«Великий Вавилон» - Арнольд Беннет

Глава XXIV

Бутылка вина

Что касается Теодора Раксоля, то он насколько мог быстро направился из винного погреба на нижний этаж гостиницы, вышел в переулок и выбрался на ту улицу, с которой Жюль перебрался во двор. Но благодаря громадным размерам «Великого Вавилона» расстояние, которое ему пришлось пройти, было немногим меньше четверти мили. А так как по пути находилось множество лестниц, около двух дюжин поворотов и несколько коридоров, в это время ночи совершенно темных или очень слабо освещенных, то Раксоль не мог совершить этот переход быстрее чем за пять минут. В действительности же прошло шесть минут, пока он добрался туда, так как его еще задержали кое-какими вопросами посетители, слишком приналегшие на виски и заблудившиеся в коридорах. Когда Раксоль прибежал на нужную ему улицу, он, к несчастью, наткнулся как раз на того самого полицейского, который недавно так любезно предоставил Жюлю спичку. Полицейский, казалось, был уже не так сговорчив.

— Эй! — закричал он; очевидно, его природная подозрительность пробудилась при виде человека во фраке и без шляпы, стремительно бегущего по улице. — Что это значит? Куда вы так спешите? — И он на минуту задержал Теодора Раксоля, подозрительно посмотрев ему в лицо.

— Ну-ка, господин, пожалуйста, без фокусов. Мне некогда, — спокойно проговорил Раксоль.

— Прошу прощения, сэр, — не совсем добродушно сказал полицейский, все еще колеблясь, и Раксоль пустился дальше.

План миллионера по захвату Жюля состоял в том, чтобы, спустившись по лестнице в низкий дворик, спрятаться там за каким-нибудь удобным выступом стены, пока мистер Том Джексон не выйдет из погреба. Поэтому он проворно перелез через решетку, решетку собственного отеля, и уже осторожно начал спускаться по лестнице, как вдруг чья-то сильная рука ухватила его за воротник и потащила обратно с грубой руганью. Дело в том, что Теодор Раксоль забыл про полицейского, а между тем сей блюститель порядка, введенный в заблуждение поведением Раксоля, преспокойно последовал за ним. Вид карабкающегося через решетку миллионера воспламенил его усердие, результатом чего и стало позорное пленение Раксоля.

Напрасно Теодор спорил, объяснял и бранился. Одно лишь могло убедить тупоумного полицейского, а именно — их совместное возвращение в гостиницу, где они могли бы удостоверить личность миллионера. Если Раксоль действительно окажется Раксолем, владельцем «Великого Вавилона», полицейский обещал принести ему свои извинения. У Раксоля не оставалось выбора. Конечно, удостоверить свою личность было для него делом лишь нескольких минут, после чего раздосадованный, но более чем когда-либо владевший собой миллионер вернулся к решетке, а полицейский удалился в другой конец своего участка, где рассчитывал встретить товарища по службе и поболтать с ним.

Между тем наш давний знакомый Жюль, не подозревавший о происходившем на улице столкновении и о том риске, которому он подвергался, был уже в погребе и достиг его, прежде чем Раксоль подошел к решетке в первый раз. К счастью для себя, Жюлю удалось выйти оттуда как раз во время отсутствия Раксоля. Когда же миллионер во второй раз подошел к этому пункту, он увидел футах в пятидесяти впереди себя человека, направлявшегося к набережной. Он тотчас угадал, что это Жюль и что полицейский отпустил его слишком поздно. Он бросился вдогонку за Жюлем, но тот, услышав за собой шаги, тоже пустился в бегство. Экс-лакей бегал легко, а добежав до парапета набережной, он, к великому удивлению Раксоля, перепрыгнул через него, точно бросившись прямо в реку.

«Неужели он от отчаяния покончил с собой?» — подумал Раксоль, продолжая бежать, но секунду спустя услышал пыхтение парового катера и понял, что Жюль был далек от мысли о самоубийстве.

Перебежав через дорогу на набережную, миллионер увидел трубу отчалившего от стены парового катера, который, выйдя на фарватер, направлялся к Лондонскому мосту. На реке стоял туман. Раксоль был совершенно беспомощен.

Хотя Теодор дважды уже потерпел неудачу в стенах «Великого Вавилона» — один раз с Рокко и один раз с Жюлем, — он не мог винить себя в теперешнем крушении своих планов, крушении, которым он был обязан неожиданному вмешательству постороннего лица. Попросту ему не повезло, и, стало быть, этот инцидент не мог вызвать у него бессонницы в эту ночь.

На следующее утро он повидался с принцем Арибертом. Между ними теперь установились тесные, дружеские отношения, и Раксоль поведал ему обо всех происшествиях последней ночи и в особенности об отравлении бутылки Romanée-Conti.

