Итамар К. - Идо Нетаньягу

После ухода Абу-Ахмада наступила короткая пауза.

— Значит, все устроено, — сказал Узи тоном, свидетельствующим о том, что он удовлетворен результатами встречи.

И тут наконец Итамар совершенно неожиданно для своих «консультантов» вскочил с места и гневно объявил:

— Нет, ничего не устроено!

Режиссер и его приятель опешили.

— Что случилось? — искренне удивился Узи.

И тогда на глазах у посетителей, официантов и хозяина заведения, который в панике выскочил из кухни, Итамар зашелся в истерическом крике. Он бросал обвинения одно за другим — в лицо Узи, не пощадил и Шмуэля, который сидел оглохший, не понимая, за что на него обрушился гнев Итамара.

Узи, тоже вскочивший со своего места, орал ему в ответ, что, знай он, какой человек Итамар, не только не повез бы его в Яфо, но и не сел бы с ним в одну машину, даже бы не стал вступать в разговор.

— Так ты поддерживаешь взгляды Меламеда, а? — крикнул Узи. — Теперь все ясно!

Когда до бедного Шмуэля дошла ужасная правда, он впал в шок. Его руки инстинктивно взметнулись, чтобы прикрыть разинутый рот.

— Что вы вообще знаете о взглядах Меламеда, кроме того, что сами ему приписали?! — взорвался Итамар.

По мере того как крики его усиливались, начала путаться речь. Такое с ним случалось в моменты сильного волнения. В конце концов Итамар в гневе покинул ресторан, не сумев закончить фразы.

Не привыкшему к подобным инцидентам Узи удалось все же на удивление быстро овладеть собой. Позже, изображая это происшествие своим знакомым, он с гордостью это подчеркивал. Но когда Итамар ушел, Узи почувствовал, насколько он взволнован. Он плюхнулся на стул и смахнул пот со лба. А придя в себя, извинился перед хозяином ресторана и пообещал, что больше никогда не приведет к нему этого типа.

XIX

Хотя сразу же после злополучной поездки в Иерусалим с Бар-Нером и его другом Итамар встретился с Ритой, она с тех пор не подавала признаков жизни. Судя по тому, как Рита набросилась на него в тот вечер, и по ее отказу спать с ним, Итамар решил, что на этот раз их отношениям наступил конец. Однако он ошибся. И вот она стоит у входа в его квартиру со страдальческим выражением лица.

— Это ужасно, — сказала она. Потом вошла внутрь и крепко обняла его. — Я тебе сочувствую.

— Что ужасно? — спросил Итамар, все еще находясь в ее объятиях.

— Ты не читал «Идкуней ха-йом»? — с удивлением спросила она. — Статью в субботнем приложении?

Итамар не читал статью. У него не было ни малейшего представления о том, что готовилось в эти дни в редакции газеты на улице Цидкиягу в Тель-Авиве и в холонской квартире журналистки Орит Мехмаш. У Орит был маленький интимный рабочий уголок в столовой. Там стояли компьютер, телефон и факс — все, что, собственно, необходимо для серьезного журналистского расследования. Как и другие адские изобретения, припасенные для газет и еженедельников, так и эта бомба Орит Мехмаш попала в то утро через газетные киоски и лавочки в каждую израильскую квартиру.

Такие мины, большие и маленькие, взрываются почти ежедневно. Вот партийный деятель, раненный в горло. Он лежит на больничной койке в надежде оклематься и встать на ноги, но через неделю получает новый, на сей раз смертельный, удар. Вот отставному офицеру достается осколок в грудь, когда он читает в газете о том, что натворил тридцать лет назад. Вот контуженым оказывается рядовой гражданин, который согласился участвовать в телевизионной дискуссии о моральном облике армии, а потом прочел статью о дрязгах между ним и соседями, в которой, в частности, описывается содержимое пакета с мусором, который он, видимо, просыпал на лестничной клетке. Вот профессор математики, высказавшийся об историческом значении той или иной горы, открывает свою любимую газету и узнает, что с трудом осилил элементарную алгебру, а о высшей математике и слыхом не слыхивал.

Так ежедневно ковровая бомбардировка накрывает всю страну, оставляя убитых и раненых. Те взывают о помощи. Но напрасны их мольбы! Деятельность журналистов, этих рыцарей демократии без страха и упрека, направлена на оздоровление страны, ее духовное очищение. Конечно, там и сям попадаются отдельные упрямцы, которые, принимая на себя удары неделя за неделей, месяц за месяцем, не только остаются в живых, но еще и продолжают сотрясать воздух речами. Каким-то образом их костный мозг умудряется возобновлять быстрее обычного запас крови взамен вытекшей из ран. Но не бесконечно же! Приходит день, и на их лицах появляется болезненная бледность, и тогда им остается только призывать смерть, которая прекратит наконец их страдания.

