Фламандская петля - Наталья Николаевна Ильина

там было-то? Я, Григорий Валерьевич Стрельников, находясь в здравом уме…

– Это уже есть, хотя насчет ума я сомневаюсь, – оборвал его Яков. – По делу давай.

– А по делу будет не очень длинно. Мою недвижимость в поселке Малинники вместе со всем, что находится в доме и на территории усадьбы, а также полный пакет акций Малинниковского тепличного комплекса, его постройки и земли, принадлежащие мне на правах собственности, завещаю Бойко Веронике Андреевне, с правом вступления в наследование по достижении совершеннолетия.

– А как же Стас? – изумленно спросил Яков. – Он же сын тебе…

– Стасу остаются две машины, квартира на Арбате, в которой он живет, и ежемесячное содержание в размере двух тысяч евро сроком на пять лет.

– Да ты что?

– А ничего. Если мой недоумок-сынок не придет в себя за это время, он уже никогда в себя не придет. Ему тридцать почти, помнишь? Все остальное, движимое и недвижимое, включая вклады в Швейцарии, – это для Жени.

– Она знает, что ты меняешь завещание?

– Нет. Ты ей ничего не скажешь, а я скажу только о том, что включил в него Веронику.

– Кто она такая, эта Вероника? Судя по всему, ей еще и восемнадцати нет… Что ты успел натворить? – Яков прижал пальцем кнопку «Печать» и напряженно ждал ответа.

Григорий хотел рассмеяться, но закашлялся и заперхал, как столетний дед.

– Я натворил, как ты выразился, много лет назад, – отдышавшись, пояснил он. – Вероника – моя родная внучка, только она об этом не знает. И вообще, до сегодняшнего дня об этом знали только двое – я и еще один старикашка. Теперь нас стало трое… Кхе…

* * *

Женя встревоженно и жадно ощупывала взглядом каждый миллиметр его лица, крепко держа за свободную от капельницы руку.

– Выглядишь неплохо, – соврала она, зная, что Григорий не поверит.

Спорить он не стал, в этом не было ни смысла, ни необходимости. Назначенная на завтра операция больше не пугала, как раньше. Из прозрачного пакета в вены вливалось спокойствие и отрешенность.

– Я должен тебе кое-что сказать, родная.

– Не надо. Молчи лучше.

Женя поправила легкое одеяло и снова впилась взглядом в его лицо. Тонкие брови жены сдвинулись, заломив кожу над переносицей, в глазах застыл тот самый страх, который только-только отпустил Григория.

– Я должен. Если что… – он помедлил, но не для того, чтобы выдержать эффектную паузу (что он, кстати, частенько использовал), а потому что переводил дыхание, – если меня не станет, Яков Рубинштейн тебе поможет и с делами, и с бумагами. Он был сегодня здесь, мы обо всем договорились.

– Зачем? Зачем здесь был Яков? – еще больше нахмурилась Женя.

– Я немного изменил завещание, малыш. Добавил в него одну родственницу. Думал, что смогу помочь ей сам, но, если умру, пусть ей помогут хотя бы мои деньги. Я виноват перед ней и ее матерью.

При последних словах Женя моргнула, а потом вдруг улыбнулась.

– Да ты – ловелас! – тоном судьи, зачитывающего обвинение, произнесла она. – После операции все мне расскажешь про эту «родственницу», понял, муж мой?

– Слушаюсь, мой генерал, – прохрипел Григорий, кряхтя от застрявшего в груди смешка.

– Больше ничего не изменил? – подозрительно прищурившись, спросила Женя.

Григорий повозил головой по подушке в знак отрицания. Она наотрез отказывалась от роли его душеприказчика, и ссориться сейчас ему совершенно не хотелось.

– Так, Стасу содержание чутка урезал.

Женя поджала губы. У них были разные взгляды на парня. Женя его жалела, как и многие из друзей, но Григорий оставался непреклонным – он считал, что дал сыну все, что мог, для успешной карьеры и жизни, а тот, как жадный птенец, только и умел раскрывать клюв пошире, требуя еще и еще и не собираясь ничего делать самостоятельно.

– Он, между прочим, звонил вчера, спрашивал про твое самочувствие.

– Неужели? Ну-ну…

Григорий был совершенно уверен, что Стас был последним человеком на земле, которого интересовало состояние его здоровья. Разве что в смысле близости к смерти.

– Гриш, ты зря. Он переживает, – попыталась заступиться за его сына Женя.

– Не сомневаюсь, – прохрипел Григорий. – Давай не будем о нем? Давай о нас? Я не все сказал, птичка-невеличка.

Женя улыбнулась.

– Во-от! Вот такую я тебя люблю больше всех на свете. Спасибо, что появилась в моей жизни. Если позволит Бог, мы с тобой еще почудим!

– Мы непременно почудим и разрешения ни у кого спрашивать не будем! Ты ведь не трусишь?

– Абсолютно.

– И я не буду. Я знаю вот тут, – она потянула вялую Гришину ладонь и приложила к своей груди, – все будет хорошо.

Он ухмыльнулся и сделал попытку просунуть руку в вырез блузки. Женя шутливо хлопнула его по запястью и смущенно оглянулась на медсестру за стеклянной преградой окна в палату. Та резко опустила голову.

– Ты – похотливое животное! – заявила жена, подавив смешок.

– Называй вещи своими именами, Женюшка. Старый развратник? Похотливый козел?

– Не старый и не козел, но близко к истине. Да ну тебя! – отмахнулась она.

А потом пришел серьезно настроенный врач и прекратил это безобразие, выставив Женю из палаты. Но Григорий еще долго улыбался и слышал в ноющем сердце ее тихий смех.

* * *

Стас Стрельников нашарил под подушкой неумолкающий мобильник и просипел в микрофон, не открывая глаз:

– Слушаю…

– Станислав, это Яков. Жду у себя в офисе через час.

Ответить Стас не успел, в ухо ввинтились короткие гудки.

– Какого хрена? – проворчал он, но глаза продрал.

Комнату заливал свет из высоких окон. Посмотрев на часы, Стас спустил ноги на пол и, покачиваясь, посидел, тупо пялясь на разбросанные по полу вещи.

– Что случилось?

На низкой тахте за его спиной зашевелились, и чья-то рука провела по спине от шеи до голой задницы. Стас с недоумением обернулся. Он совершенно не помнил, с кем провел эту ночь.

– Стасик, у тебя же есть кофе? – капризно растягивая слова и хлопая наращенными ресницами, спросила девица, не то Дина, не то Яна.

Решив не гадать, как она оказалась в его постели, Стас буркнул:

– Сорян. Некогда кофе распивать. Труба зовет. В смысле – дела.

– Как? – Девушка приподнялась на локте, и спутанные белые волосы прикрыли обнаженную грудь. – Ты же обещал на байке покатать…

– Отмена.

Стас поднялся, чувствуя ломоту во всем теле и привкус блевотины во рту. Углядев на полу нечто красное, сверкающее пайетками в солнечном свете, он подцепил это ногой и швырнул на тахту.

– Одевайся, я ухожу через десять минут.

– Но мне нужно в душ! – возмутилась хозяйка пайеток ему в спину.

Не отвечая и больше не обращая на девицу внимания, Стас направился туда сам. Стоя