— Кажется, вы вчера обедали с принцем Евгением? — спросил американец.

— Да, и по странной случайности именно вчера мы распили бутылку Romanée-Conti — чудное вино, которое Евгений особенно любит.

— А сегодня также будете обедать с ним?

— По всей вероятности. Боюсь, что сегодняшний день будет последним днем нашего пребывания здесь. Евгений желает завтра утром вернуться в Познань.

— Не ужасает ли вас, принц, что если бы Жюлю удалось отравить вашего племянника, то, вероятно, он также отравил бы и вас?

— Это не приходило мне в голову, — смеясь, ответил Ариберт, — но, должно быть, так бы и вышло. Кажется, что, когда Жюль принимается за преследование своей добычи, он мало заботится о тех, кого случайно может погубить при этом. Как бы там ни было, а теперь уже нам нечего этого бояться: вам известна бутылка, и вы можете ее немедленно уничтожить.

— Но я вовсе не намерен ее уничтожать, — спокойно проговорил Раксоль. — Если принц Евгений спросит сегодня Romanée-Conti, что весьма вероятно, я хочу, чтобы именно эта бутылка и была подана ему… и вам.

— Так вы все-таки хотите отравить нас?

— Нет же, — Раксоль улыбнулся. — Мое намерение состоит в том, чтобы раскрыть сообщников Жюля в отеле. Относительно винного клерка я уже наводил справки, и, как вы думаете, не странно ли, что именно сегодня мистер Хабборд болен и не встает с постели? Хабборд, как мне сообщили, чем-то отравился, что и обнаружилось ночью. Он будто бы не знает, что тому может быть причиной. Его замещает сегодня в винном погребе его помощник, почти еще мальчик, но, по-видимому, уже довольно ловкий мальчик. Нечего и говорить, что мы будем смотреть в оба за этим юнцом.

— Подождите-ка, — прервал миллионера принц Ариберт, — я не совсем понимаю, как же, по-вашему, должен подействовать яд.

— Бутылка в настоящее время исследуется экспертом, последний имеет инструкции снять немного той дряни, которой Жюль вымазал край горлышка. В течение дня бутылка незаметно будет поставлена в ящик на свое прежнее место. Вероятно, вино отравляется в процессе наливания ядом, который должен быть очень сильным, и один бокал этого вина уже окажется роковым.

— Но ведь лакей, несомненно, должен обтереть горлышко бутылки?

— По всей вероятности, он сделает это очень небрежно. И, кроме того, нельзя предполагать, что он сотрет всю массу: часть ее просочилась между пробкой и стеклом. А может быть, он и вовсе забудет обтереть горлышко.

— Принцу Евгению за обедом неизменно прислуживает Ганс. Эту честь преданный старик всегда оставляет за собой.

— Но предположите, что Ганс… — Раксоль остановился.

— Ганс — сообщник?! Дорогой мой, это предположение невероятно.

Вечером принц Ариберт ужинал со своим царственным племянником в роскошной столовой королевских покоев. Ганс подавал кушанья, которые приносили в комнату другие лакеи. Ариберт заметил, что его племянник находится в особенно угнетенном и молчаливом настроении. Накануне, когда после неудачного свидания с Симпсоном Леви принц Евгений в отчаянии угрожал покончить с собой будто «по несчастной случайности», Ариберт взял с него честное слово не делать этого.

— Какое вино желает сегодня ваша светлость? — поинтересовался старый Ганс почтительным тоном после того, как был подан суп.

— Херес, — лаконично приказал принц Евгений.

— А потом Romanée-Conti? — спросил Ганс.

Ариберт быстро взглянул на него.

— Нет, сегодня не надо.

— Ну а я выпью Romanée-Conti, Ганс, — сказал Ариберт.

Знаменитое и несравненное бургундское было подано к жаркому. Ганс торжественно внес бутылку в ее ивовой колыбельке, с математической верностью ввинтил штопор и, вытащив пробку, поднес ее для освидетельствования своему господину. Евгений кивнул и приказал наливать. Ариберт с напряженным вниманием следил. Он ни на секунду не мог поверить, что Ганс мог предать своего повелителя, и тем не менее слова Раксоля невольно смущали его. В это мгновение принц Евгений проговорил, обращаясь к нему через стол:

— Ариберт, я беру назад свое обещание.

Ариберт энергично покачал головой, не отрывая глаз от Ганса. Престарелый слуга наскоро обмахнул салфеткой горлышко бутылки и налил Romanée-Conti в стакан. Дрожь пробежала по всему телу Ариберта. Евгений взял стакан и посмотрел его на свет.