Бриллианты Forever, или Кто не носит Tiffani - Елена Веселая

Полчаса, отпущенные в тюрьме на прогулку, закончились. Элина благодарит меня и присоединяется к группе коллег, которым пора идти на следующий стенд. А ко мне на всех парусах несется Лев Сергеич. Лицо его красно от гнева, в горле клокочут невнятные ругательства. Я спрашиваю, в чем дело. Неужели он сердит на меня?

Оказалось, нет. Он проходил мимо стенда нашего главного поставщика и увидел там конкурента — того самого парня с дикими глазами. Лев Сергеич сразу же заподозрил, что конкурент хочет сманить поставщика. Или как минимум сделать параллельный заказ. Лев Сергеич уже забыл, что продал магазин. Пепел Клааса застучал в его сердце, ярость благородная вскипела, как волна. Он ворвался на стенд и на глазах изумленных, ничего не понимающих итальянцев устроил русскую разборку.

Я живо представила себе эту картину: как они стоят, набычившись, и исторгают ругательства. В такие минуты тонкий флер, который набрасывает на них занятие красивым бизнесом, растворяется бесследно, и на поверхность вылезают простые парни «с Ростова», привыкшие выяснять отношения по-простому, по-мужицки. То есть матом и кулаками.

Впрочем, спустя минуту Лев Сергеич легко переключается — мимо проходят две девушки-модели, и он провожает их взглядом. Подмигивает мне: «Спорим, они русские?» Я не вижу здесь никакого повода для спора, поэтому пожимаю плечами. Лев Сергеич бежит за ними с криком: «Девушки, постойте!» И конечно, оказывается прав — девушки оборачиваются. И впрямь наши. Лев Сергеич преображается на глазах. Если бы у него были усы, он бы их молодецки подкрутил. Он ведет девушек пить кофе. Вот уж точно — красота спасла мир.

Я их оставляю. Во-первых, мне никогда не нравилось, как Лев Сергеич кокетничает с девушками — мне не хочется видеть его в минуты наибольшего поглупения. Во-вторых, со мной все ясно. Чего на меня тратить время, деньги и кофе?

Сажусь на лавочку передохнуть, и тут же ко мне подваливает пожилой итальянец, с которым меня знакомили на одном из стендов. Сейчас у меня в голове все уже настолько перемешалось, что я не помню не только как его зовут, но и на какую компанию он работает. Пытаюсь сосредоточиться и не сморозить лишнего.

Впрочем, оказывается, он брат Льва Сергеича по разуму — подошел, чтобы пригласить меня на ужин. Я вежливо отказываюсь. Он так искренне расстроен, что мне становится его жалко.

— Может быть, тогда вы не откажетесь быть моей дамой на сегодняшнем приеме журнала W?

От этого я отказаться не могу. Я слышала про этот прием — он считается чуть ли не самым важным светским событием выставки. Мы договариваемся встретиться у главного входа сразу после закрытия.

Я снова нахожу Льва Сергеича и осторожно интересуюсь его планами. У него никаких планов нет. Девушки выпили кофе и от дальнейшего отказались. Так что он едет в гостиницу. Я понимаю, что на прием его со спутниками не пригласили. И выпаливаю:

— Я с вами не еду. Останусь здесь. Хочу погулять по Базелю.

Он ничего не сказал, только посмотрел на меня исподлобья. Чувствую, сегодня у господ будет тема для разговора. Наверно, мое поведение выглядит вызывающим, но мне уже нечего терять.

Прием, устроенный одним из самых влиятельных модных американских журналов, проходит в картинной галерее Базеля. В зале душно и много народу. Официанты носят подносы с японской едой. Видимо, в Швейцарии это считается высшим шиком, но до Японии отсюда явно далеко. Я, попробовав, стала вежливо отстраняться от предлагаемой пищи. Развлекаюсь тем, что проверяю свою наблюдательность и память на украшения: все дамы пришли в бриллиантах, и я почти безошибочно определяю, кто на какую компанию работает. Каждая является послом своей фирмы, и украшения — как флажки разных держав на лимузинах. Очень удобно — можно непринужденно начинать разговор словами: «Вы ведь работаете там-то?» — и продолжать его комплиментами. В ювелирном мире легко быть светским — для этого нужно просто иметь хорошую зрительную память.

Мой спутник дергает меня за рукав:

— Пойдем за сумками!

Я не сразу его понимаю:

— За какими сумками?

— Вы что, не знаете? Люди ходят на этот прием из года в год, потому что, уходя, получают в подарок сумку с журналом. Сумки каждый раз разные, достаточно красивые и удобные.

Я улыбаюсь нешуточному энтузиазму пожилого ювелира по поводу даровых мешков. Но вижу, что ирония моя напрасна: цвет мирового ювелирного искусства выстроился в очередь за холщовым подарком. И мы еще сетуем на российскую неизбывную страсть к халяве!

Теперь я спокойна. Мои патриотические чувства получили мощную подпитку. Дармовщину любят все. Даже те, кто каждый день имеет дело с бриллиантами.

На выходе сталкиваюсь с Виктором. К его неумеренной радости при виде меня я уже стала привыкать. Настолько, что уже не придаю ей значения. Он просит меня остаться, поболтать с ним. А то ему, видите ли, скучно. Я киваю на своего спутника:

— Я не одна. Так что извините. В другой раз.

Ждать, что он отреагирует на эти слова просьбой оставить телефон, я тоже уже перестала. У меня складывается впечатление, что он воспринимает меня как телевизор: если идет интересная передача, он живо реагирует, переживает. В общем, ему нравится. Передача закончилась, и он выключает телевизор, тут же забыв о его существовании.

Я могу уже себе признаться. Мне очень нравится Виктор. Пожалуй, он мне нравится больше, чем кто бы то ни было и когда бы, то ни было. Но телевизором я быть не хочу.

Я ухожу в сопровождении моего пожилого спутника. Надеюсь, гордо. Чувствую, что Виктор смотрит мне вслед.

За углом торопливо прощаюсь с итальянцем и ловлю такси. Похоже, бурная светская жизнь меня разорит вконец.

3 апреля, понедельник

Два последних выставочных дня проходят без приключений. Народ схлынул — все крупные закупщики переезжают в Женеву, где начинается Салон Высокого часового искусства. Чтобы попасть туда, требуется специальное приглашение. Лев Сергеич с Ириной и Павлом отправляются на Салон. Я, к собственному облегчению, остаюсь одна. У меня есть теперь возможность прогуляться по «каменному» павильону, посмотреть, как работают бриллиантовые дилеры. Их движения завораживают меня, как, наверно, и должны завораживать действия настоящих профессионалов. Уже потому, как огромного роста еврейский парень в ермолке берет в руки пинцет, я понимаю, что дальше будет сплошная поэзия.

Легким, почти неуловимым движением он подхватывает розоватый камень, перебрасывает его с руки на руку, ловко кладет в ямку между толстыми пальцами. Безошибочно, на глаз, определяет цвет и чистоту. Тут же жестом фокусника достает калькулятор. Несколько молниеносных движений — и смущенный индийский продавец, потея и кряхтя, вынужден снизить цену процентов на тридцать. Я стою, открыв рот. Вообще-то подглядывать здесь не принято, но я ничего не могу с собой поделать. Еврей с индийцем быстро сторговываются и расходятся. Покупатель, на лице которого еще минуту назад нельзя было прочесть ничего, кроме суровой сосредоточенности, неожиданно подмигивает мне.