Приметы весны - Александр Винник

Михо, узнав об этом, обиженно сказал Саше:

— Опять проверять! Почему он не верит? Что, мы не советские люди и будем обманывать государство?

— Ты не прав, — возразил ему Гнатюк. — Дело тут миллионами пахнет. Пусть проверит. Это не помешает.

Тем временем Абдулла Рустамов целый день не выходил из цеха, а среди ночи появлялся снова. Он стал всеобщим любимцем и особенно пришелся по душе Сергею Никифоровичу. За первые же три дня пребывания на заводе Абдулла так досконально изучил процессы производства и людей, словно проработал здесь долгие годы. Величайшей радостью для него было, когда Михо, уступив его просьбам, разрешил ему держаться за рычаги и вместе с ним прокатал одну трубу. Он потом проследил весь ее путь, до отделки. Спросил, нельзя ли на ней сделать какую-нибудь особую пометку и отправить на промысел «Лениннефть», чтобы друзья увидели трубу, прокатанную им, Абдуллой. Узнав, что завод не отправляет трубы отдельно промыслам, очень сокрушался. Некоторое успокоение принесло ему то обстоятельство, что фотокорреспондент заводской газеты запечатлел его на стане держащим рычаги управления. На другой день фотокорреспондент принес ему пачку снимков, и Абдулла с радостью подумал, как покажет их друзьям, возвратясь в Баку. Все-таки его не оставляло чувство досады, что сфотографировали его не тогда, когда он катал «свою» трубу, а позднее, заставив позировать.

— Ты тогда бы снял, вот хорошо было бы, — говорил он фотографу.

— Ну, кто там знает — в это время вы катали или я потом снял! По снимку можно подумать, что я снял как раз тогда, когда вы катали, — пытался тот успокоить Абдуллу.

— Кого обманываешь! — вскричал вдруг фальцетом Абдулла. — Моих друзьей обманываешь! Как тебе не стыдно!

— Да что вы, товарищ Рустамов, — оправдывался фотограф. — Я же без злого умысла это сказал. Я так просто.

Но Абдулла все больше горячился:

— «Так просто» не говорят. Значит, не уважаешь меня, подумал, что я друга обману. Не надо мне твоих карточек. На, бери назад.

Фотограф, искренне огорченный таким оборотом дела, горячо извинялся и с большим трудом уговорил Абдуллу взять снимки.

К пребыванию Абдуллы настолько привыкли, что странным казалось, как это раньше в цехе не маячила его высокая фигура.

Сам Абдулла так вник в дела коллектива, словно всю жизнь здесь проработал. Если он попадал в цех к началу смены, то не упускал случая присутствовать при обсуждении сменно-встречного плана, причем считал долгом высказать и свое мнение по поводу того, как шла работа и сколько предстоит прокатать.

Все это нисколько не мешало Абдулле заниматься непосредственно своим делом. Идея прокатки безмуфтовых труб ему очень понравилась. Он, однако, придирчиво осмотрел образцы новых труб, то и дело бегал в контору к Ибрагимову, чтобы задать ему какой-нибудь вопрос или высказать возникшее у него соображение.

К концу недели исследования закончились. На три часа дня в субботу у директора было назначено техническое совещание, которое должно было вынести окончательное заключение.

Из разговора с Ибрагимовым Михо уже знал, что он поддерживает идею прокатки безмуфтовых труб. И все же, идя на совещание, волновался.

Был хороший летний день, не жаркий, веселый.

Легкий ветерок ворвался в канцелярски-строгую контору завода, промчался по коридорам и, распахнув дверь просторного кабинета, разбросал листочки, лежавшие перед докладчиком. Кто-то бросился подбирать их. Джафар Ибрагимов пытался было сложить их, но попытка не увенчалась успехом, и Джафар вне всякой связи со строго научными фразами, изобиловавшими техническими терминами и цифрами, которые он до того произносил, воскликнул во весь голос:

— От имени нефтяников Азербайджана поздравляю наших дорогих украинских братьев с большим изобретением. Разрешите пожать руку авторам изобретения — товарищу… м-м…

Кто-то подсказал:

— Сокирка.

— Да-да, товарищу Сокирка и…

— Гнатюку.

— Да-да, Гнатюку. Хорошо! Очень хорошо!

Михо и Саша подошли к Ибрагимову, который, подслеповато оглядев их, пожал им руки.

Потом выступил Абдулла Рустамов. Он тоже очень высоко отозвался о безмуфтовых трубах, но вскоре забыл о них и заговорил о непорядках на заводе.

— Зачем валяется новый мотор на складе слитков? — возмущался он. — Такой хороший новый мотор. Сколько денег заплатили, а валяется, как дохлый баран.

