Время для счастья - Мария Метлицкая

все и было. И кажется, их обоих это устраивало. Но месяцев через восемь они оба заболели — подхватили вирус, и Анна задержалась в квартире Калеганова надолго.

Маруся в то время гостила у бабушки в Копенгагене.

Совместное проживание им, как ни странно, понравилось. Правда и ссорились они часто. Вернее, цеплялись друг к другу. Еще точнее — цеплялась Анна. Поводов хватало. Например, она высмеивала провинциалов, заполонивших Москву. Пожалуйста — даже в ее препаршивой газетке семьдесят процентов приезжих.

— Даже не пятьдесят, а семьдесят, — удивлялась она. — А наш главный? Ну здесь вообще запредел!

И Анна начинала чихвостить приезжих — и наглые, и необразованные, и невоспитанные. К тому же презирающие коренных москвичей. Провинциалы были настроены «урвать», «растолкать локтями», «пролезть поверх голов», «пройтись по трупам» и в итоге красиво устроиться.

Калеганов вступал с ней в спор, пытаясь доказать, что она неправа и что кроме наглых, невоспитанных и необразованных есть те, кто приносит столице пользу, украшает ее и обогащает.

— К тому же — нет, ты мне ответь, — горячился он, раззадоривая ее все больше и больше, — чем вы, москвичи, лучше нас? У вас было больше возможностей и в этом лично ваша заслуга? То есть по праву рождения? А теперь представь — ты родилась в глубинке. Сто, триста, семьсот километров отсюда. Вот ты способная, амбициозная. Образованная и красивая. Ты чувствуешь, понимаешь, ты абсолютно уверена, что можешь больше. Больше, чем может дать тебе твой родной город или поселок. Ты можешь сделать карьеру, заработать деньги, стать известной личностью. У тебя все для этого есть. Все, кроме одного — ты не столичная жительница. Не москвичка и не петербурженка, тебе просто не повезло. И что бы ты делала в этом случае? Нет, ты представь — в родном городе тебе нестерпимо душно, ты никогда не достигнешь здесь ничего, здесь потолок, низкий, такой, как в хрущобах. Ты не сделаешь здесь карьеры, не заработаешь денег, не станешь другим человеком. Здесь все предначертано, расписано заранее, а самое главное — ты ничего не можешь изменить! Ничего. Ну? Твои действия? Ты останешься там, не уедешь и не попробуешь изменить свою жизнь? Ты согласишься на прозябание, на нищету, на одни и те же постылые лица? Ты сложишь лапки и не будешь пытаться?

Не уверен. Совсем не уверен! Вот так просто похоронить себя заживо? Смириться и забыть про возможности, даже не попытаться? Не верю! — горячился Калеганов. — И самое главное — ты и не хочешь понимать, что просто тебе повезло. Ты родилась в Москве и все имела по умолчанию, а то, что ты ничего не достигла — так дело в тебе. В тебе, а не в этих нахальных провинциалах! Ты, Анна, не воспользовалась шансом, не ухватила жар-птицу за хвост. Ты ленилась. Ленилась и злилась на нас, приезжих. Все правильно — тебя научили искать виноватого. Ты ненавидишь своего начальника, а я его уважаю. Он стремится. Пытается. Старается. Отдает все силы. И поверь, у него все получится! У него точно, а у тебя — не знаю, прости! А ведь у тебя диплом МГУ и своя квартира. И тебе не надо было ночевать в подворотне и радоваться пирожку с потрохами. Ты москвичка. Но ты на подхвате в паршивой, как сама говоришь, газетенке. А твой начальник, главный редактор, — тупой и наглый провинциал.

Калеганов бил по больному. Жестоко. Но и она не отставала, тоже била наотмашь:

— Вы считаете себя героями, не устаете повторять замыленные байки про ночевки на вокзалах и душ над раковиной в привокзальном сортире. Вы были готовы на все, вы кичитесь тем, чего достигли, а как вы этого достигли, через какие головы шли, как подставляли и предавали, как выслуживались и прислуживали — ерунда, главное — достижение цели. Вы презираете нас. За что? За то, что мы лучше воспитаны? За то, что не умеем вцепляться в горло? За то, что нас водили по театрам? В этом наша вина? В том, что мы подвинулись, впуская вас? — горячилась она. — Вот ты, например. Почему ты сразу не рассказал всей правды? Ах, родители живут в Италии в своем собственном доме, квартира на Кутузе — это наследство. Ты врал или скрывал правду, ты стеснялся того, что ты провинциал. А еще пытаешься меня убедить, что стесняться вам нечего! И да, зачем тебе такая машина? Для понтов? Чтобы доказать всем и себе в первую очередь? Как же, ты крутой! А если бы не твоя женщина? Ты бы достиг всего этого?

Он в долгу не оставался:

— Ты неудачница. Ты ненавидишь нас за то, что у нас получается. За то, что мы можем, а вы — нет. В вас не хватает решительности, вы без зубов и работоспособности, но самое главное — вы этим гордитесь! И поверь, даже если бы не она, моя женщина, я все равно бы не ныл и не был на помойке.

В общем, баталии кипели не на жизнь, а на смерть. И каждый был по-своему прав.

Ночью они мирились. Но оба знали, что утром снова придет отчуждение. Родными людьми они так и не стали.

И еще — он очень скучал по Аде. По сильной и мудрой Аде, без которой, как оказалось, было очень непросто.

Калеганов ошибся в Анне. Она была совсем не такой, как ему вначале показалось: вечно обиженная, обвиняющая всех в своих несчастьях маленькая девочка, поломанная кукла. А что такого трагического было в ее судьбе? А, сплошные предатели! Умершая бабушка — в чем ее вина? Или разведенные родители? В чем виноваты ее родители? В том, что устроили свою судьбу? И с мужем она развелась по собственному желанию, какие претензии?

Она была хмурой, тревожной, вспыльчивой, с постоянными перепадами настроения, с близкими слезами, в любую минуту готовая к конфликту. Она не умела радоваться, и в этом было ее главное отличие от Ады.

Ада была яркой, как праздник. Все делала с улыбкой. Скрывала свои проблемы и горести. Ада была сдержанна, со всеми ладила. У Ады имелся характер, она была не только умна — Ада была мудра. Он не ждал от нее подвоха, а вот от Анны… Анна конфликтная, Анна боится людей. Анна всего боится — ошибиться, быть искренней, расслабиться.

Она всегда напряжена, всегда подозрительна, ко всему относится с недоверием. Ну да, детские травмы: отец, мать, муж.

Ей всегда будет плохо, и с ней всегда будет сложно. Но он успел привязаться к ней, и он