Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

– Подоткнуть тебе?

– Нет, – разжал губы Чак. – Выпутываться долго.

– Хорошо. Кнопку ты куда забросил?

– Не знаю. Посмотри у стены.

– Ага. Нашёл.

Андрей подобрал кнопку и положил её на тумбочку. Чак смотрел на него, и Андрей решил объяснить.

– Всё равно я не в дежурке, а у Гэба буду. – Чак кивнул. – Ну, тогда всё. Спи, я пошёл.

И уже у двери его нагнало тихое:

– Подожди.

Андрей быстро вернулся к кровати.

– Что?

– Подожди, послушай… Ты ведь горел, так?

– Ну да, – кивнул Андрей. – Мы все тут горели. Ты же знаешь.

– Да, я не о том… Послушай, вот после боли, в параличе, долго лежал?

– Н-не знаю, – искренне ответил Андрей. – И… и это не паралич. Можешь двигаться, но не хочешь. Понимаешь?

– Понимаю, – Чак облизал пересохшие губы. – Как вы это называете?

– «Чёрный туман». Дать попить? – Чак мотнул головой. – А правильно будет – депрессия.

– Да, да. Слушай, как это у тебя в первый раз получилось? Ну, когда встал, ты помнишь?

Андрей улыбнулся.

– Помню.

– Расскажешь?

Андрей прислушался, кивнул и сел возле кровати.

– Ладно. Пока Гэб спит. Было так…

…Чья-то рука теребит его за плечо. Он… он знает эту руку, она уже трогала его, раньше, без боли, да, это было, он горел, и эти руки обтирали его, без лапанья, обтирали водой и становилось легче. И голос. Этот голос он тоже знает. Слова непонятны, голос требовательный, даже сердитый, но не злой. И рука добрая. Он медленно, натужно поднимает веки. Старое морщинистое лицо, белая косынка закрывает волосы. Что ей нужно от него? Он же уже перегорел, всё, кончен. Она… она была добра к нему. И подчиняясь её руке, шершавой, в мозолях, он садится, берёт в руки стакан с водой. Пить? Он не хочет пить. Нет, это что-то другое. Что она хочет от него? Он… он должен отнести стакан? Куда? Туда? Тому парню в углу? Напоить того? Зачем? Но привычка к послушанию сильнее всего, даже «чёрного тумана»…

…– И… понёс?

– Да, – Андрей улыбнулся. – Отнёс, напоил. Посидел с ним. Он горел вовсю. И обратно пошёл.

– Эта… белая нарочно, что ли, так сделала?

– Думаю, – Андрей на мгновение нахмурился и кивнул. – Да, теперь понимаю, что так. Понимаешь, пока о себе думаешь, из «чёрного тумана» не встанешь. Страшная это штука. Горишь когда, ну, что я тебе про боль рассказывать буду, – Чак кивнул, напряжённо глядя на Андрея. – Душили себя, о стенки головы били. Это кто терпеть не мог. А в «чёрном тумане»… просто застывали. Ну, а тут… начнёшь двигаться, воды там подать, обмахнуть, другого кормишь и сам есть начинаешь… Так и вставали, – Андрей улыбнулся. – Я долго про это думал, понять хотел.

– Понял?

– Не всё. Слушай, я вот что у тебя хотел спросить. Тебе руки когда прокололи?

– Чего?! – изумился Чак. – Что вы все про уколы толкуете? Не кололи мне ни хрена. В руки.

– Тогда чего ты горишь? – так же изумился Андрей, прислушался и вскочил. – Стонет. Всё, я побежал. Спи.

И мгновенно исчез за дверью. Чак даже движения его не заметил. И чего, в самом деле, про уколы все спрашивают? И парни с этим лезли, и беляк. Нет, уколов в руки не было, это он помнит точно. Ладно, может, Андре ещё зайдёт, выспросить тогда у него про уколы, он молодой, малец, считай, и поболтать любит… Может, может, потому и паралич, что уколов не было? Парней кололи, и у них «чёрный туман», а у него уколов не было, вот руки и отнялись… Но… но почему Андре спросил: «Тогда чего ты горишь?». Нет, это надо выяснить, расспросить, как следует. А пока поспать, что ли? Больше ничего не остаётся. Если б ещё сны хорошими были, а то снится всякая пакость. Чак закрыл глаза. Ладно, у него ещё будет время всё обдумать. Кто завтра дежурит? Этот метис, как его, Крис? Да, Крис, его ещё Киром почему-то стали звать. С ним тоже можно поговорить. Не малец уже, соображает… как надо. И не болтун. Ладно, всё завтра. Чак улыбнулся, засыпая.

Когда Гэба отпустило, и он снова заснул, Андрей вышел в коридор, подошёл к окну и прижался лбом к холодному стеклу. Ну и ночка. Думал, с одним придётся возиться, так этот… попрыгунчик прискакал. Хорошо ещё, что от «чёрного тумана» потише стал. Но… но не должны они гореть. Раз уколов не было, то ни боли, ни депрессии быть не должно. Не должно, а есть. Что за чертовщина с этой горячкой? Ну, только всё понял, как опять… ни хрена непонятно!

И улыбнулся. А ведь интересно получается. Чем больше понимаешь, тем больше вопросов. Почему так?

Тетрадь сорок седьмая

Атланта

Сейлемские казармы

Центр репатриации

После обеда его окликнул Фёдор.

– Мороз, ты куда сейчас?

– А что? – обернулся к нему Эркин.

– Пошли в город. А то что ж, в столице были, а видеть ничего и не видели.

Эркина так и подмывало обернуться к Жене, спросить, но хитрое поблёскивание глаз Фёдора остановило его. И он, помедлив, кивнул.

– Ладно, – и всё-таки повернулся. – Я в город, к ужину вернусь.

– Да-да, – улыбаясь, кивнула Женя. – Только будь осторожен.

– Буду, – улыбнулся Эркин.

Фёдор, тоже с улыбкой, приподнял над головой шапку, прощаясь с Женей.

Уже у ворот они столкнулись с Грегом.

– Далеко?

– В город, – весело ответил Фёдор. – Ты раньше-то бывал здесь?

– Не приходилось, – Грег внимательно оглядел Фёдора. – Не против?

– Да ни в жисть, – искренне обрадовался Фёдор.

Втроём они, показав на проходной пропуска, вышли в город.

Хотя выход был свободным, да и проломов в заборе, как он уже слышал, хватало, Эркин ещё ни разу ни пропуском, ни проломом не воспользовался. И недосуг, и особо не хотелось. Если бы не Фёдор, ему бы это и в голову не пришло, нашёл бы и так чем заняться. А в хорошей компании… да и город посмотреть тоже… интересно. Всё-таки – столица Империи. Когда проезжали через город в лагерь, он по сторонам не смотрел.

За воротами была самая обычная улица, застроенная домами в два-три этажа. Дома в заплатах недавнего ремонта, кое-где явно разрушенные и явно наспех, только чтоб от ветра и дождя укрыться, починенные.

– Здесь… были бои? – спросил Эркин у Грега.

Грег пожал плечами.

– Может, бои, может, бомбёжки, а то и всё сразу. Но поломали здесь много.

Фёдор кивнул.

Они шли в ряд, занимая почти весь тротуар. Редкие встречные прохожие неприветливо, а то и мрачно уступали им дорогу. Видимо, в