Тремор - Каролина Эванс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А со мной? — перебила его Таня, замерев в центре кухни.
— А с тобой мы уедем в штаты. Ты ведь можешь перевестись на заочное обучение, — тут же добавил Кирилл, увидев, как ползут вверх ее брови.
Скрестив руки, она прислонилась к подоконнику.
— Ты даже не спросил, хочу ли я этого.
— Извини. Извини, просто все это так внезапно. Я вообще не могу ни о чем думать.
Кирилл крепко сжал лицо пальцами. Темно-каштановые волосы повисли над ними. Какое-то время он стоял неподвижно, а потом резко смахнул челку.
— Ты поедешь со мной в Америку? Понимаю, звучит как авантюра, но мне уже выслали контракт. В ближайшее время я перееду в Нью-Йорк. Судя по нашему общению с менеджером, продюсер во мне уверен. Но мне надо знать, уверена ли ты. Сколько времени тебе нужно, чтобы все обдумать?
Ее губы плотно сжались. Она сглотнула ком в горле.
— Нисколько. Я буду с тобой.
Кирилл тут же обнял ее. Таня заплакала, ощущая тепло его рук. Ведь у нее не было выбора. Жить без него она не сможет.
С этой мыслью она пошла в институт. С радостной вестью он поехал к родителям.
Глава 19
Сколько лет он не был в этом доме. Хотя так его никто не называл. Соседи в шутку именовали его усадьбой, коллеги отца дворцом, а сам он относился к нему как к ребенку. Ни одна из многочисленных комнат не обделялась ежедневной уборкой двух домработниц. Будь в них паркет или мраморный пол, он был начищен до божественного блеска. Отодвигались лакированные комоды, шкафы из красного дерева, кровати, многочисленные столики на золотистых резных ножках и, конечно, все картины, помпезные статуи, все предметы на полках подвергались тщательной обработке от пыли и следов жизни в доме.
Полоса заката уже мерцала над Крестовским островом. Ее отблеск отражался в выпавшем снеге и замершей гладью декоративного пруда. Как ни странно, теперь его каменистый склон вызывал у Кирилла лишь самые теплые чувства. Словно и не прятался он в его зарослях от отца, не проводил морозные ночи, лежа в сугробах.
Воспоминания накрапывали на сознание подобно дождю. Рука невольно потянулась в карман куртки, и, закурив, Кирилл проехал к гаражу. «А ведь прямо сейчас другой я, тот, что из будущего, так же смотрит на меня из своей памяти. Забавно это. Интересно, что он думает обо мне?»
Мерседес встал в один ряд с машинами отца. Их было пять. Пять машин на разные случаи класса люкс, а любил он шестую. Ту, что показывалась на свет, лишь когда он выбирался с семьей загород. Нива с военным окрасом. Отец становился другим человеком, когда садился в нее. Кирилл видел, как вечно сжатые губы с легкостью расходятся в стороны. Как стальная выправка исчезала из его движений, когда он опускал ручник, вращал в руках руль или просто смотрел в окно на леса Ленинградской области. Он становился очень добрым. Следующие пару дней Кирилл неизменно получал новые игрушки или деньги на карманные расходы.
— Почему ты так редко ездишь на ней? Ведь остальные машины тебе не нравятся, — спросил он как-то давно у отца в детстве.
Тогда тот сказал то, что прочно впилось в его память. Слова, что Кирилл каждый раз повторял сам себе на распутье.
— В жизни есть большие цели и мелкие соблазны. Пересекаются они редко. И тогда встает вопрос выбора. Чего ты хочешь больше: успеха в своем деле, признания или всяких глупостей, которые могут помешать этому?
— Конечно, успеха.
Пожалуй, это единственное, в чем он за всю жизнь согласился с ним. Хоть и не понял, как машина может помешать чему-либо.
На просторном участке работали двое мужчин. Один из них накрывал белой тканью кусты и деревья, пока другой убирал снег. Кирилл поздоровался с ними, и они что-то вяло пробормотали ему в ответ.
Быстро перескочив ступеньки, он постучал в дверь. Мама показалась на пороге.
— Ну, как ты, милый? — улыбнулась она.
Голубые глаза обратились к нему теплым светом. Прошло два месяца, как он в последний раз видел ее. Волосы отросли до плеч, а загар почти сошел с кожи. Белый вязаный свитер на ней напоминал рясу ангела.
— Все отлично, — сказал Кирилл, обняв ее.
Цветочные духи обдали его теплой волной. Их аромат, наверное, первое, что, родившись, он ощутил с первым вздохом. Это потом к ним примешался запах больницы, спирта, чужих людей рядом. Конечно, этого он не знал и не помнил, но эти духи каждый раз относили его в какое-то светлое беззаботное время.
— Ты как раз к ужину, — зашла она вслед за ним в прихожую.
Тихо. Не играла музыка, бытовая техника не издавала звуков. Лишь запах еды напоминал, что это дом, а не картинка с каталога. А эта обитель мрамора и хрусталя производила именно такое впечатление.
Скинув берцы, Кирилл с нетерпением прошел в гостиную. Она ничуть не изменилась с его последнего визита. Все те же атласные шторы перевязаны у колонн лентами. В серванте все та же серебряная посуда. Картины в тяжелых рамах по-прежнему висели над кожаным диваном.
— Папа скоро спустится, — подбежала к столу мама с тарелками.
— Весь день работает, даже обедал у себя в кабинете.
Кирилл отодвинул стул с барочной отделкой. Мама стала раскладывать перед ним приборы. Скоро на скатерти цвета слоновой кости стояли тарелки с трюфельным супом, дорадо с булгуром и панакота в вишневом соусе. Кирилл до боли впился ногтями в пальцы.
— В чем дело? — увидела она его выпирающие желваки.
Кирилл усмехнулся сам себе и поднял взгляд на нее.
— Я должен вам кое-что сказать, мам.
Она повернулась, всполошив свои светлые локоны.
— И что же, милый?
— Не сейчас… Давай дождемся папу.
Мама кивнула и села рядом с ним.
Скоро на лестнице послышалась шаги. Неспешная твердая поступь. Изящный подсвечник на пролете второго этажа выделил в полумраке фигуру в рубашке и брюках.
Отец медленно спустился, бесстрастно смотря на Кирилла. Приблизившись к нему, он с изнуренным вздохом осмотрел его внешний вид и молча пожал сыну руку.
В тишине все принялись есть суп. Родители смотрели себе в тарелку, а Кирилл на них. Он думал, с чего начать, чтобы повести разговор в нужное русло. Напряжение усиливалось.
Ничего не прерывало ряд монотонных действий. Лишь изредка отец вытирал линию губ атласной салфеткой. Переворачивал ее другой стороной, аккуратно складывал и клал обратно на стол. Иногда, морща лоб, он поправлял на запястье ролексы.
