Тремор - Каролина Эванс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кирилл неподвижно смотрел на циферблат-скелетон, словно впав в транс. Размеренный звон приборов, волнение и посторонние мысли ушли на второй план. Он глубоко вздохнул, и слова сами сорвались с его губ.
— На днях мы выступали в Москве с группой. Там проходил рок-фестиваль, и, оказалось, американский продюсер приехал взглянуть на Дена. Его давно заприметили и хотели убедиться, что он точно подходит им. Но его не взяли. Контракт решили подписать со мной. Я хотел сказать вам, что улетаю в штаты.
Кирилл сделал паузу, давая родителям освоить информацию. Но они все молчали, и он продолжил.
— Моей карьерой займется Джон Берг. Он был продюсером Linkin Park, Gorilaz, Imagine Dragons. Поэтому я точно добьюсь успеха. Можете не сомневаться в этом.
В холодных глазах сверкнул интерес. Это был миг, но Кирилл уловил его. С трепетом в груди он не отрывал от них взгляда.
Наконец, отец разжал губы.
— Это ничего не значит. Таких, как ты, у него на примете человек десять. Это не успех, а новая гонка за выживание.
Он резко замолчал, сложив перед собой в замок руки. — И когда ты улетаешь?
— Как будут готовы документы, так сразу.
Плотно сомкнув челюсть, отец долго молчал, изредка постукивая по столу пальцами.
В этой тишине Кирилл не слышал своего дыхания. Он переглянулся с мамой и убедился, что ему не кажется. В орлиных чертах лица и вправду мелькнуло что-то новое. То, что они никогда не видели в них раньше.
При взгляде отца Кирилл вздрогнул.
— Тебя ждет непростая жизнь. И раз уж чего-то ты все-таки добился, я помогу тебе. Вопрос с жильем я решу. Пиши, если что-то понадобиться.
С прямой спиной он поднялся и медленно подошел к матери.
— Лиза, попейте чай вдвоем. У меня много работы.
Показалось ли Кириллу, что он коснулся его плеча? Послышалось ли похлопывание? Когда он обернулся, отец уже прошел мимо. Лишь теплый след от ладони мог убедить его в этом.
Допив чай и ответив на мамины вопросы, он подошел к лестнице.
— Я побуду у себя в комнате.
Она кивнула ему.
Пока Кирилл поднимался на третий этаж, две мысли судорожно боролись в нем. Первая — очевидная. Как именно отец хочет помочь ему? А главное, зачем? Неужели, ему и вправду нужно было подтверждение того, что у него есть талант, что он способен достичь успеха? Но ведь за столько лет тот ни разу даже не намекнул на это.
На подходе в комнату по коже пробежал холодок. Вторая мысль взяла вверх над первой. Ее стены видели столько молитв, столько надежд и приступов безысходности ночью. Что же теперь он ощутит в них?
Когда Кирилл вошел в дверь, ветер из приоткрытого окна тут же закрыл ее. Челка подпрыгнула, а потом вновь упала ему на лоб. Он улыбнулся. Здесь все как прежде — все предметы его протеста.
Дорогая мебель в изысканно-сдержанных тонах обклеена стикерами, гитары всех возможных моделей висели на гвоздях, вбитых в декоративную штукатурку. Если с постерами, внахлест застилавшими ее, отец все-таки смирился, то с ними нет. «Ты не ценишь ничего, что для тебя делается», «Это ради твоего же блага», — бесстрастно повторял он, сдерживаясь из последних сил, чтобы не привести в первозданный вид комнату. Сколько сражений Кирилл проводил за нее.
Сейчас воспоминания о них вызывали у него улыбку. Такова была его память — она начисто стирала из себя все плохое, оставляя лишь крупинки хорошего. Их она возводила в абсолют, и спустя годы ему казалось, что вся его жизнь была вполне сносной. А где-то просто замечательной.
Он упал на кровать. Шкаф рядом с ее изголовьем был увешан фотографиями. Это сейчас его смешила Танина привычка украшать отголосками прошлого комнату. Тот прежний, наивный мальчик дошел до крайности в этом. Наверное, каждое выступление «Бенца», каждый их фестиваль и тур, рокерская тусовка были зафиксированы и глядели сейчас со стены шкафа. Кирилл с улыбкой приподнял одну из фотографий. «Я умру, если не стану известным. Обещаю». Уголки его губ резко упали вниз. Он вспомнил, как делал эту надпись. Кровью.
Шел 2010 год. Ему было 16 лет и все, что происходило с ним тогда — это музыка. Репетиции, выступления, судорожные мечты по ночам и вечная борьба за свое мнение. Если сначала правилом отца было успешно совмещать рок со школой, то чуть позже к нему добавилось новое. Тот требовал, чтобы Кирилл оставил в покое свое тело и комнату. Оба этих условий с первых же секунд были посланы им куда подальше.
Сейчас, вспоминая тот день, он и сам не понимал, откуда в нем было столько уверенности. Столько огня, какого-то неистового стального стержня. И почему после того случая он лишь укрепился в нем.
Кисти рук — вот что стало причиной, по которой отец на два дня запер его в комнате. Набив на них татуировки, Кирилл навсегда закрыл для себя дорогу в достойное будущее. Слова, избиения, поломка гитар не помогали «выбить из сына всю дурь». Поэтому, предварительно отняв средства связи, Вадим Георгиевич устроил ему домашний арест на воде и хлебе. Его жена ни слова не могла возразить на это.
Часами напролет дом сотрясали отчаянные вопли. В них было столько ярости, боли, столько пронизывающей до дрожи обиды, что любой, кто услышал бы их, тут же впал в ступор. Мама изо всех сил пыталась не выдать при отце своих эмоций. Они, как ни в чем не бывало, сидели за столом напротив друг друга. Завтракали, обедали, ужинали, делились новостями и снова завтракали, будто и не раздавались на фоне дикие, словно от раненного животного, крики. Лишь иногда ее нижняя губа вздрагивала, тут же скрываясь за журналом или книгой. Обычно это происходило, когда Кирилл звал их. Тогда отец тут же смирял ее ледяным взглядом. «Даже не думай», — читалось в нем. Она боялась даже спросить, когда ее сын сможет выйти из комнаты.
Он закрыл лицо руками. Что за демон сидит в нем? Неужели так необходимо было тогда рисковать собой? Ну, зачем, зачем? Время опять замерло, а потом развернулось вспять и перенесло его в тот день. 24 декабря 2011 года. Ровно неделя после его дня рождения, ровно неделя до Нового года. В каком-то тумане Кирилл доставал из стола перочинный нож.
В то утро крики раздавались, как прежде, а потом прервались. Они стали дребезжащими воплями.
— Я больше не могу, — выхватила ключ из ящика мама. Отец
