Иван Грозный и Девлет-Гирей - Виталий Пенской

Оттуда хан двинулся по Пахнутцевой дороге на север, к Волхову. Здесь в татарский лагерь приехали несколько русских служилых людей, которые сообщили сведения, которые заставили хана и его окружение поменять свои планы. Как писал В.П. Загоровский, перебежчики, сын боярский К. Тишенков с товарищи подтвердили сведения, которыми располагали хан и его советники, о плохом состоянии дел в Москве и предложили ему двинуться непосредственно на русскую столицу{275}. Довольно странное предложение, если принять во внимание численность русских полков, собранных для защиты Москвы! Настойчивость, с которой перебежчики звали хана на Москву, вызывает подозрение и невольно наводит на мысль, что упорство, с которым Сумароков и Тишенков со товарищи раз за разом «наводили» хана и его воинство на как будто беззащитную русскую столицу, есть не что иное, как хитроумная спецоперация московской разведки, призванная вывести татарские полки прямиком на русские рати, изготовившиеся к встрече незваных гостей.

Так это было или же это не более, чем очень смелая гипотеза, сегодня, спустя без малого четыре с половиной столетия уже не узнать. Ясно только одно — вместо того, чтобы напасть на козельские и болховские места, Девлет-Гирей решился последовать советам московских перебежчиков и пошел на Москву. Не распуская свое войско для «войны», он миновал Козельск, «перелез» через Жиздру под Перемышлем, а затем форсировал Угру западнее Калуги{276}. Переправившись через Угру, эту последнюю преграду на пути татарских полков на пути к русской столице (не случайно русские летописцы именовали ее «поясом Пречистой Богородицы»), Девлет-Гирей бросил часть своей конницы на Серпухов, рассчитывая нанести удар во фланг русским полкам, стоявшим здесь, а сам с главными силами устремился на северо-восток, к Москве.

Этот шаг Девлет- Гирея застал русских воевод на берегу врасплох. Судя по всему, они полагали, что он будет идти, как обычно, Муравским шляхом и выйдет к Оке где-то между Серпуховым и Коломной. И когда хан свернул на Пахнутцову дорогу, его на время потеряли из виду. В русском стане даже распространились слухи о том, что он, как и осенью минувшего года, ушел обратно в Поле{277}. Кстати, тот факт, что русские на время потеряли татар из виду, позволяет предположить, что крымская армия была все же меньше, чем называемые в источниках 40 тыс. всадников. Тем более неожиданным было известие о том, что татары появились под Калугой. Эта новость прогремела, словно гром среди ясного неба. Неприятель преодолел «пояс Пречистой Богородицы» и вот-вот обойдет русские полки с тыла — эта весть вызвала смятение и растерянность среди русского командования.

Иван Грозный поспешно покинул «берег» и уехал в Ростов, причем источники сбивчиво и противоречиво описывают его поведение в эти трагические майские дни. Согласно разрядным книгам, он отъехал к Ростову из Серпухова. Однако из контекста речи Ивана перед литовским посланником Ф. Воропаем («…передо мною пошло семь воевод со многими людьми…») можно предположить, что все-таки царь до Серпухова не дошел и был вынужден повернуть с дороги под угрозой разгрома его немногочисленных сил татарами. На наш взгляд, в этом нет ничего невозможного — поворот хана произошел неожиданно, да и само крымское войско шло налегке. Иной вариант следует из сопоставления сведений о передвижениях русских и татарских полков — Иван успел прибыть в Серпухов и соединиться с передовым полком, однако объединенные силы опричной рати, ведомой лично Иваном Грозным, и передового полка князей М.И. Воротынского и П.И. Татева существенно уступали тому войску, которым располагал Девлет-Гирей. Судя по всему, татары существенно опережали русских в развертывании — Девлет-Гирей держал свое войско в кулаке, тогда как русская рать оказалась, как и в 1521 г., растянута вдоль Оки от Серпухова до Коломны и не успевала сконцентрироваться для «прямого дела» на «берегу». Во всяком случае, в разрядной книге так и записано, что «…государь царь и великий князь тогды воротился из Серпухова, потому что с людьми собратца не поспел». Исходя из этого, решение Ивана спешно покинуть войско и бежать на север можно понять (особенно если учесть мрачные мысли об измене земских и опричных бояр и воевод, одолевавшие царя в то время){278}. В случае разгрома татарами серпуховской группы царь и его старший сын и наследник вполне могли попасть в плен к неприятелю со всеми вытекающими отсюда последствиями для государства. Невольно на ум приходит аналогия с поведением Василия III в 1521 г. Точно так же и Петр I перед первой Нарвой покинул расположение русской армии при получении известий о приближении шведского войска и уехал в Новгород.

