Итамар К. - Идо Нетаньягу

— Конечно! Ты не думаешь, что твое страстное желание снять фильм о Меламеде проистекает из чувства вины перед Сильвией?

— Нет, нет, — поспешно возразил он, — это случилось уже после того, как я решил делать фильм. Собственно, я пришел к ней для того, чтобы выяснить ряд подробностей для сценария. Пение Меламеда захватило меня, вся его личность…

— Но твои мысли о ней вызвали у тебя чувство вины еще раньше, и оно усилилось после смерти Меламеда, несмотря на то что ты еще не спал с ней. Между желанием и действием нет принципиальной разницы, то есть ее нет в подсознании. И я думаю, что осуществление сексуального желания лишь усугубило твое чувство вины перед ней и вызвало идефикс с фильмом. Ведь ты пытаешься снять его любой ценой, вплоть до самоуничтожения.

— Рита, — прервал ее Итамар, — я хочу сказать тебе… Надеюсь, ты не слишком рассердишься. В последнее время я думал, что твои встречи со мной обусловлены ожиданием моего успеха на ниве кинематографа. Я был уверен, что ты оставишь меня при первой неудаче. Подожди, не перебивай меня, мне важно сказать тебе это. Мне кажется, что одна из причин, по которой я продолжал отношения с Каманским и академией, был страх потерять тебя. Я полагал, что ты — из тех женщин, которые признают только преуспевающих мужчин. Но вот ты здесь, со мной, в один из тяжелых моментов моей жизни, когда меня поливают грязью, когда мои шансы сделать «Lieder» а может, вообще любой фильм приближаются к нулю.

Ты здесь, ты поддерживаешь меня, и если я подвергал сомнению твою любовь — я страшно виноват. Как может ошибаться человек!

— Я останусь тебе верна, Итамар, — прошептала Рита с нежностью, — но ты должен пойти к психоаналитику. Ты поймешь истинную причину своего стремления снять фильм о Меламеде, о Моцарте, собственно, фильм вообще. Ты сейчас стольких вещей не понимаешь…

— Ты ведь только хочешь помочь мне, а я… Наконец-то мои глаза открылись.

— Если бы я могла сделать для тебя еще больше…

К страданиям Итамара прибавилось чувство вины по отношению к Рите. Он больше не мог сдержать слез. Рита с трудом разобрала его слова, прерываемые рыданиями:

— Если бы я не носился со своими грандиозными идеями, вся эта гадость о Меламеде не увидела бы свет.

Она обняла его и, пока он долго плакал в ее объятиях, гладила его по голове, потом наклонилась и поцеловала в шею. Когда он затих, Рита осторожно сняла с него рубашку, одновременно раздевшись сама.

Газета смялась под их телами, потом сдвинулась к краю постели и, в конце концов, провалилась в щель между стеной и кроватью.

XX

Примерно через две недели после появления статьи Орит Мехмаш в квартире Итамара раздался телефонный звонок.

— Господин Колер?

— Да, это я.

— Говорит Хавива Харузи из газеты "Каэт".

— Слушаю вас.

— Я собираюсь подготовить статью о Шауле Меламеде и, собственно, о вас. Я хотела бы взять у вас интервью.

— Спасибо, я в этом не заинтересован, — ответил Итамар.

— Неужели после того, что было опубликовано, вы не хотите обнародовать свое мнение? Даже сегодня появился еще один, правда небольшой, материал о Меламеде.

— Чего они хотят от него? Почему не оставляют в покое?

— Почему бы вам не высказать это общественности?

"Действительно, почему бы и нет?" — подумал Итамар. Апельбаум и Рита советовали ему никак не реагировать, но Итамар не был уверен в их правоте. Что случится, если он выразит свое мнение публично? Хуже уж точно не будет, и не исключено, что поможет делу. До сих пор Итамар не предпринимал никаких действий, надеясь, что кто-нибудь из читателей отреагирует на статью, но, кроме письма от некоего Ирмеягу Рацона, ничего в газете не нашел.

"Интересно было узнать, что в последнее время знатоки спорят о Шауле Меламеде, — писал Рацон. — Я из числа тех, кто испытывает отвращение от дискредитации авторитетов просто так, ради удовольствия, но, с другой стороны, не думаю, что их надо возводить в ранг святых. Ведь Меламед — один из нас, плоть от плоти нашего народа, вырос с нами и, конечно, не должен над нами возвышаться. Поэтому радует, что он наконец-то свергнут с высокого трона и снова вернулся к нам".

Итамар не совсем понял автора письма. Что он, иронизирует или разделяет мнение журналистки? Возможно, редактор не почувствовал в письме иронии и именно поэтому предпочел его откликам читателей, поддерживающих Меламеда. Неужели совсем не было таких писем? Мыслимо ли, чтобы ни один из учеников Меламеда, живущих в Израиле (хотя их немного), не написал ни слова в ответ? Итамар не верил этому. С другой стороны, его подозрения, что редактор и другие влиятельные лица в газете находятся в сговоре, может быть, указывают на развитие некоей паранойи? И не исключено, что ее породил последний разговор Итамара с Бенционом Апельбаумом.

