В Августовских лесах - Павел Федоров

— Как это в патронник? — удивленно спросил Лысенко.

— А так: когда досылаешь патрон, страх туда из груди выдуй и крепче патрон загони. Страх-то тогда на кончике пули улетит — и гаду, врагу твоему, достанется. Ты только бей его и посылай патрон за патроном. Но ежели струсишь, считай — пропал!

Усов с улыбкой смотрел на широкий, гладко остриженный затылок Бражникова, на потемневшую от пота и пыли гимнастерку, туго обтягивающую мощную спину. Лысенко что-то сказал Румянцеву и с улыбкой на запачканном землей лице резким рывком загнал в карабин патрон.

Во второй траншее стрельба становилась все гуще. Здесь, в первой, тоже чаще стали посвистывать пули и рваться мины.

— Смотрите, товарищ лейтенант! — крикнул Бражников. — Снова во весь рост перебегают.

Простым глазом было видно, как за ветлами, впереди кустов, перебегали фашистские солдаты.

— Ого-онь!

Усов, прижавшись грудью к краю окопа, выбросил на бруствер винтовку и выстрелил.

Бражников, вздрагивая широкой, могучей спиной, хлестко бил из станкового пулемета. В другом конце траншеи стреляли ручные пулеметы. Атака гитлеровцев захлебнулась в самом начале. Вражеские солдаты скрылись в кустарнике, оставив под ветлами много убитых.

Вдруг над головами пограничников с тяжелым свистом один за другим полетели снаряды. Они подняли в расположении гитлеровцев черные взбросы земли вместе с толстыми ветлами. Следом полетела вторая серия снарядов. Это открыла огонь по гитлеровцам наша артиллерия. Над фашистскими войсками серой тучей поднялась густая, перемешанная с дымом пыль.

— Наши бьют, товарищи! Наши! — крикнул Лысенко.

— Начальника заставы к телефону! Просит подполковник Рубцов! Рубцов просит, Рубцов! — бойцы с радостью передавали по траншее фамилию артиллерийского командира. Все знали, уважали и любили сурового батарейца.

— Вот видите, друзья, пушки нам помогают! — говорил Усов, пробираясь вдоль траншеи к телефону.

— Спасибо, Зиновий Владимирович! Спасибо! — присев на корточки, закричал в телефонную трубку начальник заставы. — Ударить южнее канала! Квадрат двадцать четыре сорок шесть! Отбили танковую атаку? Поздравляю! Говорили с Москвой? Неужели? Будем стоять насмерть! Спасибо за помощь!

После разговора с артиллеристом Усов соединился с Шариповым.

— Ну как, держитесь? — спросил начальник заставы политрука. — Двое ранены? Один? Постараюсь побывать у вас.

Усов передал телефонисту трубку, торопливо выхватил из кармана платок. Платок был синий, он напоминал ему, как два дня назад они разучивали с Шурой песенку про синий платочек… Вытирая катившиеся по щекам капельки пота, Усов почувствовал знакомый запах духов и подумал, что, может быть, жена и Оля попали под минометный огонь и уже лежат, растерзанные минами… Он порывисто вытер платком крутой лоб и приказал созвать людей, не занятых наблюдением.

Артиллеристы продолжали бить по расположению фашистских войск тяжелыми снарядами, заставив противника отступить к лесу, почти к самой границе.

— Товарищи пограничники! Из Москвы в наш отряд поступила телеграмма, в которой выражается надежда, что мы, пограничники, принявшие первый удар врага, дадим достойный отпор! Советское правительство отдало приказ войскам защищать каждую пядь нашей родной земли, защищать до последней капли крови, до последнего дыхания! Так выполним же с честью этот исторический приказ нашей Родины! Мы первые приняли на себя вероломный удар фашистов и первые будем уничтожать их храбро и мужественно, не щадя своей крови и самой жизни. Поклянемся, что выполним этот долг до конца!

— Клянемся выполнить свой долг до конца! — с глубокой воодушевленностью подхватили люди, вскинув над головами оружие.

Над лесом поднялось горячее июньское солнце и яркими лучами осветило суровые запыленные лица воинов.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Командир фашистского батальона майор Фридрих Рамке после неудачно повторенной атаки вынужден был перенести свой командный пункт назад и расположиться в овраге на берегу Августовского канала. С тяжелым чувством прислушиваясь к грохоту русской артиллерии, он покорно терпел свирепую ругань полкового командира и неприязненно смотрел на сидевшего неподалеку капитана в форме итальянских вооруженных сил. Капитан устало ковырял вилкой в консервной банке с этикеткой "Сделано в Бельгии". Журналист Гаспери, он же Сукальский, поглядывал на заросший травой канал, по которому он когда-то в темной воде плыл, спасаясь от советских пограничников.

