Литературные тайны Петербурга. Писатели, судьбы, книги - Владимир Викторович Малышев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А выдающийся русский мыслитель Василий Розанов оценил подвижническую деятельность Суворина так: «Он принял бесчисленные оскорбления, принял лютый вой всей печати на себя, принял комки грязи, полетевшие на него… заслонив от уймы подлости и пошлости больное тело России. Раны Суворина – раны телохранителя России…».
Коктебельский отшельник
Поэт Максимилиана Волошина многим любителям литературы запомнился тем, что последние годы жил в Коктебеле в Крыму, в доме, который завещал Союзу писателей СССР. Но прославился он в Петербурге, и не только своими необычными стихами, внешностью античного грека, а еще и тем, что стал последним участником дуэли между литераторами.
Родился будущий поэт в Киеве в семье юриста, коллежского советника. Однако почти сразу после рождения сына родители разошлись, и ребенок остался на попечение у матери. Учится начал в 1-й Московской гимназии, но прилежанием за партой и примерным поведением не отличался. После переезда в Крым, директор тамошней феодосийской гимназии, когда ему показали его табель успеваемости, отреагировал на просьбу его матери так: «Сударыня, мы, конечно, вашего сына примем, но должен вас предупредить, что идиотов мы исправить не можем».
Московский университет, в который поступил, тоже не закончил. Был отчислен «за участие в беспорядках» с правом восстановления, но продолжать обучение не стал, занялся самообразованием. Деньги у семьи были и в 1900-х Волошин много путешествовал, занимался в библиотеках Европы, слушал лекции в Сорбонне. В Париже он также брал уроки рисования и гравюры.
Свой среди символистов
Вернувшись в начале 1903 года в Москву, Волошин с лёгкостью стал «своим» в среде русских символистов, начал активно публиковаться. Жил попеременно то на родине, то в Париже, много делал для сближения русского и французского искусства. Регулярно посылал корреспонденции для газеты «Русь» и журнала «Весы», писал о России для французской прессы. Не избежал модного тогда увлечения, и в марте 1905 года в Париже вступил в масонскую ложу «Труд и истинные верные друзья». В апреле того же года перешёл в ложу «Гора Синайская».
В апреле 1906 года Волошин женился на художнице Маргарите Сабашниковой и поселился с ней в Петербурге. Но скоро он принял решение об отъезде в Коктебель, где начал писать цикл «Киммерийские сумерки».
Последняя дуэль
22 ноября 1909 года между Волошиным и его собратом по перу, другим знаменитым поэтом Николаем Гумилёвым состоялась дуэль. Говорят, что это была последняя дуэль в Петербурге с участием поэтов. Секундантом Волошина был граф Алексей Толстой. Московская газета «Русское слово» сообщила: «Гумилёв резко и несправедливо отозвался об одной девушке, знакомой Волошина. Волошин подошёл к нему, дал пощёчину и спросил: «Вы поняли?» «Да», – ответил тот».
Дуэль назначили в районе печально знаменитой Чёрной речки и стрелялись из пистолетов времён Пушкина. Николая Гумилёв выстрелил первым. Промах! У Волошина – осечка. Он хотел прекратить поединок. Противник требовал продолжения дуэли. Что случилось дальше, не совсем ясно. По одной версии, вновь была осечка, по другой – Волошин выстрелил, стараясь не попасть в Гумилёва.
Причиной дуэли, как и положена, была поэтесса Елизавета Дмитриева, с которой Волошин сочинил весьма успешную литературную мистификацию – Черубину де Габриак. Её он просил о ходатайстве для вступления в антропософское общество, их переписка длилась всю жизнь, до смерти Дмитриевой в 1928 году.
«Стройтесь в роты, обормоты!»
Заметным поэтом Волошин стал, когда вышел его первый сборник «Стихотворения. 1900–1910» вышел в Москве в 1910 году, и получил репутацию «строгого парнасца». В 1914 году вышла книга избранных статей о культуре – «Лики творчества»; в 1915 – книга страстных стихотворений об ужасе войны – «Anno mundi ardentis 1915» («В год пылающего мира 1915»). В это время он всё больше внимания уделял занятиям живописью, писал акварельные пейзажи Крыма, выставлял свои работы на выставках «Мира искусства».
Шутя, Волошин называл «обормотами» себя и литераторов, обитавших в его коктебельском доме и постоянно бормотавших ритмичные строки. У них был свой походный марш, начинавшийся: «Стройтесь в роты, обормоты». Они дурачились, устраивали розыгрыши, весёлые импровизации, приводя в изумление чинных дачников. Одна из мистификаций, как мы уже знаем, обернулась дуэлью.
В автобиографической заметке он писал, вспоминая 1905–1912 годы: «Этапы блуждания духа: буддизм, католичество, магия, масонство, оккультизм, теософия, Рудольф Штейнер. Период больших личных переживаний романтического и мистического характера». Марина Цветаева, хорошо его знавшая, высказалась яснее: «Это был – скрытый мистик, то есть истый мистик, тайный ученик тайного учения о тайном».
Летом 1914 года, увлечённый идеями антропософии, Волошин приехал в Дорнах (Швейцария), где вместе с единомышленниками более чем из 70 стран (в том числе Андрей Белый, Ася Тургенева, Маргарита Волошина и др.) приступил к постройке Первого Гётеанума – культурного центра основанного Р. Штейнером антропософского общества. (Первый Гетеанум сгорел в ночь с 31 декабря 1922 года на 1 января 1923 года.)
В 1914 году Волошин написал письмо военному министру России Сухомлинову с отказом от военной службы и участия «в кровавой бойне» Первой мировой войны. После революции поэт окончательно осел в Коктебеле, в доме, построенном его матерью. Здесь он создал множество акварелей, прекрасно передающих не столько реальный пейзаж, сколько настроение, им навеваемое, разнообразие линий холмистой «страны Киммерии», их мягкие, приглушенные краски, линию морского горизонта, колдовские облака, тающие в лунном небе.
В годы Гражданской войны поэт, держался в стороне от схватки, пытался умерить вражду, спасая в своём доме преследуемых: сперва красных от белых, затем, после перемены власти, – белых от красных. Письмо, направленное Волошиным в защиту арестованного белыми Осипа Мандельштама, весьма вероятно, спасло того от расстрела.
Пророческие стихи
Современники относились к Волошину, напоминавшему внешностью античного грека в образе Зевса, по-разному. Бунину он казался снобом, эстетом, Бенуа воспринимал его с иронией. Своим лихим нравом он временами походил на запорожского казака. Но были и те, кто видел в нем вдохновенного мистика и пророка
Некоторые его стихи того времени буквально потрясали современников. Характерный эпизод приведён в воспоминаниях М.Д.
