Все против всех - Дмитрий Суворов

Все равно на сравнение, скажем, с Саенко, не тянет. А ведь звали его за глаза «товарищ Маузер» — после одной истории. Пошел он в аптеку, и бедолага-аптекарь с ним о чем-то поспорил. Ох, не надо было. Как потом вспоминали очевидцы, хотел Ермаков объяснить, но… инстинкт сработал убил… Это для него — привычный уровень общения. И ничего, умер не в психушке — похоронен с почестями на Ивановском кладбище, прямо напротив П. П. Бажова…

Было ли что-нибудь хотя бы отдаленно похожее на весь этот кошмар у белых? Только у атамана Семенова: шесть его застенков наводили ужас на все Забайкалье.

Особенно дурной славой пользовалась тюрьма на станции Даурия, где свирепствовал начдив Азиатской дивизии барон Р. Унгерн-Штернберг: он был таким зверюгой, что впоследствии монголы стали его… почитать как воплощение злого духа (еще бы: его палачи Сипайло и Бурдуковский скальпировали людей заживо и протыкали им уши раскаленными шомполами). Но… И Семенов, и Унгерн не могут считаться стопроцентными белогвардейцами. Унгерн — явный предтеча фашизма даже по идеологии своей.

А Семенов — хитрейший лис, циничный политик, очень напоминавший по всем своим замашкам большевиков (недаром Колчак его так и звал: «белый большевик»). Кстати: в 1920 году Семенов предлагал свои услуги Ленину (ответа не было). По отношению к колчаковцам семеновцы находились в состоянии почти что открытой войны (чем объективно немало помогли красным); слово «колчаковец» было у семеновцев бранным (обычно в сочетании с матерными прилагательными); впоследствии, в Монголии, многие колчаковские офицеры и чиновники, попав в руки к Унгерну, погибли мучительной смертью. И колчаковцы платили полной взаимностью: Семенов, к примеру, был арестован каппелевцами в 1922 году при попытке приехать во Владивосток, а Унгерн туда и не совался — знал, что сразу расстреляют… Среди настоящего же белого движения аналогов чекистскому людоедству мы не найдем.

Пусть Колчак, по собственному признанию, не мог обуздать «сибиреязвенную атаманщину» (то есть Семенова и Ко), пусть во всех белых армиях были командиры, творившие страшные злодеяния (Булак-Балакович у Юденича, Анненков у Колчака, Шкуро и Слащов у Деникина), но в целом все лидеры и правительства белых не только не были террористическими — они, по тем временам, были чересчур интеллигентными и либеральными.

А против них играли топорами мясника… В такой ситуации исход был предопределен.

Надо отдать должное теоретикам и творцам самой страшной системы власти в истории: она оказалось весьма эффективной — хотя бы на первых порах. Ничтожное меньшинство сумело навязать свою волю огромной стране и распоряжаться ею бесконтрольно несколько десятилетий. И даже представить дело так, что весь мир долго принимал преступления за подвиг.

«Страна молчит, — писал безымянный автор очерка „Корабль смерти“ в 20-е годы в эмиграции. — Из ее сдавленной груди не вырывается стихийный вопль протеста или хотя бы отчаяния. В России установилась мертвая тишина кладбища. Страна сумела физически пережить эти незабываемые годы гражданской войны, но отравленная душа ее оказалась в плену у Смерти. Может быть, потому расстреливаемая и пытаемая сейчас в застенках Россия молчит».

И это была главная, психологическая победа большевиков в той войне. Хотя уже тогда, отвечая автору «Корабля смерти», С. Мельгунов написал пророческие слова: «Нет! Мертвые не молчат!»

Воспоминания Яна Цвикке — сенсационные откровения или дезинформация?

Быть исследователем в условиях России XX века — дело неблагодарное. Раньше от информации «маде ин оттуда» нас добросовестно оберегал железный занавес. Сейчас он рухнул, но на его месте скоропостижно возник новый золотой, как его зовут на Западе, или валютный, — информация «из-за бугра» по-прежнему недоступна: просто не по карману.

Так обстоит дело и с библиографией на тему трагедии в Ипатьевском доме. Огромное количество исследований, проведенное и накопленное русской эмиграцией — в частности, монархическими организациями Франции и США, нам, увы, пока недоступно. Теперь это касается и ближнего зарубежья. Поэтому то, о чем пойдет речь, можно считать просто удачей.

В «Независимой Балтийской газете» (Рига) летом 1992 года появилась статья Светланы Ильичевой «Это я убил царя». Спустя несколько лет ее перепечатали в местной газете: Краснотурьинска (!). И вот она — в моих руках.

