Аю-Даг. Роман. Второе издание - Наталья Струтинская

– Упростили? По-моему, деньги – довольно серьезная вещь.

Василий покачал головой.

– Жизнь – великий дар; мечты, чувства, порожденные удивительными биохимическими процессами в нашей голове, люди заключили в прочную бумажную клетку – деньги. Клетка эта превращает людей в зверей, пробуждая в них самые дурные качества. Но ты не можешь существовать без этой клетки, потому что клетка эта, словно птиц в инкубаторе, кормит нас. – Василий замолчал, глубоко вдыхая свежий воздух и серьезно глядя в темноту. – Но долг человека не только в этом, – сказал он. – Долг каждого человека – найти свое место в этом мире.

Василий вскинул голову к звездам.

– Мне всегда казалось, что все уже известно заранее, – тихо сказала я, – и каждому человеку уготована своя судьба. Мир слишком сложно устроен, чтобы человек жил в нем сам по себе.

– А не выбирает ли человек сам свою судьбу, принимая предоставляемые ему жизнью возможности или же отказываясь от них? – спросил Василий и посмотрел на меня.

Было в его взгляде что-то, от чего мне вдруг стало жаль его. Какая-то тоска, мучавшая его.

«Почему ты говоришь обо всем этом сейчас?» – подумала я, и, словно прочитав этот вопрос в моих глазах, он ответил, будто мысль была высказана вслух:

– Все это вздор, – махнул он рукой, – не слушай меня. Ты счастлива, а я действительно немного пьян, и потому мы можем не понимать друг друга. Все это вздор, – повторил он. – Здесь холодно. Было бы лучше уйти отсюда. Почему ты здесь одна? Почему не нежишься в лучах внимания?

Я с укором посмотрела на него. Последнее слово он выделил. Он дразнил меня.

– Молчишь? – спросил Василий. – Рассердилась? Не сердись на меня. Душа моя говорит на своем языке, который даже я иногда не понимаю, тем более, когда понимание мое притуплено дешевым шампанским. Скажи мне что-нибудь, Маша. Как поживает Бонус?

– Спит и ест, – сказала я. – Выглядит счастливым.

– Счастливое существо, – вздохнул Вася. – Человеку для счастья нужно гораздо больше.

– Моя бабушка говорит, что для счастья достаточно просто любить, – вспомнила я.

Василий задумчиво кивнул головой.

– Твоя бабушка очень мудрая женщина.

Я закуталась в палантин. Солнце, наверное, путешествует сейчас где-то далеко на западе, и чем дальше оно отдалялось от этих мест, тем становилось холоднее. Повисла минута молчания. Я посмотрела на Василия. Облокотившись на поручень, он смотрел прямо в глаза черной морской дали, туда, где звездный небосвод скатывался за линию горизонта.

– Ну же, – прервала я тишину, подтолкнув его в бок, – твое красноречие сегодня в тонусе. Скажи мне еще что-нибудь.

Василий усмехнулся.

– Уже поостыл моих аллегорий аппарат. Мое красноречие, наоборот, хромает сегодня. Но я работаю над ним, читаю Канта, Кафку, Гегеля…

– Ты серьезно? – рассмеялась я.

– На самом деле нет, – Василий театрально подавил глубокий вздох. – Те чистые умы меня не вдохновили, когда я за них взялся. Я больше люблю обыденные сюжеты, которые тебе дают самому делать выводы. – Он взглянул на меня. – Да ты совсем замерзла, мой друг! Пожалуй, тебе действительно лучше пойти погреться.

– Наверное, ты прав, – сказала я, собираясь уйти.

– Маша, – позвал меня Василий, и я обернулась к нему.

Он стоял, прислонившись к перилам. Красивое лицо его было серьезно. И снова жгучая, необъяснимая тоска сковала мне сердце. Мне захотелось побыстрее уйти отсюда. Мне казалось, еще мгновение, и моя решимость покинет меня. Я не смела больше питать надежд, которым никогда не сбыться.

И если осадок в оливковом масле говорит о качестве продукта, то осадок в любви говорит о подделке.

Глава 21

Дни стояли жаркие, солнечные, спокойное море игриво светилось на солнце.

Мы с Вадимом каждый день проводили у причала, гуляя по набережной. Я держала его под руку, а он рассказывал мне какие-нибудь смешные истории, так что к вечеру от смеха у меня болели скулы. Это были те безмятежные дни юности, когда человек, поддаваясь истинному инстинкту своей души, находит прекрасным и волнующим все окружающее его.

Все вокруг мне казалось бесконечным, радостным, полным восторга.

Меня переполняли поэтические мечты и переживания, сердце искало любви. Впервые пробудившееся начало жаждало своего психологического удовлетворения. Я неосознанно искала прикосновений, восторженных взглядов и мимолетных улыбок. Впервые в Крыму я начала писать стихи.