— У меня в этом деле богатый опыт, — сказал ему Апельбаум, когда они встретились в Иерусалиме, чтобы обсудить ситуацию. — Журналистов вообще не интересуют поиски истины.

— Вы не преувеличиваете? Быть может, слишком обобщаете?

— Да, обобщаю. Конечно, встречаются исключения. Однако без способности обобщать мы не могли бы мыслить, анализировать разные явления. За деревьями не видели бы леса. Я повторяю: правда как таковая их вообще не интересует. Они сплетают факты, а иногда высасывают их из пальца для того, чтобы проводить определенную линию в своих публикациях или для раздувания сенсации с целью поднятия тиража. У средств массовой информации есть важная общественная функция, но они ее не исполняют. Много лет назад ко мне пришел очень известный радиожурналист — его имя нам сейчас не важно. Это было после того, как я опубликовал ряд статей, вызвавших резкую негативную реакцию.

— Статьи о чем?

— При случае расскажу. Сейчас у меня нет желания предаваться воспоминаниям. Но история послужила мне уроком. Он, этот журналист, хотел понять мои побуждения. "Почему вы так написали?" — спрашивал он. "Потому, что это — правда", — ответил я. "Но какая причина заставила вас выступить с этой, как вы ее называете, правдой?" — настаивал журналист. Он долго сидел здесь, на том же месте, где сейчас сидишь ты, и отказывался допустить такую возможность, что обнародование правды и было моей целью. И это журналист, для которого поиски истины и открытие ее общественности должны быть профессиональной задачей!

— Потому, что это — правда, — медленно повторил Апельбаум и добавил с иронической усмешкой: — Для наших журналистов правда — это пустой звук. Поэтому предпочтительнее смолчать, проглотить обиду — хотя я знаю, как тебе больно, — и дать всей истории забыться.

— Вы говорите о моих личных чувствах? Это пустяки… Но Апельбаум отлично знал Итамара и видел, как его задело презрительное замечание о нем в статье.

— Проблема заключается в том, что Меламедне может опровергнуть ложь, — объяснил Итамар. — Вы не думаете, что на мне лежит обязанность защитить его доброе имя?

— И ты воображаешь, что тебе позволят?

— Я напишу статью.

— Шанс опубликовать ее близок к нулю. И даже если твою статью напечатают, то так искромсают, что ты ее не узнаешь.

Тут Апельбаум попал в точку. Итамар не открыл ему, что уже успел попытать счастья у редактора "Идкуней ха-йом", того самого приложения, где была опубликована статья Орит Мехмаш. Редактор прочел несколько строк из отклика Итамара и вернул ему рукопись. "Подобные сухие аналитические статьи не соответствуют сегодняшнему стилю мировой прессы, в том числе стилю нашей газеты, — объяснил редактор. — Кроме того, у нас не принято печатать материалы случайных людей, не имеющих солидного журналистского опыта".

Вместо публикации редактор предложил послать к Итамару Орит Мехмаш для всеобъемлющего интервью. Серьезная журналистка, сказал редактор, внимательно выслушает вас и сумеет облечь ваши мысли в приемлемую для восприятия читателей форму.

— Больше всего меня мучает то, — сказал Итамар Апельбауму, — что я своими руками обрушил все это на голову Меламеда. Если бы я не решил сделать о нем фильм, если бы не упрямился с этими сокращениями, ничего бы не случилось!

— Иногда предпочтительнее сидеть дома и молчать, — согласился Апельбаум. — И тогда ты в полной безопасности. Жизнь трудна и коротка. Нужно попытаться получить удовольствие от того немногого, что она в состоянии дать. Если тебе удается абстрагироваться от всего, что происходит вокруг, жизнь в Израиле может быть приятна, даже приятнее, чем в большинстве стран мира. Возьми, к примеру, климат. Где на свете есть еще такой чудный климат, как в Иерусалиме, с такой мягкой сменой сезонов, сухим воздухом и прохладным ветерком в летние вечера? Здесь проходят концерты мировых знаменитостей, в букинистических магазинах продаются книги на всех языках. И как красива наша страна! А люди? С ними пока еще можно разговаривать, просто так беседовать в магазине или на улице. В кафе тебя обслужат без этой приклеенной улыбки, как принято за границей. Здесь нет искусственности Америки и большинства стран Европы. Есть еще заповедники прошлого, хотя признаю — они постепенно исчезают. Но вот пример: вчера я обнаружил кафе без музыки, где можно сидеть и читать книгу. Правда, здорово? Если ты не включаешь радио и телевизор и избегаешь чтения газет, вполне можно жить здесь, и даже не без удовольствия.