Радости и горести знаменитой Молль Флендерс (пер.П. Канчаловский) - Даниэль Дефо

— Да, это правда, — отвѣчала она, — но я могу васъ познакомитъ съ одной начальницей школы, которая выучитъ васъ быть такой же ловкой, какъ она сама.

Я задрожала при этомъ предложеніи, потому что до сихъ поръ я не имѣла ни сообщниковъ, ни знакомствъ въ этомъ мірѣ. Но она побѣдила мою осторожность и всѣ мои опасенія; такимъ образомъ въ короткое время, при помощи этой леди, я стала такой же смѣлой и искусной воровкой, какою была когда-то грабительница Молль, хотя, если вѣрить молвѣ, я и на половину не была такъ красива, какъ она.

Женщина, съ которой меня познакомила моя гувернантка, была искусна въ трехъ различныхъ родахъ этого мастерства: она умѣла обкрадывать лавки, вытаскивать оттуда и изъ кармановъ бумажники и отрѣзывать золотые карманные часы у дамъ; во всемъ этомъ она преуспѣвала съ такимъ искусствомъ, какого не достигала ни одна женщина. Мнѣ особенно понравилось первое и послѣднее занятіе; нѣкоторое время я помогала ей въ ея практикѣ, какъ помогаетъ помощница акушеркѣ, безъ всякаго вознагражденія.

Наконецъ она сдѣлала мнѣ экзаменъ. Она научила меня своему искусству, и я нѣсколько разъ необыкновенно ловко отцѣпила часы отъ ея собственнаго пояса; послѣ этого испытанія она указала мнѣ на добычу, — это была молодая беременная женщина съ очаровательными часами. Дѣло должно было начаться въ тотъ моментъ, когда дама будетъ выходить изъ церкви; моя сообщница шла съ боку этой дамы и въ то время, когда послѣдняя подошла къ ступенькамъ лѣстницы, та нарочно упала передъ ней и такъ сильно, что мистриссъ страшно испугалась и обѣ спутницы испустили ужасные крики; въ тотъ моментъ, когда она толкнула даму, я схватила ея часы и ловко держала ихъ; дама въ испугѣ задрожала, что позволило мнѣ снять часы съ крючка, такъ что она ничего не замѣтила; я тотчасъ ушла, оставя свою учительницу приходить въ чувство вмѣстѣ съ дамой, которая скоро увидѣла, что у нея нѣтъ часовъ.

— Ай, ай! — сказала моя сообщница, — значитъ, меня толкнули мошенники. Странно, какъ вы не замѣтили раньше, что у васъ сняли часы; мы могли бы во время схватитъ этихъ негодяевъ.

Она такъ хорошо разыграла всю комедію, что никто не заподозрилъ ее, и я пришла домой часомъ раньше. Таково было мое первое похожденіе въ товариществѣ; затѣмъ привычка ожесточила мое сердце, я стала смѣлой до крайности, тѣмъ болѣе, что я долго свободно практиковала свое занятіе, не попадаясь никому въ руки; словомъ сказать, мы такъ долго воровали вмѣстѣ съ своей товаркой, не боясь быть схваченными, что не только стали самыми смѣлыми воровками, но и были очень богаты: одно время мы имѣли въ своихъ рукахъ двадцать одну штуку золотыхъ часовъ.

Я вспоминаю, что однажды, находясь въ болѣе грустномъ настроеніи духа, чѣмъ обыкновенно, мнѣ пришла въ голову мысль, вѣроятно внушенная какимъ нибудь добрымъ геніемъ, если существуютъ такіе, мысль — оставить свое ремесло. Я разсуждала такъ: я начала воровать подъ гнетомъ нищеты, которая толкнула меня на страшный путь порока, но теперь, когда мои бѣдствія окончились и я могу поддерживать свое существованіе работой, имѣя въ запасѣ капиталъ въ 200 фунтовъ, то почему теперь не оставить мнѣ этотъ путь, тѣмъ болѣе, что въ противномъ случаѣ я не могу разсчитывать быть всегда свободной, потому что рано или поздно, но меня схватятъ я я погибну.

Безъ сомнѣнія это была счастливая минута; если бы я послушала благословеннаго совѣта, откуда бы онъ ни исходилъ, я бы нашла еще средства для спокойной и честной жизни. Но моя судьба была опредѣлена иначе; увлекавшій меня алчный дьяволъ крѣпко сжималъ меня въ своихъ когтяхъ и не позволялъ вернуться: какъ прежде бѣдность, такъ теперь жадность гнали меня впередъ до тѣхъ поръ, пока я лишилась всякой возможности вернуться назадъ. Когда разсудокъ подсказывалъ мнѣ свои доводы, алчность возставала и нашептывала мнѣ слѣдующія слова: «Иди впередъ, тебѣ помогаетъ удача; продолжай, пока будешь имѣть четыреста или пятьсотъ фунтовъ; тогда оставишь, тогда будешь жить въ довольствѣ и не будешь больше работать».

Такимъ образомъ изъ когтей дьявола меня не выпускали какія то чары, я не имѣла силъ выйти изъ этого круга, до тѣхъ поръ, пока не запуталась въ лабиринтѣ бѣдствій.

