Пламенеющие храмы - Александр Николаевич Маханько
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Письмо сие, как и было условлено, я отправляю в Ваши руки, через канцелярию епископа города Зальцбурга.
Бесконечно преданный Вашему Высокопреосвященству и Святой матери Церкви священник Игнатий Лойола.
Город Зальцбург, года 1540, месяца сентября, дня пятнадцатого.
*Р.5. Я вспоминаю Ваши со мною беседы о возможности создания под сенью Святой матери Церкви нового общества, которое было задумано мной и моими братьями и которое могло бы проповедовать миру истинноверное Слово Христово. Вы тогда обмолвились, что Его Святейшество мог бы благословить наше общество, докажи мы в суровых испытаниях силу нашей веры и преданность Святому престолу. Теперь я понимаю, что таким испытанием для меня и братьев моих явился этот зальцбургский вояж. Я для себя так же отчетливо понимаю, что в провале порученной миссии повинен едино её руководитель, то есть я сам. Братья же Петр, Симон, Николас и Альфонсо выполняли лишь мои указания и ни в коей мере не могут считаться виновниками постигшей всех нас неудачи. А по сему покорнейше прошу Ваше Высокопреосвященство если не ходательствовать перед Его Святейшеством благословить общество Христа, то хотя бы не лишать моих братьев возможности оставаться в своём кругу и проповедовать. Я же, как не оправдавший доверия Вашего Высокопреосвященства, готов принять на свою голову самое суровое наказание.»
Вот такое вот письмо. Беспощадно разящее наповал своей прямотой и наивностью. Кардинал по привычке ещё раз пробежал глазами по этим серым бумажным листам в надежде не найти тайных знаков, которые Лойола должен был расставить в определенных местах текста. Это означало бы, что письмо писано не им, а значит лживо. Однако все до единого знаки были на своих местах. Все они, как и почерк писавшего, од-позначно подтверждали как подлинность самого письма, так и содержащейся в нём сути.
Человек в зимарре, он же хозяин этой резиденции и папский легат кардинал Джованни Сальвиати какое-то время сидел недвижно и продолжал держать в руках письмо Лойолы, словно бы не зная как с ним поступить. Наконец он положил его на стол и взял в руки второе письмо, то, что также было отправлено из канцелярии епископа Зальцбурга. Это было письмо отца Эраста Баварского. Всего две странички, в которые тот умудрился втиснуть красноречивые восхваления Святого престола и его верных служителей, сухой отчет о количестве проданных индульгенций и увеличении церковных доходов за те три месяца, что он был назначен епископом. В конце письма post scriptum Баварский вскользь посетовал, что доверяй римская курия ему чуть больше, миссия её посланцев была бы куда более успешной. Эти последние строки не просто туманно намекали, а открыто кричали в лицо кардиналу: «Я не так прост, как вам всем видится. Я знаю, зачем ты прислал в мои земли своих людей и я знаю, что у них ничего не вышло!»
Солнце уже почти закатилось за вершину холма, унося из кардинальского кабинета последние свои лучи. На Рим спускались сумерки, неся с собой и упокоение от дневных страстей, и тайны будущей ночи. Недвижно сидя в своём, обитом чёрным бархатом, кресле, кардинал погрузился в размышления.
М-да, вовсе не таких вестей он с нетерпением и тревогой ожидал все эти дни. Нет, нет покоя в христианских землях. Нет и похоже никогда уже не будет. И дело тут не в распрях королей и прочих. С ними как раз всегда было всё в порядке. Смертоубийство одних христиан другими во славу короля или вельмож рангом пониже никогда не волновали Святую матерь-Церковь, если только это не задевало её интересов, корыстных по обыкновению. Войны не только не порицались, а наоборот охотно благословлялись Святым престолом как единой инстанцией Бога на Земле. Вера во светлое царствие Христа была едина для всех, и для сюзерена, и для вассала, жизнью которого он распоряжался. Для всех и каждого веру эту представляла собой римская Церковь и ее Святой престол, утвердившийся на доктрине Христа и его апостолов. Доктрина эта за многие века неустанного проповедования обеспечила себе непререкаемый авторитет и превратилась в незыблемый идейный монолит. Человек, рождаясь, с молоком матери впитывал в себя первоосновы христианской веры. С каждым днём, месяцем, годом своей жизни он безоговорочно уверялся