Интересную подробность сообщает английский купец и дипломат Дж. Горсей. Согласно его запискам, Иван Грозный «в день Вознесения» (24 мая 1571 г.) покинул Москву вместе с двумя своими сыновьями, двором и стрельцами (о каких стрельцах идет речь — об опричных? О московских?) и уехал в Троицесергиев монастырь, представлявший собой мощную крепость{279}. Получается, что из-под Серпухова Иван вернулся все-таки в Москву, и лишь потом, когда татары подошли к самому городу, уехал на север, но не в Ростов, а сперва в Троицесергиев монастырь и лишь потом еще дальше. Насколько точен Горсей в этом описании и насколько можно ему доверять — другой вопрос, но хотя он и писал свои записки, видимо, где-то в конце 80-х гг. XVI в., в России англичанин находился с 1573 г., т.е. приехал в Москву, прекрасно помнившую те страшные события.

Но снова вернемся к описанию событий, происходивших в те дни на ближних подступах к Москве. Оставшийся на воеводстве князь И.Д. Вельский повел свои полки от Оки к Москве, оставив в качестве заслона небольшой отряд опричников под началом опричного воеводы Я.Ф. Попадейкина-Волынского. Они выполнили свою задачу, сумев сдержать неприятеля, и основные силы русской армии сумели в порядке (как отмечено в разрядной книге, «…бояре з берегу пошли к Москве по полком…») отойти к Москве.

К окраинам столицы русские полки вышли 23 мая 1571 г. Еще ничего не было потеряно — Москва представляла собой мощную крепость, взять которую татарам было не под силу, под ее стенами встали на позиции главные силы русского войска. Согласно разрядным записям, полки встали на московских улицах следующим образом: «Князь Иван Дмитреевичь Бельской да Михайло Яковлевичь Морозов стояли на Большой на Варламской улице. Правая рука князь Иван Федорович Мстисловской да Иван Меньшой Васильевичь Шереметев вь Якимовской улице. Передовой полк князь Михайло Ивановичь Воротынской да князь Петр Иванович Татев стояли на Тоганском лугу против Крутицы. А опришнинской розряд стоял князь Василей Ивановичь Темкин Ростовской за Неглинною (выделено мной. — П.В.). (Выходит, что опричники вовсе не бежали вместе с царем на север, а остались стоять на окраинах столицы рядом с земскими полками?)…». Обращает на себя внимание, что в этой записи не указано, где находились полки сторожевой и левой руки — значит ли это, что они не поспели выйти к Москве до начала решающего сражения?{280} Все преимущества, казалось, были на стороне русских воевод — даже царь, если бы и захотел, своими указаниями не мешал Вельскому и его помощникам распоряжаться действиями своих полков по собственному усмотрению. Казалось, ничто не предвещало трагедии, которая разразилась на следующий день.

Ночью под Москву вышли татарские полки и утром следующего дня завязалось жестокое сражение. Русские ратные люди дрались отчаянно — отступать было некуда, позади была Москва. Конные сотни детей боярских раз за разом, одна за за другой выезжали с московских улиц и бились с татарами лучным и копейным боем, рубились саблями с наседающими неприятелями, чувствовавшими запах долгожданной добычи. О степени ожесточенности битвы свидетельствует тот факт, что в схватке с неприятелем получил тяжелые ранения главнокомандующий русским войском боярин И.Д. Вельский — в Соловецком летописце по этому поводу говорилось, что «князь Иван Дмитреевич Вельской выезжал против крымскых людей за Москву реку на луг за Болото и дело с ни [ми] делал, и приехав в град ранен…»{281} Как получилось так, что большой воевода, которому не положено было лично вступать в бой (для этого были полковые воеводы, сотенные головы и рядовые дети боярские), оказался в гуще схватки и вышел из строя? Возможно, что татары прорвались к ставке большого воеводы и, опрокинув его телохранителей, изранили боярина, а может, дети боярские смещались под напором неприятеля, и воевода сам повел в бой свой резерв? Кто знает? Но факт остается фактом — И.Д. Вельский был ранен и вывезен верными людьми на свое подворье в Москве. О дальнейшей судьбе боярина в одной старинной рукописи говорилось: «Преставися з дыму и от великого пожару, а был ранен во многих местех от татар месяца мая в 24…»{282}