Однако эти мысли произвели на меня нѣкоторое впечатлѣніе, и заставили дѣйствовать съ большимъ благоразуміемъ, чѣмъ прежде; я принимала болѣе предосторожности, чѣмъ даже мои учительницы. Моя товарка, какъ я называла ее, хотя я должна бы называть ее моей хозяйкой, вмѣстѣ съ другой своей ученицей первыя испытали несчастье; въ поискахъ за добычей, онѣ посягнули на товаръ одного торговца полотнами въ Чипсайдѣ, но были пойманы съ двумя штуками батиста его зоркимъ прикащикомъ.

Этого было достаточно, чтобы отправить ихъ обѣихъ въ Ньюгетъ, гдѣ, къ несчастію, вспомнили ихъ прежніе проступки: противъ нихъ было возбуждено два новыхъ доказанныхъ обвиненія и, такимъ образомъ, несчастныхъ приговорили къ смерти; обѣ заявили въ судѣ, что онѣ беременны, хотя моя наставница могла быть не больше беременна, чѣмъ я.

Я часто ходила навѣщать и утѣшать ихъ, ожидая своей очереди въ будущемъ; но при воспоминаніи о моемъ несчастномъ рожденіи, о бѣдствіяхъ моей матери, это мѣсто внушало мнѣ такой ужасъ, что я не могла переносить его больше и потому перестала бывать тамъ.

О, если бы бѣдствія моихъ подругъ послужили мнѣ предостереженіемъ! тогда я могла быть еще счастлива, потому что до сихъ поръ я была свободна, и на мнѣ не лежало никакихъ обвиненій; но моя чаша еще не переполнилась.

Моя товарка, имѣя на себѣ старое клеймо осужденной, была казнена, молодой же преступницѣ пощадили жизнь; она получила отсрочку; но ей долго пришлось голодать въ тюрьмѣ, пока она попала въ такъ называемый реестръ каторжныхъ и ее отправили въ ссылку.

Этотъ примѣръ поразилъ ужасомъ мое сердце, и я долго не предпринимала никакихъ экскурсій. Но однажды ночью въ домѣ, сосѣднемъ съ домомъ моей гувернантки, раздался крикъ: «Пожаръ!» Моя гувернантка подбѣжала къ окну и немедленно закричала, что домъ такой то въ огнѣ, и пламя пробивается сверху, что было справедливо. Но при этомъ она толкнула меня локтемъ и сказала:

«Теперь, дитя мое, представляется рѣдкій случай; пожаръ такъ близко отъ насъ, что вы успѣете пройти туда прежде, чѣмъ толпа загородитъ улицу». Затѣмъ она объяснила мнѣ мою роль. — «Идите, дитя мое, въ домъ; бѣгите и скажите леди или тому кого увидите, что вы пришли на помощь и что васъ прислала такая то леди, живущая въ концѣ этой улицы».

Я пошла и, придя въ домъ, нашла всѣхъ въ смятеніи. Вбѣжавъ туда, я встрѣтила горничную и сказала ей: «Ахъ, моя милая, скажите, какъ случилось такое несчастье! А гдѣ ваша хозяйка? Гдѣ ея дѣти? Я пришла отъ мадамъ помочь вамъ». Горничная побѣжала… «Сударыня, сударыня, закричала она такъ громко какъ могла, пришла госпожа отъ мадамъ, помочь намъ». Бѣдная женщина почти безъ чувствъ подбѣжала ко мнѣ, держа узелъ и двухъ дѣтей.

— Мадамъ, — сказала я, — позвольте отвести мнѣ бѣдныхъ малютокъ къ мадамъ; она проситъ васъ прислать ихъ, она позаботится о несчастныхъ агнцахъ. Съ этими словами я взяла одного, котораго она держала за руку, а она мнѣ передала другого, бывшаго у нея на рукахъ.

— О, да! да! ради Бога, — сказала она, отнесите ихъ къ ней и поблагодарите ее за ея доброту!

— Можетъ быть, у васъ есть еще что нибудь передать ей на храненіе? — спросила я; она заботливо сбережетъ все.

— О Боже, благослови ее! Возьмите этотъ узелъ съ серебромъ и отнесите къ ней. Боже мой! мы въ конецъ разорены, мы погибли!

Она меня оставила, бросившись какъ безумная вмѣстѣ съ горничной въ другія комнаты, я же ушла съ узломъ и двумя дѣтьми.

Едва я очутилась на улицѣ, какъ увидала другую женщину, которая подошла ко мнѣ.

— Увы! бѣдная хозяйка, — жалобнымъ тономъ проговорила она, — у васъ упадетъ съ рукъ дитя; Боже мой, Боже мой, что за несчастье, позвольте я помогу вамъ.

Съ этими словами она положила руку на узелъ, желая понести его за мной.

— Нѣтъ, нѣтъ, — сказала я, — если вы хотите помочь, возьмите ребенка за руку и доведите со мной до конца улицы, я заплачу вамъ за труды. — Послѣ этого ей ничего не оставалось дѣлать, какъ идти за мной. Я увидѣла, что она занимается однимъ со мной ремесломъ и ничего не желала, кромѣ узла; однако она довела меня до двери, такъ какъ ей нельзя было поступить иначе. Когда мы пришли, я шепнула ей на ухо:

— Иди, дитя мое, я знаю, кто ты, тамъ тебѣ много дѣла.

Она поняла меня и ушла; тогда я постучалась въ дверь дома, гдѣ, благодаря пожару, всѣ были на ногахъ, мнѣ скоро отворили.