Крепкие узы. Как жили, любили и работали крепостные крестьяне в России - Ника Марш

Если пожилые господа проживали в поместье, то летом к ним часто приезжали дети, уже с собственными отпрысками. «Мы оставляли город в апреле месяце и возвращались туда только в ноябре», – писала графиня Варвара Николаевна Головина. Вообще, молодые семьи очень часто какое-то время проживали с родителями и лишь потом постепенно приобретали собственный дом или снимали квартиру. Например, А. С. Пушкин после свадьбы с Натальей Гончаровой не один раз менял адреса в Москве и в Петербурге. Во дворе их столичного дома, где они поселились в 1831 году, поставили памятник, полученный Натальей в приданое. Я уже писала про скупого дедушку этой красавицы, который с удовольствием выделял деньги на своих фавориток, но не хотел раскошелиться ради внучки.

Иногда главную роль в доме исполнял не дворецкий, а экономка, тоже из числа крепостных. Чаще так получалось в усадьбах, где всем верховодили женщины. Вдовам было проще и удобнее общаться с себе подобными: немолодыми, но понимающими в хозяйстве женщинами. Экономка выступала как правая рука своей хозяйки, могла спорить со слугами и давать им наставления. В некоторых случаях ее влияние было так велико, что помещица словно бы отходила на второй план. Иные экономки умудрялись удачно выйти замуж за своих же хозяев. Например, в 1881 году князь Григорий Волконский женился на Лидии Ваксель, служившей в его доме. Это был ужасающий мезальянс для общества XIX века. Ведь первым браком князь был женат на графине Бенкендорф!

«Народонаселение… состояло из женщин, – вспоминал Николай Селивановский, сын известного в XIX веке типографа. – Первую роль играла Матвеевна… Она смотрела за хозяйством, выдавала муку… Кормила меня, крестила… рассказывала сказки. Бабушка всегда советовалась с нею по хозяйству. Сверх того, в доме было много женщин – кухарка, горничные, их мать, старуха Алена».

Опорой бабушки Лермонтова, например, служила ключница Дарья. Она была замужем за камердинером Михаила Юрьевича, который подолгу находился то в Петербурге, то на Кавказе. Видя, как печалится ключница в разлуке с мужем, Елизавета Алексеевна даже писала внуку: «Скажи Андрею, что он давно к жене не писал… Купи что-нибудь Дарье. Она служит мне с большой привязанностью».

В XVIII веке у знати стало модным заводить иностранных слуг, и часто ими были мавры. Голштинский дворянин Фридрих Берхгольц[44] сделал в ноябре 1724 года запись в своем дневнике: «Недавно молодой Долгорукий… привез себе скорохода и несколько иностранных лакеев, чего здешняя молодежь еще не делала». А в доме князей Цициановых полвека спустя жила «арапка» Зетюльбе, которую купили еще девочкой. Православные хозяева озаботились крещением своей служанки и даже дали ей христианское имя Аксинья Михайловна, но в доме ее так и звали по-прежнему Зетюльбе. По усадьбе она ходила в платье зеленоватого оттенка и вязаной кружевной шапочке. Цициановы любили свою «арапку» и воспитывали ее наравне со своими дочерями, так что девочка научилась и говорить по-французски, читать, писать и отлично танцевать. Правда, со временем дела у князей пошли совсем плохо, и им пришлось расстаться с Зетюльбе. Экзотическая прислужница попала в детскую княгини Кудашевой – ей поручили нянчить малышей.

У известного московского помещика Александра Даниловича Янькова слуга-арап появился после женитьбы в 1745 году. Барин любил роскошь. Он держал на запятках кареты «букет»: так называли слуг, одетых на разный манер. В «букете» был лакей в придворном платье, еще один – в красном камзоле и темнокожий слуга в шароварах и чалме. Для пущей важности экипаж сопровождали скороходы, которым следовало бежать впереди.

Да что там говорить, предок поэта Александра Сергеевича Пушкина – Абрам Петрович Ганнибал – тоже был рабом[45]. Император Петр Великий купил его в Голландии, забавы ради, и затем привез в Петербург. Чернокожий слуга выполнял множество поручений господина, но «перерос» свое лакейство. Выучился, крестился, поступил на военную службу. Конечно, без особой поддержки императора это было бы почти невозможно. Так что приехал Абрам в Россию как мальчик-слуга, а окончил свои дни как помещик, владелец усадьбы.

Другой популярной экзотикой стали карлики. Испанские принцессы нежно любили крошечных слуг и даже укладывали их с собой спать (так поступала, например, Мария-Терезия, даже в пору, когда стала королевой Франции и женой Людовика XIV). А русские барыни «разглядели» карликов примерно в XVIII веке. У княгини Васильчиковой находились в услужении сразу несколько «маленьких людей», потешно обряженных, со смешными именами. Для каждого из своих питомцев княгиня распорядилась сшить по собольей шубе. У помещицы Анастасии Николаевны Хитровой жили карлик с карлицей, были карлики и у Петра I – их звали Комар и Сверчок. Вторая супруга императора тоже завела себе любимицу, карлицу Прасковью Федоровну. В 1710 году Комара и Прасковью обвенчали. К сожалению, молодожены недолго прожили вместе – карлица умерла, не сумев разрешиться от бремени. Вдовец последовал за ней очень скоро.

Как и крепостных, карликов часто не держали за людей. Анна Иоанновна, любительница жестоких шуток, выдала замуж карлицу Анну Буженинову за шута Михаила Голицына. Это для их венчания был построен печально известный Ледяной дом.

Иногда в домах держали «дур» и «дураков» – для потехи, смеху ради. Некоторые из них явно страдали психическими заболеваниями или слабоумием, поэтому им прощали глупые выходки. В Москве в начале XIX века жила у графини Елизаветы Федоровны Орловой девица Матрешка, которая так и рекомендовалась посторонним: «Я орловская дура». Матрешка любила ярко румяниться, сурьмить брови и носить старые бальные платья своей хозяйки. В этом великолепии она садилась у забора, выходившего на Пречистенку, и кричала приветствия каждому, кто проезжал мимо. Однажды таковым оказался император Александр I. «Bonjour, mon cher!»[46] – крикнула крепостная государю. Тот посмеялся, спросил, как ее зовут, и дал Матрешке денег, которые она потратила на румяна.

Про Матрешку говорили, что от рождения она была совершенно обычной девушкой, без малейших признаков помешательства. Но когда Орловы не позволили ей выйти замуж за слугу из их же дома, заболела и повредилась разумом. Или же виртуозно прикидывалась. «Дура» могла барыне высказать все, что хотела, а обычная крепостная – нет.

«Так она и говаривала графине:

– Лизанька, а Лизанька, хочешь – я тебе правду скажу? Ты думаешь, что ты барыня?

– Так что я, по-твоему? – со смехом спрашивает графиня.

– А вот что: ты наша работница, а мы твои господа. Ну, куда ты без нас годишься? Мы господа: ты с мужичков соберешь оброк, да нам и раздашь его»[47].

У помещицы Посниковой жил в доме дурачок Макарушка, который рассказывал житейские истории и изрядно смешил этим свою старую хозяйку. Он повторял то, что слышал на улице, и делал это так потешно, что пожилая дама тряслась от хохота.

А вот «дурак» князей Хованских, Иван Савельич, шутил совсем по-другому. На Пречистенке его считали умным и хитрым, а сами хозяева души в нем не чаяли. Ивана Савельича одевали по моде XVIII века, он щеголял в чулках