Сделано в ССССР Роман с китайцем - Дмитрий Бавильский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но расстраивался Гагарин недолго, у него теперь, как у ребенка, одна эмоция сменяет другую, очень уж он живет теперь быстро. Его фен-шуй направлен на юго-запад, и его, Олега то есть, какой-то там Африкой не проведешь. Солнце встает на востоке. Отныне дорога лежит только туда!
31.Да, кстати, вот еще одно косвенное (или все-таки более чем конкретное) свидетельство непреложности сопутствующего волшебства.
При посадке в иностранный боинг, Олег внезапно почувствовал страх.
Вылетали вечером, в пасмурную, ветреную погоду, нудящую зубной болью, передалось.
Раньше он полетов не боялся. Никогда. У него даже уши не закладывало, а всяческую турбулентность Гагарин воспринимал как катание на американских горках: вверх – вниз, вверх – вниз, а то, что дух захватывает и в животе прохладный обвал случается – так то происходит ровно в соответствии с задуманным эффектом.
А тут вдруг страх, из-за открывшихся возможностей, которые только-только начал пробовать, надкусил только-только и испугался не успеть испить до дна? Деньги жать стали и в липкую дрожь превратились. Пока самолет выходил на взлетную полосу, включал турбины, заставляя покрываться пластик обивки мелкой дрожью, Гагарин вытащил блокнотик, разложил столик и торопливо записал:
Мы приземлимся без проблем,
Домой вернемся насовсем…
И только тогда успокоился, волнение как рукой сняло. Из-за судьбоносности момента написал стихами. Почему – и сам не знал. Не шедевр, конечно, но жизнь в безопасности, и это – главное. Пока Олег священнодействовал, Дана смотрела и не вмешивалась: мало ли что. У богатых свои причуды. Каждый своим способом превозмогает внутренний дискомфорт, который при взлете не посещает только бесчувственных стюардесс.
32.Классовый антагонизм на работе нарастал. Вернувшись из Марокко с пластиковым пакетом, полным апельсинов, отдохнувший и загорелый,
Гагарин наткнулся на стену отчуждения. Коллеги словно бы сторонились его. Косились. Шушукались за спиной, и это уже не прикалывало как раньше, не радовало.
Верным дружбе остался лишь добродушный Денисенко. Бледный (после дежурства), исхудавший, он радостно пожал Олегу руку, отметил загар.
В обеденный перерыв сели вместе, Денисенко развернул бутерброды с докторской колбасой. Гагарина распирало похвастаться открывшимися возможностями, едва сдержался: чувство самосохранения развивалось в нем с самого раннего детства, а на четвертом десятке приобрело гипертрофированные формы.
Заговорили о богатстве. Гена по простоте душевной заговорил.
Пришлось молча выслушать. Единственная фраза, которую Гагарин позволил себе изречь со значением, звучала достаточно нейтрально.
– Богатый – это тот, кто распоряжается своим временем и может потратить его на себя.
– Значит, богатые – совершенно иные существа? – не унимался дискуссионно настроенный Денисенко.
– Знаешь, Гена, – Олег вспомнил чью-то фразу, – богатые – точно такие же люди, как и все другие. Просто у них денег больше.
– Я тоже так думаю, – пробасил Денисенко и завел глаза, – вот если бы у меня было много денег..
– И тогда бы что?
– Ну не знаю, не знаю…
– Вот и я не знаю, – сказал Олег.
Часть вторая
НОВАЯ ЖИЗНЬ
Глава пятая
Китаец
33.Давно к нему не приходил этот потусторонний Голос (9), очень давно.
Олег по нему соскучился, потерял ориентир, тем более, что жизнь пошла путанная, непредсказуемая. Что из всего этого выйдет? Пан или пропал? Ничего страшного не грозит, горизонт чист, но отчего ж тогда, время от времени, посасывает под ложечкой?
Олег врастает в новую кожу. Олег привыкает к изменениям во всем – от манеры одеваться так, чтобы быть не слишком заметным, до ощущения вседозволенности: иной раз накатит бесшабашенное "своя рука владыка", и хочется заставить солнце вставать на западе. Смешной человек, Гагарин уверен, что теперь это (изменить траекторию вращения планеты) в его силах. Ну-ну.
