Шестьдесят рассказов - Дональд Бартельми

В: Как там моя тачка?

В: Как там моя почка?

В: Как там вкус моей репы?

В: Как там кухарка моей репы?

В: Как там мой убор?

В: Как там мой прибор?

В: Как там цветочная баня?

В: Как там срам?

В: Как там план?

В: Как там огонь?

В: Как там труба?

В: Как там моя тронутая мама?

В: Как там тебе мой афоризм?

В: Вы ироничны.

О: Это весьма полезно.

В: Чем это полезно?

О: Давайте я расскажу вам одну историю. Несколько лет назад я снимал дом в Колорадо. Обычная загородная халупа - три или четыре спальни, сучковатые сосновые доски или что-то вроде внутри, кедровая щепа или нечто аналогичное снаружи. Зимой здесь жил хозяин, лыжный инструктор, со всеми своими чадами и домочадцами, остальное время дом пустовал. Там имелось неимоверное количество кладовок и чуланов, как выяснилось вскоре - под завязку набитых всевозможнейшими играми и игровым снаряжением. Я в жизни не видел столько игрового барахла в одном месте, разве что в больших универмагах. Тут были луки и стрелы, наборы для игры в крокет и клюшки для гольфа, шаффлборд и батуты, эти самые пружинные штуки, которые привязываешь к ногам, а потом прыгаешь, как мячик, настольный теннис и покерные фишки, корзинки и мячики для игры в хай- алай и рулеточные колеса, шахматы и шашки, обычные и китайские, все, какие только бывают мячи и хула-хупы, сетки и воротца, бадминтон и тысячи настольных игр, книги с правилами игр и такая хреновина с медными тарелками, которую ставят на пол и отбивают ногой такт для пианино. Ящик прикроватной тумбочки, и тот был битком набит карточками и игрушечными деньгами для «монополии».

Так вот, предположим, что я обладаю ироническим складом ума и хочу отпустить насчет всего этого шутку, некую шутку, с одной стороны, долженствующую показать, что я заметил невероятную степень скуки, подразумеваемую присутствием здесь всей этой парафериалии, а с другой стороны - выразить мое отношение к конкретному способу борьбы со скукой, избранному этими людьми. Я мог бы, к примеру, сказать, что такое лекарство хуже болезни. Или процитировать слова Ницше насчет утешительных мыслей о самоубийстве, которые помогли ему пережить много тяжелых ночей. Любая из этих, вполне удовлетворительных шуток могла в корне изменить ситуацию, снять неудобство пребывания в этом доме. Ракетки, гантели, всевозможные мячи - моя шутка фактически вышвырнула бы всю эту дребедень за пределы мира. Поразительная магическая сила.

А теперь предположим, что я вдруг заинтересовался этой магической силой. Предположим меня заинтересовало, как же все-таки действует моя ирония, как она функционирует. Я беру со стола Кьеркегоровское «Понятие иронии» (лыжный инструктор серьезно занимался Кьер- кегором) и тут же натыкаюсь на трудности. Ситуация буквально ощетинилась трудностями. Для начала Кьер- кегор выделяет важнейшее, по его мнению, свойство иронии: она дарует иронизирующему субъективную свободу. Субъект иронии, говорящий, свободен в негативном смысле. Если сказанное иронизирующим отлично от подразумеваемого им или даже прямо противоположно этому подразумеваемому, он оказывается свободным как в отношениях с окружающими, так и в отношениях с самим собой. Он не связан сказанным. Ирония лишает свой объект реальности - чтобы субъект мог чувствовать себя свободным.

Когда иронизирующий говорит об объекте не то, что он считает на самом деле, ирония лишает объект реальности. Кьеркегор проводит различие между феноменом (словом) и сущностью (мыслью или значением). Для истинности высказывания необходимо совпадение сущности и феномена. Однако в случае иронии, кавычки, феномен совпадает не с сущностью, но с отрицанием сущности, кавычки закрыть, стр. 264. То, что я сказал, лишает объект его реальности. Созерцаемый в ироническом свете объект дрожит, разлетается вдребезги, исчезает. Кьеркегор видит разрушительность иронии, его очень тревожит, что ей нечем заместить разрушенное. Новая действительность - то, что сказал иронизирующий об объекте - своеобразна в том, что она является скорее комментарием к прошлой действительности, чем новой действительностью. Конечно же, мое описание Кьерке- горовского описания иронии является грубым упрощением. Теперь представим себе иронию, направленную не против конкретного объекта, но против бытия, как такового. Ирония, обращенная на бытие в целом, порождает, согласно Кьеркегору, отчуждение и поэзию. Иронист, раз за разом добивающийся успеха в устранении объектов своей иронии, пьянеет от свободы. Он становится, говоря словами Кьеркегора, все легче и легче. Ирония превращается в беспредельное, абсолютное отрицание. Кавычки, ирония не обращается более против того или иного конкретного феномена, против конкретной вещи, кавычки закрыть. Кавычки, бытие как целое становится чуждым субъекту иронии, кавычки закрыть, стр. 276. Согласно Кьеркегору, действительностью иронии является поэзия.

