Огненный крест. Книги 1 и 2 (ЛП) - Диана Гэблдон

В течение долгого времени он чувствовал стеснение в груди, когда видел фотографии матери. Но потом они потеряли свое значение и стали не больше, чем предметами, в переполненном доме священника. Теперь он снова ясно увидел их, и стеснение в его груди возвратилось. Он сильно откашлялся, надеясь ослабить его.

— Хочешь воды? — она приподнялась и потянулась к кувшину с водой, который она всегда держала на табурете возле кровати, но он покачал головой, положив ладонь на ее руку, чтобы остановить ее.

— Все в порядке, — немного хрипло произнес он и откашлялся снова. Горло сжалось и болело так же, как в дни после повешения, и его рука в невольном поиске шрама коснулась пальцем неровного рубца под челюстью.

— Ты знаешь, — сказал он, пытаясь хотя бы на мгновение отвлечься, — тебе следует нарисовать свой автопортрет в следующий раз, когда ты поедешь к тете в Речной поток.

— Что, мой портрет? — ее голос прозвучал удивленно, но ему показалось, что идея ей понравилась.

— Конечно. Ты можешь, я знаю. И тогда будет… постоянная память.

Для Джема, чтобы помнить, если что-нибудь с ней случится. Невысказанные слова повисли над ними в темноте, заставив их на мгновение замолчать. Черт, а он хотел утешить ее.

— Мне хотелось бы иметь твой портрет, — сказал он мягко и провел пальцем по ее щеке. — И когда мы состаримся, я посмотрю на него и скажу, что ты совсем не изменилась.

Она коротко фыркнула, но повернула голову и поцеловала его пальцы, потом перекатилась на спину.

— Я подумаю об этом, — сказала она.

В комнате было тихо, только негромко потрескивал огонь, и изредка на поленьях шипела смола. Ночь была холодной и спокойной, но утро будет туманным. Когда он выходил на улицу, то ощутил, как над землей собирается влага. Однако в доме было тепло и сухо. Брианна снова вздохнула, и он почувствовал, что она погружается в сон. Роджером также овладело сонное состояние.

Искушение, сдаться и погрузиться в забвение, было велико, но хотя страхи Брианны немного рассеялись, он продолжал слышать ее шепот: «Он не будет помнить меня вообще». Но сейчас шепот звучал с той стороны двери.

«Нет, мама, я вспомню», — подумал он и распахнул дверь.

— Я был с нею, — произнес он тихо, глядя вверх на соединяющиеся где-то в темноте стропила.

— Что? С кем? — в ее сонном голосе прозвучало любопытство.

— С моей матерью. И бабушкой. Когда… бомба…

Он услышал, как она резко повернула к нему голову, но он продолжал смотреть вверх на темные балки.

— Ты хочешь рассказать мне? — рука Брианны сжала его руку. Он не был уверен в этом, но кивнул и сжал ее ладонь в ответ.

— Да, думаю, я должен, — сказал он тихо и глубоко вздохнул, ощущая запах кукурузной каши и лука, висевшего по углам хижины. Где-то в глубине памяти он мог чуять воображаемые запахи горячего воздуха от нагревательных регистров, овсянки и бензиновых паров от грузовиков на улице.

— Это был ночной налет. Выли сирены. Я не впервые попадал в бомбежку, но каждый раз пугался до смерти. Не было времени одеться. Мама вытащила меня из кроватки, натянула пальто прямо на пижаму, и мы побежали вниз по лестнице с тридцатью шестью ступеньками. Я пересчитал их днем, когда возвращался домой из магазина.

Самым близким убежищем была станция метро через дорогу; грязно-белые плитки и вспышки люминесцентных ламп, движение теплого воздуха откуда-то снизу, словно дыхание дракона из пещеры.

— Это было невероятно, — он видел, как люди давились, слышал крики дежурных, перекрывающие шум толпы. — Все вибрировало: лестница, стены, сам воздух.

Ноги стучали по деревянным ступенькам, когда толпа втекала в недра земли; вниз, один пролет, платформа, еще вниз и еще, в безопасность. Была паника, но паника упорядоченная.

— Бомбы могли пробить пятьдесят футов земли, но самые нижние уровни были безопасны.

Они достигли основания первой лестницы и вместе с толпой побежали к другой через короткий туннель с белой плиткой. На площадке перед второй лестницей образовался затор, поскольку из туннеля люди все пребывали и пребывали, а спускаться по ней одновременно могло ограниченное количество.

— Вход на вторую лестницу был огорожен невысокой стенкой, и я слышал, как бабушка беспокоилась, что меня раздавят.

Он стоял на цыпочках с грудью, прижатой к бетону, и мог видеть через стенку пунктир аварийных ламп и движущуюся внизу толпу. Была поздняя ночь, и большинство людей были одеты во что попало. В свете тут и там вспыхивали обнаженные участки тела и самые необычные предметы одежды. Одна женщина вместе со старым изношенным пальто надела экстравагантную шляпу, украшенную перьями и фруктами.

Он зачаровано наблюдал за толпой внизу и пытался разглядеть, действительно ли на шляпе был настоящий фазан. Дежурный в белом шлеме с большой черной буквой «Д» на ней яростно кричал, пытаясь заставить людей быстрее пройти к дальнему концу платформы, освобождая место для спускающихся с лестницы.

— Плакали дети, но не я. На самом деле я даже не боялся, — он не боялся потому, что мама держала его за руку. Если она была рядом, ничего плохого произойти не могло.

— Было большое сотрясение. Я видел, как задрожали огни. Потом вверху раздался звук, словно там что-то треснуло. Все поглядели наверх и стали кричать.

На наклонном потолке образовалась трещина, которая сначала не выглядела пугающей, только тонкий черный зигзаг среди белой плитки. Но потом она внезапно расширилась зияющей утробой, как пасть дракона, и вниз посыпались грязь и плитки.

Роджер давно согрелся, но теперь каждый волосок на его гусиной коже дрожал. Его сердце колотилось в груди, и ему казалось, что петля снова затянулась на его шее.

— Она отпустила, — сказал он задушенным шепотом. — Она отпустила мою руку.

Руки Брианны схватили его руку и крепко сжали, пытаясь спасти того маленького мальчика.

— Она должна была, — сказала она настойчивым шепотом. — Роджер, она не отпустила бы, если бы не было необходимости.

— Нет, — яростно покачал он головой. — Это не то… я имею в виду… подожди. Подожди минутку, хорошо?

Он сильно моргнул, пытаясь замедлить дыхание, собрать разбитые части той ночи. Хаос, безумство, боль… но что произошло на самом деле? Он не запомнил ничего, кроме ощущения хаоса. Но он был там, и он должен знать, что произошло. Если только он сможет заставить себя пережить это снова.

Он закрыл глаза и позволил памяти вернуться.

— Я ничего не помнил сначала, — сказал он, наконец, спокойно, — или точнее, я знал, что произошло со слов других людей.