Он говорил еще о неисправности паропровода, о грязи в калибровочной мастерской, о нечутком отношении к молодым рабочим в муфторезном отделении. Закончил он неожиданной после критических замечаний здравицей в честь Советской Украины и поцеловал Михо и Сашу.

Все шло хорошо до тех пор, пока Коломиец в своем заключительном слове не сказал, что считает теперь целесообразным просить главк выделить средства на реконструкцию, в которой нуждается отделочная часть для производства безмуфтовых труб, и о включении их со следующего полугодия в программу.

Джафар Ибрагимов вскочил со своего места и обидчиво сказал:

— Я протестую. Почему не посчитались с нашим мнением?

— Каким? — удивленно спросил Коломиец. — Вы же заявили, что считаете безмуфтовые трубы хорошими.

— Да, считаю.

— Так в чем же дело?

— Но я же оговорился, что считаю целесообразным не начинать массового производства до тех пор, пока опытная партия не пройдет хотя бы годичное испытание непосредственно на промыслах. Одно дело расчеты, а другое — жизнь.

Присутствующие оторопели.

— Вы этого не говорили, — сказал Коломиец.

— Как не говорил? — удивился в свою очередь Ибрагимов. — У меня даже здесь написано в резюме.

Он начал рыться в листочках доклада.

— Ветер виноват… разбросал, — сказал он смущенно. — Может быть, я действительно пропустил…

Гусев запальчиво возразил Ибрагимову, что считает его действия трусостью и перестраховкой. Но Сигов поддержал Ибрагимова.

— Еще раз проверим. Это не помешает. Предложение стоящее и авторы его заслуживают поощрения, но проверить лишний раз на практике не помешает.

На том и порешили.

Кража взбудоражила все общежитие.

— Если свой вор в доме завелся, от него не убережешься, — наставительно говорил Степаненко. — Это ясно. Как началось, так пойдет и пойдет…

Сам пострадавший, Федор Рыжов, метался из одного конца комнаты в другой и все приговаривал:

— Да что же это, братцы, такое? У своих красть! Да я полмесяца потел, пока справил себе эту куртку… и рубаха… а он… Да так совсем тебя разденут, и голым возвращайся домой.

— Ну, это ты уже чересчур, — отозвался Гнатюк. — Никто тебя не разденет. До голого тела твоего не скоро доберешься; глянь, сколько напялил: пиджак — раз, джемпер — два, верхняя рубашка — три, нижняя — четыре…

И под общий смех закончил:

— Ты бы Папанину что-нибудь дал, когда он на Северный полюс собирался.

— А тебе какое дело? — ответил Федор со злостью. — Чужое добро взялся считать. Ты свое пересчитай: небось, не меньше, чем у меня.

— Я и не говорю, что меньше; у меня, может быть, и больше твоего. Заработал — и накупил. Только я же не плачу, а ты вон какой крик поднял: «Караул! Грабят!.. Голым оставляют!»

— А что же, я, по-твоему, танцевать должен, радоваться, что у меня куртку украли? Найти вора — и спасибо ему сказать?

Гнатюк насупился.

— Радоваться не нужно, но орать без толку тоже нечего. Пошел бы лучше и заявил в милицию, там разберутся.

— А по-моему, прежде чем в милицию идти, сходил бы ты лучше на толкучку, — посоветовал Ушков. — Может быть, там и куртку увидишь, и вора найдешь.

Этот совет понравился Федору. Он быстро нахлобучил шапку и вместе с Ушковым отправился на рынок.

Спустя два часа они вернулись. Федор подошел к кровати, на которой, отвернувшись к стенке, спал Гнатюк, и потормошил его. Когда Гнатюк повернул к нему заспанное, удивленное лицо, Федор сказал:

— Знаю я, кто украл.

— Кто?

— Михо, дружок твой.

Гнатюк вскочил с кровати и схватил Федора за грудь.

— Ты что, с ума сошел?

Но Федор отбросил его руку.

— Ты не трожь! Прежде чем защищать вора, хорошо разузнай. Защитник нашелся! Вон расспроси Никиту, он тебе все расскажет, не даст соврать.

И Ушков принялся рассказывать о том, что произошло с ними на рынке.

— Ходим это мы по толкучке туда-сюда, вещей полно, — начал он обстоятельно, размеренным голосом. — Есть усё, шо хошь. И сапоги, и туфли, и одёжа… Ну, прямо не видел такого еще. Много всего сегодня…

Гнатюк нетерпеливо перебил его:

— Хватит болтать, очень нам интересно, что там есть. Ты толком говори, насчет куртки.

— Я и говорю. Ходим, ходим, а куртки нет… Нет, курток в общем много. У одного дядьки хорошую куртку видел, вельветовую, в рубчик, подбитую ватином. Двести рублей просил; может, и дешевле отдал бы, не знаю…