Чтобы прояснить это положение, посмотрим как Кьеркегор обходится со Шлегелем.

Шлегель написал книгу, роман «Люсинда». Кьеркегор весьма суров как к Шлегелю, так и к его «Люсин- де». Кьеркегор характеризует этот роман Шлегеля как, кавычки, поэтичный, кавычки закрыть, стр. 308. Эта характеристика подразумевает, что Шлегель построил действительность, которая и выше исторической действительности, и замещает ее. Отрицая историческую действительность, поэзия, кавычки, приоткрывает высшую действительность, возвышает и преображает несовершенное до совершенного, смягчая тем самым то глубинное страдание, которое скрывает и замутняет все вещи, кавычки закрыть, стр. 312. Великолепно. После всего вышеизложенного может показаться, что Шлегель одержал полную победу, да Кьеркегор и прямо говорит, что поэзия есть победа над миром. Однако из этого отнюдь не следует, что Шлегель, создатель «Люсинды», может праздновать победу. Ибо, как утверждает Кьеркегор, мы нуждаемся не в победе над миром, но в примирении с ним. Вскоре выясняется, что, хотя поэзия и является в некотором смысле примирением, дистанция между новой действительностью, высшей и более совершенной, чем действительность историческая, и исторической действительностью, низшей и менее совершенной, чем действительность новая, порождает не примирение, но враждебность. Кавычки, так что она зачастую становится никаким не примирением, но скорее враждебностью, кавычки закрыть, та же страница. То, что началось, как победа, завершается враждебностью. Нашей истинной задачей является примирение с действительностью, а истинным примирением, говорит нам Кьеркегор, является религия и только она. Не вдаваясь в обсуждение вопроса, является религия истинным примирением или нет(сильное предубеждение против религии не позволяет мне дискутировать на эту тему с подобающей рассудительностью), позвольте мне заметить, что по моему мнению Кьеркегор напрасно обидел Шлегеля. Мне трудно убедить себя, что Кьеркегор верно определяет отношение романа Шлегеля к действительности, у меня есть к тому причины (я считаю, к примеру, что Кьеркегор намертво вцепился в дидактический аспект романа - глядя с этой стороны, мы видим текст, говорящий нам, как должно жить - и полностью игнорирует прочие его аспекты, в том числе и существование текста, как такового), однако мои побуждения не суть интересны. Не в пример интереснее мое заявление, что Кьеркегор напрасно обидел Шлегеля. И что все это жуткая несправедливость.

Потому, что я отнюдь так не думаю. Здесь мы снова встречаемся с моей собственной иронией, ибо нет никаких сомнений, что Кьеркегор совершенно «справедлив» в своем отношении к Шлегелю. Утверждая обратное, я пытаюсь… у меня может наличествовать несколько различных целей, к примеру - поддразнить окружающих. Но в первую голову я стремлюсь изничтожить Кьеркего- ра для того, чтобы разобраться с его неодобрительным отношением.

В: К Шлегелю?

О: Ко мне.

В: Что она делает сейчас?

О: Она, вроде бы…

В: Как она выглядит?

О: Самоуглубленно.

В: Этого недостаточно. Что это значит - «самоуглубленно»? Вы должны давать более… Вы дали определенное обещание, которое…

О:

В: Ее глаза закрыты?

О: Ее глаза открыты. Она всматривается.

В: Во что она всматривается?

О: В нечто, чего я не вижу.

В: И?

О: Она ласкает свои груди. В: На ней блузка? О: Да.

В: Желтая блузка? О: Голубая.

В: Воскресенье. Мы повели малолетнюю дочку в Центральный парк. На детской площадке зоопарка ей захотелось покататься на шотландском пони, на жеребенке, родившемся каких-нибудь десять минут тому назад. Получив отказ, она ударилась в крик и слезы. Потом мы пошли на луг (не настоящий луг, а такой, якобы,) кидать мячик. Предыдущую ночь я спал не в кровати, а на диванчике. Диванчик жестче, а когда мне не спится, мне нужна более жесткая поверхность. Во сне отец сказал мне, что вся моя работа - хлам. Мистер Хлам, так назвал он меня во сне. Затем, на рассвете, дочка снова меня разбудила. Она сняла свою ночнушку и залезла ногами в наволочку. Она стояла рядом с диванчиком в этой самой наволочке, словно на старте бега в мешках. Когда мы вернулись с прогулки, я дочитал книгу Хичкока и Трюффо. В книге Хичкока-Трюффо есть место, где Трюффо делает замечание относительно «Психо». «Если я не ошибаюсь, из пятидесяти ваших работ этот фильм единственный, где показана…» Джанет Ли в лифчике. На что Хичкок отвечает: «Только эта сцена была бы гораздо интереснее, если бы о грудь мужчины терлись голые груди девушки. И это правда. X. и Т. зашли поужинать. Телячий эскалоп по-марсельски, в самую меру прожаренный с зеленой лапшой