Тяжелая картина, не правда ли? Но пресса не только с корнем вырывает сорняки. Она еще холит и лелеет маленькие слабые ростки, питает их и помогает выпрямиться во весь рост. Если они того заслуживают. Вот, например, хирург Н. Б. из больницы «Идуд» в Гиватаиме, разработавший недавно «новую» технику операций поджелудочной железы, которой в Швеции пользуются уже добрых пятнадцать лет. Или певица Г. П. С тех пор как она покинула Израиль девять лет назад, никто за границей не слышал о ней ни звука (разве что в еврейских студенческих клубах). Но нашим газетам стало известно, что ей неизменно сопутствует беспримерный успех в Америке и сейчас на крыльях этого успеха она готовится к концертному турне в Израиле. Или А. Н. — борец за гражданские права из Кайфы, который не состоялся как адвокат (нет, нет, его дискредитировали враги!), а затем обанкротился в качестве издателя. Его теперь выдвигают кандидатом на получение международной премии в защиту гуманизма. Честь и хвала достойным! Они упорно вылезают на свет, как мелкие осенние грибы на квадратных городских газонах. И разумеется, со страниц газет не сходят имена тех, кто, как могучие кедры, уходят корнями глубоко в почву, а вершиной подпирают облака.

— Ты, как всегда, не замечаешь ничего вокруг. И поэтому я так люблю тебя.

— Что ты имеешь в виду?

— Ой, мой дурачок! — Ее тон был несколько искусственным и не мог скрыть нервозности.

Рита села на кровать и протянула ему приложение к газете. На первой странице красовалась огромная фотография Меламеда. Его лицо выражало житейскую мудрость, приобретенную горьким опытом. В его глазах светился ум, а во всем облике запечатлелась какая-то романтическая жажда жизни. Над его редеющими волосами большими буквами было написано: «Шауль Мела-мед: путь к славе», а внизу обложки приведена анонимная цитата: «Он не брезговал никакими средствами, чтобы, не разбирая дороги, лезть вверх со своим крякающим голосом».

Итамар вздохнул и тяжело опустился на кровать рядом с Ритой.

— Открой на двадцать пятой странице, — сказала она.

Там начиналась статья о Меламеде, занявшая семь полос. Итамар не в состоянии был читать все подряд, так ему в этот момент стало больно. Он прочел заголовок, потом перескочил вперед, вернулся, снова взглянул на фотографию Меламеда — и так несколько раз. Возможно, не будь здесь Риты, он бы и ограничился одними подзаголовками, не вникая в подробности, пока не собрался бы с силами. Ведь он, по сути, был человеком слабым, неспособным противостоять горькой действительности. Но в присутствии Риты он не позволил себе расслабиться. Поэтому, несмотря на предельное душевное напряжение, он продолжал читать, перескакивая с колонки на колонку, пока не одолел всю статью целиком.

«Неудивительно, что Жюльетт Жиро оставила его, — читал Итамар высказывание некоего «общего друга», приведенное под старой фотографией пианистки. — Она в какой-то момент поняла, что стремительный взлет Меламеда был блефом. Когда ее талант оказался под угрозой, она бросила Меламеда ради Эрика Бруно. И действительно, разве можно сравнить Меламеда с Бруно?»

— Правда, невозможно, — пробормотал Итамар.

«Годами Меламед считался преуспевающим израильским артистом, одним из тех, кто взлетел высоко и принес стране славу, — так начиналась статья. — Многие до сих пор уверены в этом, и наверняка найдутся прихлебатели, которые и в дальнейшем будут настаивать на общепринятой версии. Но так ли думают специалисты? По мере того как я углублялась в изучение этого вопроса, после долгих бесед с понимающими людьми картина стала постепенно проясняться. У Шауля Меламеда действительно было большое международное имя, но, по мнению многих, приобретено оно вовсе не за счет высокого уровня его пения. Каким же образом в таком случае он добился мирового признания? Возможно, ответ кроется в самой сущности эпохи, в которую мы живем. Не всемогущие ли масс-медиа создали его имидж? Несомненно, у Меламеда была необычайная способность использовать средства массовой информации в своих интересах. Один из старых меломанов заметил по этому поводу, что явление, подобное Меламеду, когда певец со средними способностями создает вокруг такую шумиху, было бы невозможно в прежние времена, включая девятнадцатый век, репертуар которого — о, ирония судьбы! — исполнял Меламед».