Аю-Даг. Роман. Второе издание - Наталья Струтинская

– А кто еще тебе говорил про него? – спросил Вадим.

– Это не важно, – махнула рукой я и, заглянув в его глаза, я сказала: – Вадим, нас с Васей связывает старая детская дружба и больше ничего. Ничего, слышишь?

– Однако ты любишь его?

– Нет, я его не люблю… Не люблю так, как ты думаешь.

– Ты боишься, что он увидит нас?

– А он здесь?

– Да.

Вадим скрестил руки на груди и глубоко вздохнул, глядя в море. Я подошла к нему и положила свои руки поверх его. Мне вдруг показалось, что Вадим обернется сейчас, и в глазах его больше не будет прежней теплоты.

– Посмотри на меня, – тихо попросила я.

Он обернул ко мне свое лицо. В глазах его отражались фонари теплохода.

– Что ты делаешь со мной? – проговорил он, глядя мне в глаза.

Я покачала головой. Мне нечего было сказать ему.

– Ты не сможешь сохранить отношения с нами обоими, – Вадим оттолкнулся от поручня. – Когда решишь для себя, что тебе действительно нужно, дай знать.

И он направился обратно к корме теплохода.

Что мне действительно было нужно? Я повернулась обратно к морю, и ветер ударил мне в лицо.

Я хотела любить и хотела поглощать эту любовь, питаться ею, дышать ею. Душа моя требовала скорее платонической любви, нежели тело – прикосновений.

И снова имя Василия. Мне хотелось уничтожить его из своей памяти, мне хотелось развязать тот прочный колос, что связал наши имена. Люди воспринимали нас как единое целое. Но мы не были единым, думала я, он не принадлежал мне, как и я не принадлежала ему. Я хотела быть любимой, но он не давал мне. Он, он, он…

Нужно было стереть это убеждение. Я была я, и имя Василия, которому я была, собственно, не нужна, преграждало мне путь к счастью.

Он был где-то здесь, подумала я, он пришел, несмотря на свою неприязнь к Вадиму. Какое лицемерие!

Откинув волосы назад, я решительным шагом направилась в ту часть теплохода, где как раз заиграла медленная музыка, и все, разбившись по парам, начали танцевать. Я поискала глазами Вадима и, обнаружив его рядом с Викторией, подошла к нему и, не взглянув на нее, вывела Вадима на середину палубы.

Из колонок лилась медленная мелодия Кенни Джи, и звуки саксофона заполняли пространство, переливаясь в свете фонарей.

Обвив шею Вадима руками, я заглянула в его зелено-голубые глаза и увидела в них немой восторг. Наклонив голову, он коснулся щекой моей щеки, а руки его обвили мою талию. Он крепко прижал меня к себе.

Могла ли я в тот момент сделать иной выбор? Нет. Когда человека отталкивают с одной стороны и притягивают с другой, какую сторону выберет человек? На мой взгляд, выбор очевиден.

Я призналась себе, что влюблена. Влюбленность была легкой, воздушной, почти невесомой. Я не думала о будущем, я не думала о том, что нас ждет через день, через неделю. Был этот вечер, этот теплоход, был этот человек, который нуждался во мне, и детские грезы мои вытеснили все страхи и сомнения.

Звуки саксофона поглотили меня. Обволакивая каждую клетку моего тела, они словно впитывали в себя все существо мое и потом, подгоняемые ветром, устремлялись ввысь, туда, где тонкой неровной дымкой белела переливчатая дорога Млечного Пути. И казалось, что я танцую уже вовсе не на палубе, что под ногами у меня невесомость, а вокруг меня окружает вечный простор.

Взгляд мой, затуманенный мечтами, блуждал по толпе, пока вдруг не споткнулся обо что-то.

Я увидела Василия, танцующего в стороне вместе с Викторией. Василий сжимал в своих объятиях маленькое, тонкое тело, светлая головка касалась его щеки, а губы в улыбке что-то шептали. Он не смотрел на меня, но не заметить нас было невозможно. И тогда, дабы доказать Вадиму, себе, Василию, всему миру свое решение и навсегда разрубить узел, связывающий меня с его именем, я коснулась губами губ Вадима.

Это было лишь прикосновение – теплое, чужое. Как только мои губы нашли его, я сразу же отстранилась. Мне казалось, весь мир смотрит на нас в эту минуту. Я подняла глаза, и его, страстные, глубокие, синие, встретили мои. Они выжидательно смотрели на меня, руки его крепче прижимали меня к себе; одна медленно поднялась вверх и коснулась моей обнаженной спины. Прикосновение это, словно электрический ток, поразило меня. Он нагнулся ко мне, но я отвела голову в сторону и прижалась к его щеке.

Для первого раза достаточно, подумала я. Слишком большую роль отводят поцелуям. Чувство полета испарилось, и я чувствовала себя так, словно я обнаженная стою перед публикой.