Обстановка переменилась, и теперь пану Сукальскому выгодней было надеть мундир итальянских вооруженных сил, чем рясу служителя Ватикана. Он сейчас числился корреспондентом иезуитской газеты, с которой вынужден был считаться не только Муссолини, но и сам фюрер. Этой газетенке помимо официальных корреспонденций прежде всего важно было знать, как будет вести себя гитлеровская армия "в завоеванной стране" и как ее встретит простой народ. Нужно было также наладить связь с ватиканскими гнездами в оккупированных районах Литвы, Латвии, Белоруссии и Украины. За эту деятельность Сукальский в будущем должен был получить епископскую мантию. Документ, подписанный видным генералом из гитлеровской ставки, обеспечивал Сукальскому право доступа на любой участок фронта и в любой оккупированный район.

Майору Рамке он был рекомендован как знаток здешней местности. Утомленный стрельбой капитан мечтал утром, что он быстро достигнет резиденции своего друга пана Гурского и на правах завоевателя недурно там переночует.

Однако батальон Рамке вот уже несколько часов топтался на одном месте и понес такие потери, каких не было при переходе границы ни одной другой страны. Когда Рамке доложил о потерях командиру полка, тот пришел в ярость. Корреспондент, уже забыв об обещанном завтраке, сидел и лопал его, майора Рамке, бельгийские консервы и пил французский коньяк. Рамке уже начинал презирать этого долговязого писаку. "Сидел бы, болван, в своем Неаполе, — думал майор, — или в Риме, а то тоже полез войну описывать…"

— Вы, господин капитан, кажется, только вчера сказали, — сдержанно заговорил майор, — что у русских в этом районе, кроме тех пограничных подразделений, о которых мы с вами говорили, нет войск. Получается что-то не так…

— Я и сейчас могу это подтвердить, господин майор, — сухо ответил Сукальский.

Ему тоже противна была сытая физиономия майора Рамке, который сегодня дважды поил коньяком своих солдат, дважды гнал их в атаку.

— Вы, господин капитан, недостаточно разбираетесь в военных вопросах. Скажите мне: как вы будете излагать причину сегодняшних неудачных атак?

— Я напишу, что господин майор Рамке слишком много выдал своим солдатам коньяку и слишком мало храбрости привил им. Всякое спиртное, как известно, имеет свойство быстро выдыхаться…

— Остроумно, — недовольно пробурчал майор. — Сейчас вернется разведка, и я пошлю своих солдат вдоль этого капала, накоплю их в овраге и атакую левый фланг русских. Вы утверждаете, что бетонных укреплений здесь нет?

— Я здесь был давно. Тогда их не было. А теперь, может быть, и есть! Надо вызвать авиацию и танки. Тогда с ними можно будет сразу разделаться, — предложил Гаспери-Сукальский.

— Вы, я вижу, действительно не очень-то разбираетесь в военных вопросах. Сейчас наши танковые соединения под прикрытием авиации совершают грандиозный маневр. Они захватывают главные магистрали! — с важностью в голосе заявил Рамке, попивая маленькими глотками коньяк. — Правда, пока еще нам мешает русская артиллерия, — поставив на стол рюмку, сказал гитлеровец. — Но я могу, черт побери, и без танков раздавить эту заставу. Они увидят, что такое майор Рамке!

Он подошел к телефонному аппарату и приказал открыть усиленный минометный и артиллерийский огонь. Вызвав командиров рот, майор велел выдать солдатам еще коньяку и подготовиться к наступлению вдоль канала.

На обороняющихся пограничников снова обрушился шквальный огонь.

В окопе неожиданно появился повар Чубаров. Столкнувшись с начальником заставы, он взял под козырек:

— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться!

— Слушаю. — Усову странно было видеть повара без белого халата и поварского колпака. Чубаров был в фуражке, в новом обмундировании, на поясе висели гранаты и подсумки.

— Разрешите мне, товарищ лейтенант, пострелять в фашистов.

— Тебе же приказано за ранеными присматривать! Что же их оставил, товарищ дорогой! — с упреком проговорил Усов.

— Раненые… — Чубаров покачал головой. — Раненые, товарищ лейтенант, они… все разбежались…

— Куда это могли раненые сбежать? — спросил Усов.

— Как только я их перевязал, в окопы поубегали… Сорока на одной ноге упрыгал. Вы сами знаете, с таким человеком справиться нет никакой возможности.