Ряд моментов в статье из Риги вызывает недоумение. Автор пишет: «Кто только не счел нужным перепеть на свой лад книгу Н. Соколова „Убийство царской семьи“ — Касвинов, Рябов, Радзинский». Между тем Э. Радзинский как раз — один из основных оппонентов Н. Соколова по части версии о том, как происходило убийство и захоронение…

Кроме того, такой пассаж: «Известно, что арестовало царскую семью правительство Керенского и препроводило в Тобольск». Но арестовало Николая II и его родных правительство князя Львова — именно он был во главе двух первых составов Временного правительства; только третий его состав возглавлялся Керенским, и именно этот состав правительства ответственен за высылку царской семьи в Тобольск.

Но главное вовсе не в этом. «Гвоздь программы» заключается в том, что С. Ильичева сообщает: в 1964 году она разыскала в Риге Яна Мартиновича Свикке… Узнаете?

Цвикке, он же — Родионов, наш старый знакомый! Участник перевозки семьи из Тобольска на Урал. Мы уже упоминали о нем как об одном из второстепенных действующих лиц трагедии. С. Ильичева, кстати, называет его не Цвикке, а Свикке.

Опять-таки не ясно, что правильнее (с точки зрения латышского языка). Поэтому я буду называть его Цвикке, как в предыдущих главах, чтобы не путать читателя.

Тут надо сделать небольшое отступление. Э. Радзинский уделяет Я. Цвикке в книге о Николае II немного места — страницы три. И сообщает, что Цвикке Родионов дожил до 70-х годов и в последние годы выжил из ума и нацеплял на пиджак все возможные и невозможные значки, козыряя ими как орденами. Сходную информацию дает и С. Ильичева: «Он умер в 1976 году в возрасте 91 года в полном одиночестве… В Риге он был человек известный: над ним многие посмеивались. На своем обшарпанном пиджачке Ян Мартинович носил множество значков, сувенирных эмблем и прочих „регалий“»… И тут же: «В свои 79 лет он обижался на невнимание к его заслугам перед советской властью».

Надо сказать, карьера у Яна Цвикке была отнюдь не рядовая. Сын батрака из-под города Бауски (Восточная Латвии), пекарь, студент университета, ссыльный, эмигрант, комиссар рижской народной милиции (до сдачи Риги немцам по Брестскому миру), комиссар дивизии в гражданскую войну, член высшей военной инспекции полевого штаба 3-й армии (это, кстати, было на Урале, в районе Перми), военком штаба Реввоенсовета, резидент ВЧК, сотрудник особого отдела НКВД СССР в годы Великой Отечественной войны, главный редактор Госиздата (в 1945–1954 годы), наконец — профессор Латвийского университета. И потом сразу — в отставку…

Круто, не правда ли — особенно если учесть, что 1937 год он проскочил благополучно. А вот правительственных наград у него было — воробей наплакал: две-три медали и орден Трудового Красного Знамени. И все.

Нет, не все. Самое интересное только начинается. В этом длинном послужном списке есть еще одна должность, которую Цвикке никогда ни в одной анкете не указывал.

Уже интересно? Так вот, это должность — комиссар отряда особого назначения.

И тут самое время сказать, почему статья С. Ильичевой называлась «Это я убил царя». Дело в том, что это слова Я. Цвикке. Те самые, за которые над ним насмехалась вся Рига. Но старый чекист не только говорил их: оказывается, у него была готова рукопись книги «Ясные дали великого пути», где он утверждал, что принимал личное участие в казни Романовых.

У вас, читатель, уже скептическое выражение лица: ну вот, Юровский с Ермаковым всю жизнь лаялись за право считаться убийцей № 1, теперь еще один выживший из ума в гонку включился… Не торопитесь с выводами. Я. Цвикке в своей рукописи (С. Ильичева сообщает, что держала ее в руках в 1984 году в одном из музеев Риги) сообщает очень много такого, что… Однако все по порядку.

Первое. По словам Яна Мартиновича, «когда интервенты (то есть чехи. Д.С.) угрожали Тобольску, было решено перевести царскую семью в Екатеринбург». Еще один обвинительный акт белогвардейцам! Я уже писал, что у них были все возможности освободить Николая и его родных в нашем городе. Но коль они угрожали Тобольску, то отбить царскую семью в Сибири можно было и подавно: во-первых, красногвардейские силы в Тобольске были еще скромнее, чем в Екатеринбурге; во-вторых, как вы помните, омские и уральские большевики на улицах Тобольска только что не «мочили» друг друга — следовательно, их силы были раздроблены. Да и численность их ничтожна помните, Николай писал в дневнике о приезде уральского отряда на «нескольких тройках». И наконец, третье: Романовых везли на Урал на перекладных, причем не всех сразу, а двумя группами. Первую группу на санях до Тюмени, а оттуда поездом сперва в Омск — там В. Яковлев, конвоировавший семью, получил известие о перемене маршрута с ведома Москвы, — затем обратно, через Тюмень в Екатеринбург. И уже потом — вторую группу пароходом до Тюмени, потом по железной дороге на Урал. Учтите еще и разборки между Омском и столицей красного Урала, которые не утихали на протяжении всего пути семьи: Яковлев, к примеру, чуть не нарвался на пулю в Омске — там его объявили врагом революции.