И снова я увидела Василия. Прижимая к себе Викторию, он улыбался, и лицо его радостно светилось, но темные глаза, не отрываясь, смотрели на меня.

«Пусть знает», – подумала я, а в душу прокралась горечь сожаления.

Кенни Джи сменил клуб-денс. Тело мое полностью отдалось ритму, вверяя ему каждое свое движение. Танец поглотил меня, позволив невольно уйти от тех мыслей, что отчаянно стремились затопить сознание, и тех прикосновений, которых невольно избегало все мое существо.

Я чувствовала на себе взгляды; взгляды эти выражали восхищение со стороны мужской половины, и зависть – со стороны женской, – одинаково льстивые, питающие мое самолюбие. Я была поглощена собой, музыкой, светом, – я была поглощена тем, что пьянило меня сильнее любого шампанского.

Почувствовав в теле усталость и жар, я направилась к носу теплохода, где музыка была тише, а ветер освежал разгоряченное тело. Я захватила с собой палантин.

Черные зрачки моря, покрытые звездной сверкающей радужкой, встретили меня. Когда успели зажечься эти звезды, еще час назад скрытые от глаз? Миллиарды созвездий картой расчертили небо, изображая на черном полотне материки и океаны далеких планет и миров, наполненных тайной познания, истиной, противоречием и мечтами. Небо, днем скрытое за ослепляющим взор светом, ночью открывало свое истинное лицо, перед которым вся суета дня и земные желания исчезают, оголяя подлинное человеческое одиночество.

– Светись, светись, далекая звезда,Чтоб я в ночи встречал тебя всегда.Твой слабый луч, сражаясь с темнотой,Несет мечты душе моей больной.Она к тебе летает высоко, —И груди сей свободно и легко…

Я обернулась. Василий, прислонившись к стене и скрестив руки на груди, наблюдал за мной. Подойдя ближе вальяжной походкой, облокотившись на металлический поручень и заглянув в мои глаза, он продолжил:

– Я видел взгляд, исполненный огня(Уж он давно закрылся для меня),Но, как к тебе, к нему еще лечу,И хоть нельзя – смотреть его хочу…5

Заглянув в его темные глаза, я произнесла:

– Я не ожидала встретить тебя здесь.

Василий повернулся к морю, глядя туда, куда минуту назад всматривалась я.

– Я не мог упустить случай увидеть Вадима в новом амплуа, – и, вздохнув, он окинул взглядом небо и протянул: – Будто кто-то прибил к небу гвоздями черное полотно.

– Кто-то видит на небе гвозди, а кто-то – целые миры, – пожала плечами я. – А насчет Вадима… Боюсь, тебя ждет разочарование.

– Разочарование никого не ждет. Это всего лишь осадок слишком больших надежд.

– Все это смахивает на лицемерие.

Василий усмехнулся.

– Ты же знаешь, лицемерие и я – вещи несовместимые.

– Тогда как объяснить твое присутствие на его празднике?

– А я пришел вовсе не к нему… – вскинул брови Василий.

Речь его была какой-то слишком веселой, мягкой и склонной к философии, так что меня неожиданно осенила мысль.

– Ты пьян? – воскликнула я.

Василий взглянул на меня и улыбнулся. А потом оттолкнулся от поручня и воздел руки к небу. Рубашку его раздувал ветер.

– Если я и пьян, то только жизнью! – Василий крепко сжал поручень, так что костяшки на его пальцах побелели. – Дыши, Маруся, дыши! Чувствуй этот воздух! Он дик, как этот берег, и свободен, как эта водная пустыня! Он свободен, в отличие от людей.

– Все в твоих руках, – пожала плечами я.

– К сожалению, миссия рук такова, что они способны претворять в жизнь лишь сигналы мозга. Им не подвластны сигналы наших сердец.

– Разве сигналы наших сердец не подают импульс мозгу, чтобы руки наши претворяли в жизнь сигналы сердца?

– Все это так. Но есть чудовищная сила под названием «обстоятельства».

Я покачала головой.

– Человек свободен в своих действиях. Слово «обстоятельство» мне напоминает слово «отговорка», – я подмигнула Василию. – Как думаешь, может, они синонимы?

– Я думаю, есть такое обстоятельство, как долг, – после минутного молчания, сказал Василий. – Оно является синонимом тому, что делает человека человеком – чести.

– Долг? – переспросила я. – Если ты и должен кому-то, то только своим родителям. Но долг этот невозможно покрыть.

– Покрыть невозможно. Но лучшее, что мы можем для них сделать – подарить им достойную старость. И, к сожалению, люди упростили этот мир до того, что для осуществления любого, пусть даже самого ничтожного замысла, нужна обыкновенная маленькая бумажка – деньги.