Время для счастья - Мария Метлицкая

больше нет в ее жизни. Привыкала мучительно и долго, а когда привыкла — выдохнула, ожила. Ее перестали мучить ночные кошмары и страшные сны, она не вздрагивала от звука открывающегося лифта и телефонных звонков.

Привыкла, а потом… Потом вернулся кошмар — Анна бешено ревновала бывшего мужа к его новой подруге и никак не могла смириться, что он никогда не вернется.

Иногда он звонил. Пару раз просил вывести дочку в сквер возле дома. Анна, надев темные очки — не дай бог, он увидит ее больные глаза, — выводила Марусю. Девочка отвыкла от него, шарахалась, пугалась, но спустя несколько минут узнавала и, оглядываясь на мать, старалась скрыть радость.

Анна сухо кивала и шла к подъезду. Никаких разговоров, совсем никаких, как будто не было прожито шесть трудных лет, как будто вообще ничего не было, ничего — ни хорошего, ни плохого. Обидно было ужасно — ну разве нельзя общаться, как все интеллигентные люди: перезваниваться, интересоваться делами друг друга. Ради дочки, ради самих себя, чтобы просто не было стыдно?

И вдруг осенило — ему просто неинтересно! Она ему неинтересна ни как человек, ни как женщина, ни как мать его единственной дочери. Хотя кто знает, действительно ли Маруся единственная — при его-то образе жизни?

И снова накрыли тоска, одиночество и страхи. Ее снова предали. Сколько их, этих предателей! У нее нет верных друзей, близких родственников — никого!

Маруся болела, денег хронически не хватало, мать присылала из Копенгагена полную ерунду: дешевые синтетические тряпки с распродаж, пластмассовые украшения, китайские игрушки, отчаянно пахнувшие химией, — Анна тут же их выбрасывала.

Мать вроде жила неплохо, но деньгами распоряжался ее жадный и вечно бубнящий муж: «Русской жене деньги доверить нельзя, все русские — моты, вы не знаете цену деньгам». Ну и так далее. Мать подробно отчитывалась за чеки из химчистки, аптеки и парикмахерской. За продуктами Йорган ездил сам — не дай бог, жена купит чего-то лишнего. Конфеты и яблоки покупались по счету: в день две конфеты и одно яблоко.

— Как ты живешь с ним? — удивлялась Анна.

— Привыкла, — отмахивалась мать. — Зато знаю, что завтра не будем голодными, что оплатим квартиру, страховку и все остальное. Здесь по-другому никак. — И добавляла со вздохом: — Ну а вообще, Анька, конечно, противно.

Анна все понимала: мать крутилась как могла, но, открывая очередную посылку с дешевой китайской Барби, все равно обижалась — лучше уж ничего, чем такая ерунда.

Помогали родители мужа. Но спустя два года свекра, известного ученого, пригласили читать лекции в Брюссельском университете, где они и остались.

Анне казалось, что о них просто забыли — ну да, была когда-то у сына жена, ну да, потом появилась девочка, внучка. Но привязанности к Марусе как не было, так и не появилось — откуда? Складывалось впечатление, что однажды за ужином, к слову, они вспоминали об их существовании и высылали какие-то деньги.

Анна в отчаянии написала отцу. Ответа ждала долго, а когда он пришел, разрыдалась. В письме были сплошные укоры: дескать, платить должен отец девочки, а не он, немолодой человек, к тому же обремененный семьей и своими заботами. Отец посоветовал Анне отдать дочку в сад и пойти на работу.

Письмо было жестким и беспощадным: «Ты, Аня, живешь в Москве, в собственной квартире, тебе дали образование, а все остальное — твои проблемы. И прошу тебя — не надо писать мне про деньги! Здесь тоже не рай, да и мне далеко не двадцать. И кстати! В твоем возрасте пора самой помогать немолодым родителям, как делают все нормальные люди. А не клянчить у отца, жизнь которого тебе давно не интересна».

Какой там детский сад — Маруся и дома постоянно болела.

Страх и отчаяние — вот что испытывала Анна. Жить не хотелось. Она не справилась с жизнью. Сил не хватило. Но была дочка, и всякое прощание с жизнью отменялось.

Помогли таблетки, которыми поделилась Регина, соседка.

Анна понимала, что все это неправильно. Неправильно пить чужие, не прописанные врачом таблетки. Неправильно просить деньги, неправильно на кого-то рассчитывать. Неправильно обижаться. Она и вправду взрослая женщина, и есть истории пострашнее. Она здорова, у нее здоровый ребенок. Своя квартира, образование. Ей надо быть сильной и ни на кого не рассчитывать. Но сил как раз не было, а было одно сплошное отчаяние. И одиночество, и куча страхов.

Вся жизнь казалась ей неправильной. Все ее поступки — глупыми и непродуманными.

Но надо выбираться, вылезать — ради Маруськи. И да, сработал мощнейший материнский инстинкт.

Ради самой себя Анна бы вряд ли старалась.

Забилась, как бабочка в сачке, и потихоньку поехало — не без помощи старых знакомых устроилась в мелкую газетенку, и газетенка фигня, и работа, ну и, конечно, зарплата. И все же это были деньги. Деньги, на которые можно было купить яблоки, сыр, колбасу, недорогой кофе, новый лифчик и даже новые туфли Маруське.

Маруська пошла в детский сад. Сначала бесконечно болела, а потом ничего, попривыкли.

Но в новой работе было важное преимущество — почти свободный график. Отсиживать свои часы, греть задницей стул, как шутили в газете, не было надобности. Сделать интервью можно было из дома — главное, найти героя.

Газетенка, а вернее ее главный редактор, молодой и амбициозный провинциал, которого ненавидели все сотрудники, страстно мечтал попасть в топы изданий, посвященных главным культурным мероприятиям столицы. Писала газетка обо всем — всех московских мероприятиях, от выставок до театральных и кинопремьер, знаковых и не очень.

Анне как раз и достался лакомый кусок — освещать новости книжной жизни. Не сразу, но постепенно пошло.

Помогала внешность — на яркую внешность мужчины были падки, ну и диплом МГУ. Она не какая-нибудь приезжая шустрая и наглая девица, а московский дипломированный журналист. И еще всех интриговал ее голос — хрипловатый, завораживающий, с тембром в диапазоне от низкого до высокого.

Появление в ее жизни Калеганова было очень вовремя — Анна чувствовала себя готовой к новым отношениям, с усилием поборов почти наркотическую зависимость от бывшего мужа.

Она знала, что он жил с женщиной старше себя, женщиной, успешной и известной в окололитературных и издательских кругах. О ней до сих пор вспоминали. В подробности не вникала, подробности — лишние проблемы, а проблем ей хватало своих.

Роман с Калегановым она представляла примерно так: встречи один-два раза в неделю, походы в рестораны или на мероприятия, секс — и никаких обязательств. Анна никому не верила.

Поначалу так