Фламандская петля - Наталья Николаевна Ильина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Что я вчера сожрал? И где?» – подумал Стас. Насчет выпивки он не сомневался: в любом состоянии пил одно и то же – виски. А что касалось другого… Денег почти не было. Чем угостили, то и сожрал. Похолодев, он выставил левую руку, развернув локтем вниз. Шумно выдохнул, плюнув водой – никаких следов укола не обнаружилось. «Бля. Надо как-то выкручиваться, а то проснусь однажды с иглой в вене. Или – не проснусь», – пожурил себя он.
Вода сделала свое дело. В голове немного прояснилось, и он вспомнил, почему стоит под душем вместо того, чтобы трахнуть еще разок блондинку, то ли Яну, то ли Дину. «Дядя Яша!» Сердце замерло. Неужели – все? Стас резко крутанул барашки кранов и, обмотав бедра полотенцем, выскочил из душевой кабины.
Блондинки не было. В его большой квартире-студии спрятаться не получилось бы и у мыши. «Умница! – с минутным облегчением мысленно похвалил ее Стас. – Встретимся еще раз – расцелую!» Торопливо одевшись и зачесав со лба мокрые волосы, он сгреб со столика в прихожей ключи, портмоне и вышел из квартиры.
* * *
Яков Рубинштейн вздохнул, увидев Стаса на пороге своего кабинета. Парень у Гришки был, конечно, большим шалопаем, но Яков не одобрял того, как друг и давний партнер к нему относится. Развод не развод, а сын есть сын. Даже если он такой непутевый. Зато красавец, каких поискать, правда, разгульный образ жизни уже начинает сказываться. Яков невольно нахмурился, заметив синяки под глазами Стаса, нездоровый оттенок кожи, которого не мог скрыть даже искусственный загар, и мелко подрагивающие руки. У Якова было три дочери, и к Стасу он всегда испытывал покровительственную нежность. Хотя в зятья такого не пожелал бы и врагу.
«Нет, – в который раз подумал Яков, – мои девочки ни в какой Лондон учиться не поедут. Вот пример того, что чужбина и отсутствие родительского контроля может сделать с талантливым ребенком».
– Привет, дядь Яша! – Стас завалился в кожаное кресло (Halo Bedford – образчик особого пристрастия Якова Рубинштейна к монументальной мебели) и небрежно скинул на пол подушку из-под спины. – Зачем звали?
В глазах парня горел жадный интерес, но он не решился задать вопрос напрямую.
– Отец в коме, – сухо ответил Яков.
– О!
После этого восклицания, насквозь пропитанного фальшью, Стас мог бы не продолжать.
Яков покачал головой:
– Так бывает. Надеюсь, все будет в порядке. Кома медикаментозная.
– А-а… – протянул парень и тут же добавил: – Зачем пугаете, дядь Яш? Надо Женьке позвонить, ведь она же там? С ним?
– Там, там. Я тоже был там позавчера. Потому тебя и позвал. Ты знаешь, я отношусь к тебе почти как к сыну…
– Ну? – Стас поднял голову и вперил в лицо Якова неожиданно острый, холодный взгляд.
– Отец переписал завещание. Кончай ты свои загулы, Станислав. Если он умрет, будешь жить на жалкие копейки, да и те рассчитаны только на пять лет.
– Не понял? – Стас приподнялся над креслом, вцепившись в край дубового стола так, что побелели пальцы. – А в чью же пользу все отойдет?
– Весь капитал отец оставляет Евгении, кроме Малинников.
– Да? Значит, мне – только эта занюханная деревня, а Женьке – все?
– Нет. Занюханная деревня, как ты выразился, – крупное предприятие с солидным годовым оборотом и капитализацией плюс недвижимость – отойдет Веронике Бойко. Больше я ничего не знаю. А говорю тебе все это только потому, что еще не поздно взяться за ум. Твой отец жив, он тебя любит, хоть и строг. Покажи ему, что и ты достойный наследник. Завещание поменять недолго, как видишь.
Но Стас не слушал. Яков смотрел, как исказилось его лицо: мука, отчаяние, злоба, и наконец – ненависть. Такого Яков не ожидал и впервые засомневался в том, что поступает правильно. Но парень сумел взять себя в руки. Черты лица разгладились, приняв обычное – бесшабашное – выражение.
– Спасибо, дядь Яш! Только ты меня и любишь в этом мире. Я подумаю над тем, что ты сказал. Правда подумаю. Ты, это, не подкинешь деньжат? Я на мели совсем… У отца сейчас не спросишь, Женьки тоже нет…
Яков покачал головой и полез в стол. В верхнем ящике, в медном антикварном ларце он держал небольшую сумму наличными для непредвиденных расходов. Отсчитав три бумажки по сто долларов, подумал и со вздохом добавил еще две.
– Иди. Иди и думай. Да, Стас, – окликнул он, когда единственный сын Григория уже был возле двери, – за деньгами больше не приходи.
* * *
«С-сука!» – скрипел зубами Стас, слетая вниз по лестнице. В висках стучало, перед глазами расплывался мир. «Что, б… делать-то?!» – взвилась испуганная мысль.
– С-сука! – прорычал он вслух, выскочив на улицу, и какой-то мужик испуганно отшатнулся.
Пятьсот баксов – это даже не смешно. Сейчас он был готов полететь в проклятую Германию и придушить отца собственными руками. Остановившись посреди улицы, Стас уставился на инстинктивно сжавшиеся кулаки. Нет, с таким завещанием это было бы плохим выходом! Если отец «крякнет» – а в этом Стас совершенно не сомневался, – дело примет печальный оборот. Какая-то неизвестная отцовская шалава оттяпает жирный кусок наследства, а остальное уйдет к Женьке! За долю отцовской жены Яков ему хребтину переломает, с его-то опытом, но оспорить не даст, и Стас был готов с этим смириться. Смазливую простушку Женьку папаша любит всерьез, тут все понятно, но что за Вероника? Как ее там? Бойко?..
Мысли перескакивали с одного на другое, лишь бы не возвращаться к самому страшному – на послезавтра назначена встреча с Киром, и ему нужно будет что-то говорить… Если Кир позволит Стасу говорить, а не вышибет все зубы разом. Шестьдесят косых зеленью – не шутки.
Каким образом Стас умудрился накопить такой долг, он и сам толком не понимал. Как и того, сколько в этой сумме фактического долга, а сколько – процентов по нему. Ну гулял на широкую ногу. Было дело. А папаша, с-сука, кран прикрутил… Ну нюхал. Брал, да. В долг брал. Не раз. Не два. В голове отлично уживалась спокойная уверенность в том, что он обязательно выкрутится и деньги вернет, с неприятными «звоночками», которые в последнее время звучали все чаще. То вдруг не впустили в Ikon, клуб, в котором он был едва ли не прописан, то
