Восприятие мира у детей - Жан Пиаже

ребенок считает, что приснившийся образ исходит от человека или от вещи, которых этот образ представляет. Сон о человеке, который попал под машину, исходит от самого этого человека и т. д. Более того, если снится школа, то сон – «в школе», как и в случае с солнцем – когда думаешь о солнце, само слово или название находится «на солнце». Происходит смешение сна с тем, что снится.

В обоих случаях этот реализм вызывает ощущение партиципации. Ребенку кажется, что название «солнце» заключает в себе тепло, цвет, форму солнца. А главное, оно как бы летает туда и обратно между нами и солнцем вследствие прямой партиципации. И с другой стороны, сон о человеке, попавшем под машину, кажется, исходит от него, при этом он нагружен эмоционально, он приходит, чтобы «досадить нам» или потому, «что мы сделали что-то, чего делать нельзя» и т. д.

Но смешение знака и означаемого в случае со снами исчезает раньше, чем в случае с названиями и мыслями, по той простой причине, что сновидение обманчиво, и это вынуждает знак отделиться от того, что он представляет. Именно обманчивый и пугающий характер сновидений объясняет то, что в случае со снами партиципации приобретают более эмоциональную окраску, чем в случае с названиями.

Второе смешение – это смешение внутреннего и внешнего. Изначально слова находятся в вещах, потом – везде, например в окружающем воздухе, а затем – только во рту и, наконец, в голове. Сны подчиняются точно такому же порядку: сначала они находятся в вещах (но, как мы уже заметили, недолго), потом они локализуются в комнате, но при этом появляются из головы (подобно словам, которые находятся в окружающем воздухе, но появляются изо рта); затем сны локализуются в глазах и, наконец, уже в мыслях и в голове.

В случае с мыслью это смешение внутреннего и внешнего на ранних стадиях порождает парадоксальные убеждения, как, например, убеждение в том, что мысль – это дыхание одновременно в голове и снаружи. Детские представления о снах полностью подтверждают эту интерпретацию: некоторые дети считают, что сон – это голос или воздух, одновременно внешний и внутренний.

И, наконец, третья разновидность реализма ведет к смешению мысли и материи. Для тех детей, которые об этом задумывались, мысль – это дыхание, раз мы думаем голосом. Кроме того, это некий туман, поскольку у детей дыхание и голос смешиваются. Сон для детей, которые об этом задумывались, тоже состоит из воздуха или тумана. Для младших детей, которые еще не поняли субъективного происхождения сновидения (1-я стадия), он состоит просто «из темноты» или «из света».

Далее, изучая детские представления о названиях, мы пришли к выводу, что смешение знака и означаемого исчезает первым (к 7–8 годам), в результате чего ребенок начинает различать внутреннее и внешнее (к 9–10 годам), и, наконец, это различение приводит к идее о том, что мысль не является материальным телом. В отношении представлений, связанных со снами, этот процесс еще более очевиден. Соответствующее смешение образа и объекта проходит очень рано (к 5–6 годам). По мере того как оно проходит, ребенок перестает помещать сон в то, что снится. Таким образом намечается различение внутреннего и внешнего, и завершается этот процесс к 9–10 годам (начало третьей стадии). И наконец, только к 11 годам различение внутреннего и внешнего приводит ребенка к окончательному пониманию того, что сон – это не материальный образ, а просто мысль.

Таким образом, существует полный параллелизм между представлениями детей о названиях и мысли и их представлениями о снах. При этом совершенно ясно, что на ранних стадиях сами дети не видят никакого сходства и никакой связи между сновидениями и речью. Ни образы, ни названия не воспринимаются как мысленные объекты, и в глазах ребенка ничто их не роднит. Так что сходство между явлениями, наблюдаемыми в обоих случаях, и между процессами эволюции этих явлений может служить гарантией обоснованности наших опросов и интерпретаций. Для дальнейшего подтверждения необходимо, конечно, продолжить опросы в разных странах, чтобы лучше понять, где проходит граница между влиянием взрослых и спонтанными устойчивыми убеждениями ребенка. Но сравнение, которое мы смогли провести между нашими женевскими материалами и ответами, которые собрали м-ль Пере в Невшателе и Юра-Бернуа, а также м-ль Родриго в Мадриде и Сантандере, приводит нас к мысли, что, как мы и предполагали, элемент постоянства и спонтанности у ребенка действительно преобладает.

Глава IV. Реализм и истоки партиципации

(пер. Елизаветы Чебучевой)

Теперь мы попытаемся сформулировать возможные последствия реализма, который проанализировали в предыдущих главах.

Но прежде всего следует уточнить реальные пределы наших изысканий вокруг понятия мысли, именного реализма и объяснения детских снов, в противном случае наша интерпретация материала породит самые серьезные заблуждения. Может создаться впечатление, что мы приписываем ребенку если не теории, то по крайней мере четкие и спонтанно формулируемые представления о природе мысли, снов и названий.

Но мы бесконечно далеки от этой идеи и охотно признаем, что дети никогда или почти никогда не размышляли на темы, которые затрагивались в наших опросах. Поэтому цель проведенных нами экспериментов не исследовать представления, у детей уже сложившиеся, а посмотреть, как складываются их представления по данным темам и в особенности куда их ведет спонтанное направление мыслей.

При этих условиях результат наших опросов может быть только отрицательный, ни в коем случае не положительный. Это значит, что объяснение, предложенное ребенком в ответ на наши во просы, нельзя рассматривать как «представление ребенка»: оно лишь указывает, что ребенок искал решение не в том же направлении, что мы, и допустил некие имплицитные постулаты, отличные от наших.

Именно эти допущения, и только они, нас интересуют. С этого момента мы абстрагируемся от частностей наших предшествующих выкладок (дабы избежать буквального понимания этих частностей) и просто сделаем следующий вывод. Ребенок – реалист, потому что допускает, что мысль связана со своим предметом, названия связаны с названными вещами, а сны существуют во внешней реальности. Его реализм – это спонтанная, непосредственная манера смешивать знак и означаемое, внутреннее и внешнее, так же как психическое и физическое.

Последствия такого реализма, соответственно, двояки. С одной стороны, у ребенка гораздо более размытая граница между «я» и внешним миром, чем у нас. С другой, реализм находит продолжение в партиципациях и спонтанных магических установках.

На этом и следует сейчас остановиться.

§ 1. Реализм и самосознание

Самосознание ребенка – проблема очень важная и сложная, поэтому остережемся подходить к ней обобщенно. Чтобы позволить себе