Превращения незаметны и необратимы. Его начинает тяготить работа: богатый человек может (должен) тратить все силы на самого себя, а не на других. К тому же эти "другие" люди ни черта не понимают в тонкостях коллекционных вин и не ценят прелестей дорогого постельного белья – ведь и в самом деле, есть ли разница, на каких простынях спать? Лишь бы спалось и сны демонстрировали комфортабельные. (44)
Олег дежурит. В городе ночь, тишина, в больнице – вязкая духота многочисленных мучений, наслаивающихся друг на друга, хочется открыть окно, проветрить палаты, но нельзя, да и не приведет ни к чему. Олег снова закуривает сигарету. Возле компьютера (экран светится, как телевизор дома) еще можно существовать – немного уюта, зеленый чай опять же. Тогда он и начинает слышать Голос.
(44) В марокканском отеле Гагарина поразила одна подробность – для того, чтобы руки жильцов не марались типографской краской, газеты здесь проглаживали утюгом. Изощряться можно до бесконечности – он и раньше подозревал за миром нечто подобное, а теперь убедился в этом.
Он еще не знает, что сытость и скука очень скоро становятся главными болезнями богатых людей, практически неизлечимыми заболеваниями, хронические формы которых отяжеляют депрессии, алкоголизм и самоубийства. Это только в раннем детстве мы все мечтаем оказаться в закрытой на ночь кондитерской. Взрослый (зрелый) человек знает ограниченность своих возможностей: после третьего (ну хорошо, четвертого) пирожного начинаются (могут начаться) ненужные проблемы с пищеварением, лишним весом и т.д и т.п.
34.Диалог получается невнятным. Больше намеков, чем конкретных указаний. Одни, понимаешь, метафоры, толкуй хоть в эту сторону, хоть в другую. Мол, хотел и получил, дорогу осилит идущий, но благими намерениями дорога в ад вымощена – груда штампов, порожденных усталым и растерянным мозгом. Никакой определенности, так что полагайся (приходится полагаться) на собственные силы. Буратино вылез из пеленок и пошел в школу. Теперь ему уже никто не указ, а раз так – делай, что должно, и будь, что будет. Эх, если бы только знать, что делать.
А вот не сцы, гудит Голос, я дам тебе проводника, который выведет к
Свету и к Воде, к Воде и к Свету, иди за ним и не оглядывайся, не сомневайся, только так все и сложится, все и получится. Понурый
Гагарин кивает. С этим (направление) более-менее разобрались. Если честно, его другой скользкий момент волнует – неужели будет все и ничего за это?
Голос замолкает на неопределенное время. Экран компьютера гаснет, переходит в экономный режим: на его темном фоне проступают звезды, которые бешено мчатся в никуда. За окном висит полная Луна, от чего становится совсем уж неуютно. Вдруг нестерпимо начинает вонять пепельница, Гагарин идет к раковине и начинает настойчиво мыть.
Моет, моет, моет…
– Если Воды станет больше чем Света, ты окажешься на пределе, после которого наступит или окончательный Свет, или окончательная Мгла.
– А как я пойму это? – спрашивает Олег пустоту.
– Поймешь, обязательно поймешь, когда поделишься тем, что у тебя есть. Чем дальше ты будешь идти вслед за проводником, тем четче станешь понимать, что от тебя требуется.
– Но кому? – шепчет Олег пустоте пустот.
– А это ты уже давно знаешь, понимаешь, причем уже давно. Очень давно. – Отвечает ему пустота.
Вот и пойми, что к чему.
35.А утром его меняет китаец. Он давно уже тут стажируется. Тот, что иероглиф однажды нарисовал. Еще до Парижа (читай: до знания о волшебстве). Гагарин спросил, как будет бурная любовь, что накрывает с головой… Парень хмыкнул, сосредоточился на время, потом парой движений изобразил. Красиво…
Симпатичный вполне. Молодой специалист. В очках. Зовут Аки. Правда, по паспорту у него другое имя, но у них, в Китае, так принято – дома одно имя, в документах другое. Хорошо русский язык, язык Пушкина и
Есенина (Есенин люб особенно, "в старомодном ветхом шушуне…") знает. В школе учил. Только говорит медленнее, чем нужно. Словно заикается. Словно заика, вылечивший заикание (Олег вспоминает Дану).
Любознательный такой. Член коммунистической партии Китая, о чем сообщает не без гордости, хотя и с некоторым смущением (не знает, как отнесутся). Все сначала удивляются (будто пару лет назад еще сами поголовно не числились), а потом Денисенко объясняет, мол, помнишь, как у нас раньше было? Выпустили бы за границу какого беспартийного? То-то же. Эх, коротка историческая память у нашего народонаселения.
– А ведь точно, короткая… – закатывают глаза нянечки, вспоминая первую и единственную программу советского телевидения, сахар по талонам и чудовищное нижнее белье.
А одна пожилая, но все еще очень темпераментная докторша армянского происхождения (они иногда выкуривают с Олегом по сигаретке) зачем-то добавляет:
