Инфракрасные откровения Рены Гринблат - Нэнси Хьюстон

говорит себе: «Поступай, как Азиз, считай это предзнаменованием. Аллаху неугодно, чтобы ты брала машину напрокат. Он не хочет, чтобы ты колесила по Тоскане на тачке с отцом и мачехой. Всевышний желает, чтобы ты подчинилась деликатно выраженному желанию мужа, поехала прямиком в аэропорт Америго Веспуччи и прыгнула в первый же самолет на Париж!»

Увы, с третьей попытки «рено» стартует, как на треке, и Рена, волей-неволей, направляется к Флоренции, одному из прекраснейших итальянских городов, жемчужине эпохи Возрождения.

Сдвинув очки для дали на кончик носа, Рена ухитряется следить левым глазом за дорогой, а правым смотрит на карту, расстеленную на пассажирском кресле. Элегантный служащий прокатной конторы вычертил зеленым фломастером маршрут до улицы Гвельфа, объяснил на безупречном французском: «Из-за улиц с односторонним движением вам придется сделать большой крюк. Поедете на север по бульварному кольцу до центра города — и будьте внимательны, название меняется трижды! — потом повернете направо на улицу Сент-Катрин». Всего-то? Да с этим и ребенок справится!

Рена обливается потом, машина летит по улице Филиппо Строцци на скорости девяносто километров в час, и тут — вот ведь подлость! — звонит мобильник. Отвечать? Не отвечать? А если это отец? Вдруг у них что-то случилось? Украли бесценную барсетку, на сей раз безвозвратно?

Она вытаскивает телефон из кармана, кидает его на сиденье, спихнув карту на пол. Ой-ой-ой, это Азиз!

От радости сердце колотится как безумное, Рена отвлекается, ее заносит вправо, и она едва избегает лобового столкновения.

— Азиз! — отчаянно кричит она, впечатав мобильник в ухо правым плечом.

— Я!

— Подожди!

— Что значит подожди? Мы не разговаривали целую вечность, я наконец дозвонился, а ты просишь подождать?!

— Я за рулем!

Она притормаживает, и едущие следом водители немедленно начинают отчаянно сигналить. Рена сбрасывает звонок и разражается ругательствами — сразу на нескольких языках! — в адрес нетерпеливых и агрессивных «проклятых мачо» за рулем «фиатов», кивает огромной крепости, высящейся слева — ей неизвестна печальная история тысяч погибших там людей, но как же не почтить их память, — и останавливается в начале улицы Сент-Катрин.

— Азиз… Прости, милый. Трудно вести машину в незнакомом городе.

— Рена, ты должна вернуться.

— Зачем?

— Бросай все и прилетай в Париж. Здесь все очень серьезно.

— Но… Азиз…

— Перестань блеять! Ты что, издеваешься?

— Нет! Ну что ты, конечно нет. Я взяла напрокат машину, отец с мачехой ждут на улице, я не могу бросить их, хотя больше всего на свете хочу увидеть тебя… Шрёдер отпустил меня на неделю…

— Плевать на Шрёдера! Выслушай меня, Рена, это очень важно. Я не выхожу из редакции уже трое суток, мы пытаемся обойтись имеющимися силами, но получается плохо. По ящику начали показывать гнусные репортажи. Нам позарез нужны умные ночные фотографии, понимаешь? Сделанные человеком, хоть чуть-чуть знакомым с ситуацией. Не знаю, как еще тебе объяснить. Рена, ты должна вернуться.

— Нет, я…

— Ладно, я понял.

Азиз отключился. Рена резко сдвигает шляпу на затылок и рулит, пытаясь успокоиться.

К ее удивлению, Симон и Ингрид ждут с чемоданами перед отелем. Они загружают багажник, Ингрид садится сзади, Симон — рядом с Реной. Ужасного телефонного звонка Азиза словно и не было.

— Я буду штурманом, — заявляет Симон.

— Хорошо, — отвечает Рена, — мы… вот здесь.

«Ты должен помогать мне, папа! Когда-то ты научил меня водить машину и не должен был безвозвратно потерять себя в сумрачных лабиринтах жизни… Плохой из тебя Вергилий, папа… совсем никудышный. Почему ты сегодня так напряжен рядом со мной?»

Рассказывай, — говорит Субра.

«В детстве, когда я была совсем маленькая и мы отправлялись навестить папину сестру Дебору, Симон иногда сажал меня между своих коленей и позволял “вести машину”. Это было фантастическое чувство — держаться маленькими ручками за руль огромной черной “вольво”. Увидев идущий по встречной полосе грузовик, я закрывала ладошками лицо и пряталась к папе под мышку, а он хохотал и спасал нас. Когда я потом рассказывала о моих подвигах Лизе — Я сама вела машину, мамочка! — она выходила из себя и начинала выговаривать Симону за то, что подвергал жизнь ребенка опасности».

В части отклонений, — говорит Субра, — ты всегда была на стороне отца…

«Да, сидела у него между ног, ужасно возбужденная, между ног возбужденная ужасно…»

А он?

«Н-ну… Насколько я знаю, он никогда не использовал эту странную технику, когда обучал вождению моего старшего брата. В шестнадцать лет Роуэн попал в небольшую аварию на своем мотоцикле, и Симон на месяц отобрал у него права».

Солнце припекает все сильнее. В голове у Рены звучит беспощадная фраза: «Ладно, я понял…»

«Господь милосердный, не отнимай у меня Азиза!

Я влюбилась в ту же секунду, когда впервые увидела его в парижском предместье, где он родился и вырос. Меня послали сделать репортаж, и я случайно заглянула в культурный центр, где Азиз занимался с маленьким малийцем — подтягивал его по чтению, показывал буквы, задавал вопросы, терпеливо выслушивал ответы… Мальчик с обожанием смотрел на доброго учителя, и я подумала, что понимаю его. Мне хотелось завладеть вниманием Азиза, поговорить с ним, а ведь тогда я еще не знала, что он поэт, сочинитель песен и божественный гитарист, что он младший из восьми детей, что его старший брат сидит в тюрьме за торговлю наркотиками, что с пятнадцати лет он начал работать на заводе в ночную смену, что днем продолжал учиться, а потом окончил журналистскую школу на улице Лувра. Однажды случилось чудо — его взяли редактором в «Де ла мардже», журнале, где я тогда работала. Сначала мы встречались в коридорах или у кофемашины, потом все закрутилось с головокружительной скоростью: рукопожатие — чмок-чмок в щеку — обмен любезностями — поцелуй — взгляд — ласка и, наконец, в конце недели, свидание в моей спальне. Азиз не сразу сумел заняться со мной любовью, но я восхищалась каждым квадратным сантиметром тела этого высокого молодого араба, его томными, как у оленя, глазами, сильными руками, белозубой улыбкой, мускулистой спиной, упругими ягодицами и прекрасным длинным членом. Я и помыслить не могла, что так много узнаю от Азиза и научу его любить женское тело, что чудеса продлятся и мы вместе наймем квартиру в шестьдесят квадратных метров на улице Анвьерж в Одиннадцатом округе. Оба мы полуночники и работаем вместе в таком согласии друг с другом, какого я ни с кем не знала. Я ни за что на свете не пожертвую нашей близостью, но вернуться в Париж…»

Субра сочувственно вздыхает и не напоминает Рене, что Азиз ночует в этой квартире не