Они были нескладные, рифма спотыкалась, но мне было необходимо перенести свои мысли во что-то материальное. А мысли мои занимал Вадим.

Он вдохновлял меня. Он занимал мои мысли и мои дни. Прогуливаясь по набережной, мы могли говорить часами, а после обеда мы шли купаться. Мы пролезали через прорезь в заборе местного санатория и шли на чистый, оборудованный пляж. Мы плескались в море, заплывали за буйки и ныряли. У буйков вода была прозрачная, так что было видно дно и маленьких серебряных рыбок, снующих между камнями.

Пляж, на котором мы проводили большую часть своего времени, располагался недалеко от причала, где должен был находиться катер Василия, и я невольно поглядывала в ту сторону, так что Вадим однажды спросил:

– Ты кого-то ищешь?

– Нет-нет, – быстро проговорила я и улыбнулась.

Ближе узнавая Вадима, я все больше убеждалась в том, как сложно устроен был этот человек. Иногда он был весел и беззаботен, много шутил и смеялся, а иногда замыкался в себе, был неразговорчив, остро реагировал на мои слова, искажая их реальный смысл. Иногда, как мне казалось, специально, он начинал говорить о Василии, говорить дурно, заставляя меня невольно защищать его. И тогда я видела огоньки ярости в его глазах.

Однажды, в один из тех дней, когда солнце еще целыми днями опаляло землю, раскаляя камни и выжигая траву в степях, а на море был штиль, мы с Вадимом сидели на деревянных досках старой пристани. Я болтала ногами, под которыми мерно покачивалось прозрачное море, по дну между серо-зеленых камней сновали маленькие серебряные рыбки, а на поверхности плавали полупрозрачные медузки.

– Помнишь, ты мне говорила, что тебе всегда нравился покой? – неожиданно спросил меня Вадим, который стоял рядом со мной и запускал блинчики по воде. – И что ты всю жизнь хотела провести в той вашей бухте?

– Я была маленькой и мечтала сохранить то, что я имела, заморозить, законсервировать свое детство. О покое я тогда не мечтала.

– А сейчас? Сейчас тебе больше по душе покой?

– Не совсем так… Просто мне больше по душе вечер, проведенный с книгой, чем вечер в компании громкой музыки и алкоголя, – пожала плечами я.

– Когда вся прелесть молодости в буйстве красок? – удивился Вадим. – Оставь покой для старости!

– В старости покой уже не будет приносить чувства наслаждения, – улыбнулась я ему. – Покой тоже будет борьбой – борьбой жизни и смерти. Наслаждение покоем – удел молодости.

– Наслаждение – удел молодости. Мне кажется, просто нужно жить и ни о чем не задумываться.

– Я так не могу, – покачала головой я. – Жить сегодняшним днем мне кажется неправильным. Мне спокойнее распланировать завтрашний день, делая что-то, знать о последствиях. Ты разве живешь иначе?

– Конечно! Я первый раз слышу, чтобы в семнадцать лет рассуждали, как ты. – Вадим закинул последний камень, и он пластом бултыхнулся в воду. – Нужно жить сейчас, не волнуясь о прошлом и не задумываясь о будущем, иначе можно упустить настоящее. Я молод, у меня отличное здоровье, я полон сил и желаний, и я не хочу покоя. О чем ты будешь вспоминать в старости? О своей спокойной жизни? Чем ты будешь восхищаться? Просто так состарившимся телом? Мне кажется, человек должен по максимуму использовать свои возможности.

– Чтобы что-то вспоминать в старости, для начала нужно в молодости сохранить память, – рассмеялась я.

– Нужно все попробовать в жизни, – покачал головой Вадим. – Живем один раз.

– Все люди разные, и потребности у всех разные. Кому-то нравится заниматься физикой, а кому-то – печь пирожки. Если у человека не возникло желания испытать все прелести жизни, неужели он зря прожил свою жизнь?

– Если у человека есть желание и возможность открывать новые физические законы, но нет желания испытать жизнь на прочность, значит, такова его миссия в жизни. Но вряд ли миссия человека состоит в том, чтобы провести свою жизнь в тишине.

– Такой миссии физически не может быть, наверное, ни у одного человека, – вздохнула я после короткого молчания.

– Почему же? Если есть желание.

Я пожала плечами.

– Потому что в мире нет тишины.

Вадим каждый день был совершенно разный, я не могла предугадать его действий и мыслей, иногда совершенно противоречащих друг другу. Мне иногда казалось, что я больше не вижу в нем того раскаяния, которое он испытывал в самом начале нашего знакомства, и не нахожу в нем прежнего желания изменить свою жизнь.