Брат мой Авель - Татьяна Олеговна Беспалова

– Начало всякого дела – размышление, а прежде всякого действия – совет[16], – быстро проговорил Иероним. – Мальчишку не убьют. Он будет продан родне. Задорого.

– А если его родня не сможет заплатить?

– Тогда убьют…

– А если…

– Все возможные варианты известны только Господу…

– Или Аллаху, – добавил Авель.

– Или Аллаху, – Иероним кивнул.

Однако Саша не собирался сдаваться.

– Но существует же ещё и человечность, – проговорил Саша. – Понятия морали, гуманизм. Если мы заведомо знаем, что человеку грозит опасность, пусть вероятность летального исхода равна всего лишь десяти процентам…

– Когда мы сами сидели в подвале, с учётом постоянных бомбёжек, вероятность летального исхода для нас составляла процентов восемьдесят. Тем не менее мы выжили, – проговорил Авель.

– Вероятность выживания мальчишки-цахаловца оцениваю в пятьдесят процентов! – с некоторой запальчивостью произнёс Иероним.

– Будь на то Божья воля, – не без ехидства заметил Авель. – Посмотри-ка, художник. Наш приятель-москаль решил поднять шансы цахаловского подростка до максимальных девяносто пяти процентов!

Иероним смутился. Видимо, в Хальбе при каких-то невероятных обстоятельствах он прошёл-таки начальный курс математической статистики и теперь знает, что вероятность в 95 % есть практически гарантированная реализация того или иного события.

Саша, раздобыв где-то кусок арматуры, уже двигался по направлению к двери. Бронзовый архаичный замок – сущая ерунда перед закалённым железом. Об этом известно даже такому теоретику, как Саша Сидоров.

Саша ломал замок, беседуя с заключённым на иврите. При этом Саша сообщил пленнику всю свою биографию и в ответ получил добрую толику заверений и сочувствия.

Иероним куда-то исчез и вернулся через несколько минут с ворохом не слишком чистого и ветхого барахла. Цахаловцу пришлось расстаться со своей формой, чтобы переодеться во всё это. Действительно, Авель оказался прав: в широкой тунике-кондуре, гутре и гафии[17] парень выглядел как истинный потомок бедуинов.

– Его зовут Гафар, – сообщил товарищам Саша. – Он родился в Хайфе и не знает других языков, кроме иврита и английского.

– Та нам наплевать, – буркнул Авель.

Иероним же смотрел на цахаловца с непонятным пока интересом.

– Мне надо попасть наружу, – проговорил он наконец. – Мы с тобой проберёмся в КПП и там ты замолвишь за меня словечко. Идёт?

Гафар смотрел на Иеронима с подозрительностью. Его могли, конечно, смутить и хоббичьи босые ноги художника, и светлые волосы и голубые глаза обоих его спутников. Да мало ли что могло смущать мальчишку-сопляка, только что вытащенного из кроличьей норы двумя одетыми в чёрное бандитами.

– Я не знаю дороги к КПП, – быстро проговорил Гафар.

В ответ Иероним просто указал пальцем себе под ноги. Реакция мальчишки явилась сюрпризом для всех. Гафар рванул прочь. Прямо-таки взлетел, как птица. Авель никогда не видел, чтобы люди бегали с такой быстротой. Саша кинулся за ним следом. Он кричал что-то по-русски. Он размахивал руками. Он падал, разбивая в кровь колени и ладони об острые куски битого цемента, которыми были усыпаны буквально все мостовые в Газе. Гафара гнал ужас. Потеряв ориентацию в пространстве, он нёсся по кругу, огибая какое-то пожарище, бывшее некогда небольшим, поселкового значения базаром. Длинноногий, сохранивший хорошую физическую форму Саша оказался неплохим бегуном. Окрестные дома наблюдали за этим соревнованием по бегу глазницами пустых окон. Боевики притащили Гафара, как им казалось, в пустынное, сделавшееся после частых и плотных обстрелов нежилым место. Они заперли обветшалую дверь бутафорским замком, уверенные в том, что еврейскому мальчишке никто не станет помогать, что сбежать он не сможет – не найдёт дороги, не выживет в своей цахаловской форме среди враждебных руин, среди отчаявшегося населения.

– Он его догонит, – проговорил Авель. – У него мотивация.

– Ты думаешь, это погоня? – проговорил Иероним. – Нет! Это перелом.

– Что?!

– Причём перелом у обоих, а на переломе пробуждается дух. До сих пор оба удерживали то, что у каждого было. У русского его невроз благополучия. У еврея его повиновение дисциплине. А теперь оба оказались на кромке жизни и смерти, где и происходит трансформация, где человек становится другим.

– А я?

– Ты? С тобой всё нормально, – Иероним смотрел на Авеля, не скрывая лукавой улыбки.

– То есть…

– То есть ты пока не у кромки. Ты ещё не добрался до неё…

Им пришлось прервать диалог, потому что Саша догнал беглеца, ухватил его за край одежды и рванул на себя. Ткань затрещала. Гафар потерял равновесие и завалился на спину. Саша упал сверху, прижал беглеца к земле.

– Ну что же вы?.. Помогите! Он силён, как чёрт!

Иероним и Авель кинулись на подмогу. Гафар ревел медведем. На его намокшие от слёз щёки налипла пыль, отчего оно сделалось страшным, как у какого-нибудь эпического дикаря.

– Послушай, Гафар! Ты тот, кто мне нужен. А именно, мне нужно убежище, логово[18]. Дорогу к израильскому КПП я найду. Мне нужно лишь твоё слово. Ты просто скажешь своим товарищам, что я спас тебя. Ведь это правда? Я же спас тебя вместе вот с этими прекрасными ребятами? Ну?

Иероним тряс плачущего парня. Вот это вояка! Авель припомнил одну книжицу, читанную им недавно неведомо зачем. Эрэфовский автор писал о шестидневной войне. Тогда, в 1967 году, Израиль с лёгкостью, изумившей весь мир, натянул чучело арабской совы на глобус собственного величия. Родители Ариэля Шарона, Ицхака Рабина, Эхуда Ольмерта, Эхуда Барака, многих офицеров, обеспечивших Израилю победу и в шестидневной войне, и в войне Судного дня, родились на территории нынешней Украины. Они не плакали, не впадали в панику по самому ничтожному поводу. А этот… как его там?.. Гафар? Он так же, как и Саша Сидоров, жертва невроза благополучия. Горе-вояка!

Тем временем Иерониму как-то удалось уговорить Гафара подняться на ноги. Объединив усилия, они втроём конвоировали цахаловца в ту самую дыру, где недавно исчезли два боевика. Похоже, и сам лаз, и подземелье, таившееся за ним, вселяли в Гафара панический ужас.

– Я не слабый… я пойду сам, – твердил он, но ноги его не слушались, он оседал.

Нет, он не имитировал частичный паралич. Он действительно не мог шагать вниз по крутой лестнице – колени не сгибались, ноги не держали его. Как же быть? Подхватить под мышки с обеих сторон? Но в такой узкий лаз не протиснуться втроём. Тогда Саша взвалил Гафара на плечи. Иероним следовал впереди. Авель замыкал цепочку. В таком порядке они начали спуск. Их работу облегчал бледный свет лампы. Источник света находился где-то впереди и внизу. Там же стрекотал генератор. Ощутимо пахло выхлопом. Саша считал ступени вслух и насчитал их ровно двадцать до того момента, когда Иероним довольно грубо