томил их нароком: царю, государь, опять к Асторохани и крымским людем добре не хочетца. И многие, государь, турки з голоду померли и лошади померли и черкасы у них людей покрали и лошадей много, и Казыевы люди и крымские лошади крали и людей грабили. Таких истомных людей не видано, каково Бог послал над турскими…»{253}Вряд ли это способствовало росту доверия к Девлет-Гирею в Стамбуле и улучшению отношений между султаном и его непокорным вассалом.

Вместе с тем очевидно, что, приняв участие под давлением Стамбула в Астраханской экспедиции, хан не смог послать сколько-нибудь серьезные силы на север, непосредственно против московской «украйны», ибо практически все его воинство было задействовано на астраханском направлении. Правда, поскольку в разрядных книгах глухо упоминается поход «легкой» 3-полковой рати под началом князя М.И. Воротынского «за реку» и последующее ее возвращение на Рязанщину, то можно предположить, что небольшие отряды татар (ногаев —?) кружили у русских рубежей, но на что-либо серьезное так и не решились. Точно так же из Калуги на Тулу было послано опричное войско во главе с ф.А. Басмановым с «…лутчими, что изо всех полков людьми…»{254} Обращает на себя внимание содержащееся в разрядной книге указание на то, что с Басмановым были отряжены «лутчие» люди ото всей опричной рати — вряд ли эта посылка была сделана просто так, на всякий случай. Следовательно, есть все основания полагать, что и здесь, на тульском направлении, в конце лета появились татарские отряды. Но и как в предыдущем случае, сохранившиеся источники ничего не сообщают о последствиях как той, так и другой тревог.

Сложным для Москвы должен был стать и наступающий 1570 г. Еще осенью 1569 г. в Москву поступили сведения о том, что Касым-паша вынашивает мечту о реванше и воздействует на султана Селима с тем, чтобы тот дал указание об организации похода непосредственно на Москву{255}. Другое дело — насколько возможен был этот реванш? Обстановка в Средиземноморье в эти годы складывалась чрезвычайно напряженная, и угроза большой войны между ведущими державами этого региона была как нельзя более явственной. Неспокойно было в арабских провинциях Османской империи, в Йемене и вовсе началось мощное восстание против турецкого господства. В Испании вспыхнуло восстание морисков, и вряд ли здесь не обошлось без участия турок, в самом Стамбуле началась подготовка к давно замышлявшейся экспедиции на Кипр, принадлежавший венецианцам. В конце 1569 г. османский корсар Ульдж-Али оккупировал Тунис, заполучив хорошую базу для набегов на берега христианских государств в Центральном и Западном Средиземноморье, равно как и для атак на христианское судоходство в этих регионах. Все это только подливало масла в огонь растущей напряженности в отношениях между Стамбулом, Венецией и Мадридом, и, наконец, в начале 1570 г. давно ожидавшаяся война началась. В этих условиях вряд ли у турок нашлись бы достаточные силы для того, чтобы осуществить эффективное вмешательство в русско-татарский конфликт, тем более что начавшаяся война с Венецией быстро переросла в противостояние с сильнейшим европейским государством того времени — Испанией. Попытки же Стамбула вовлечь в планируемый поход против Москвы Речь Посполитую не задались.

Девлет-Гирей же, сумев с помощью подкупа и заступничества со стороны султанской сестры добиться смены настроения Селима, в январе 1570 г. возобновил с Москвой сложную дипломатическую игру, демонстрируя готовность пойти на урегулирование русско-крымских отношений. При этом хан внимательно наблюдал за развитием событий в Стамбуле, поскольку исход борьбы между сторонниками и противниками повторения похода на Астрахань пока был неясен. Стремясь не допустить образования широкой антимосковской коалиции, русская дипломатия развила бурную деятельность, а в Разрядном приказе тем временем готовились к новой кампании.

При составлении новой росписи полков на южном рубеже в Разряде исходили из того, что русско-крымские отношения несколько улучшились в сравнении с предыдущим годами, равно как и отношения Крыма и ногаев после Астраханской экспедиции изменились в худшую сторону. Учитывая все это, в Москве решили несколько изменить порядок размещения полков на «украйне». Первый удар неприятеля на себя должны были принять украинные воеводы. «Роспись украинным воеводам» гласила, что «как сойдутся они вместе по вестям, и им быть по полком и ходить под людми: в большом полку из Донкова воеводы князь Иван Петрович Шуйской да князь Иван Ахметевич Канбаров; и князь Иван взят к Москве, а на его место в большом полку другой — Федор Васильевичь Шереметев. В передовом полку воевода з Дедилова Иван Михаиловичь Большой Морозов да голова Олексей Григорьев сын Давыдов. В сторожевом полку воевода изо Мценска князь Федор княж Петров сын Деев да голова Василей Иванов сын Коробьин. Да в большом же полку быть с воеводою со князь Иваном Петровичем Шуйским сходным воеводам: из Новасили воевода князь Ондрей Дмитреевичь Палецкой да голова Михайло Назарьев сын Глебов, да с Орла воевода князь Ондрей Васильевич Репнин да голова Семен Михайлов сын Хатунской…». В боевую готовность было приведено и опричное воинство: «А где лучитца воеводе князю Ивану Петровичю Шуйскому с товарищи сойтися под людьми с опришнинскими воеводами, и сшедчися быть по полком: большому полку быть в большом полку, передовому полку в передовом полку, сторожевому в сторожевом полку, а люди с ними по их списком». Как обычно, в Поле были высланы сторожи, которым было поручено внимательно следить за намерениями татар и своевременно оповестить пограничных воевод и Москву о передвижениях противника. «Береговой» разряд решено было не разворачивать до тех пор, пока не станут окончательно ясны намерения неприятеля, дав тем самым детям боярским возможность отдохнуть от непрерывных походов{256}.

Долго ждать вестей от сторожей не пришлось. 20 мая в Москву пришли вести от станичников, что 13 мая они «наехали» на 15 татарских сакм на Муравском шляхе, «…усть Мжа и Коломок…», «…а две из них сокмы биты в стрельбище до черные земли». Полученные известия привели в действие московскую военную машину. Оборона границы была срочно усилена — как сказано было в разрядной книге, «… по тем вестям послал царь и великий князь на берег бояр и воевод своих: в Серпухов боярина и воеводу князь Михаила Ивановича Воротынсково, да князь Микиту Романовича Адуевсково, да князь Ондрея Стригина, да князь Григорья Федорова сына Мещерсково. На Коширу боярина и воеводу Ивана Меньшова Васильевича Шереметева. На Тулу воеводу князь Ивана Юрьевича Булгакова Голицына да князь Ондрея Васильевича Репнина. А на Коломне был Офонасей Колычов, збирал детей боярских…». Опричные полки также выдвинулись непосредственно на «берег», в район Калуги. Утром 22 мая Иван Грозный получил весть от воеводы И.В. Меньшого Шереметева из Каширы, что «…пришли на резанские и на коширские места крымские и нагайские многие люди…». Позднее выяснилось, что многотысячную татарскую рать (взятые «языки» показали, что в ней было 50—60 тыс. всадников — безусловно, преувеличение, однако тем не менее пришедшее на государеву «украйну» крымская «сила» и в самом деле была немалая) возглавляли дети Девлет-Гирея — калга Мухаммед-Гирей и Алп-Гирей. Спешно завершив прием литовских послов, Иван IV выехал в Коломенское, «а перед собою отпустил бояр своих и воевод на берег князь Петра Семеновича Серебряново да Петра Васильевича Морозова»{257}.