Ассасины - Виталий Гладкий

–  Нам бы работу найти, пресветлый господин… – поклонившись, робко ответил Хасан.

Казалось, еще немного и он заплачет. Знал бы сборщик пошлин, что его жизнь висит на волоске! Вряд ли он мог заподозрить, что молодые люди – фидаины Старика Горы.

Но случись так, нож Хасана быстро нашел бы дорогу к его горлу. А потом они, как призраки, растворились бы в надвигающихся сумерках.

После недолгих раздумий юноши решили пробираться в Багдад под видом туповатых горцев, которых семья уже не в состоянии прокормить. Вездесущие и многочисленные шпионы халифа знали, что наемные убийцы могут маскироваться под дервишей и бродячих артистов, поэтому относились к ним с особым вниманием. А на дехкан обычно смотрели сквозь пальцы, с пренебрежением, тем более что их внешний облик говорил сам за себя. Разве можно подделать натруженные мозолистые руки и потемневшие от солнца лица?

Это обстоятельство как раз и стало для Авара и Хасана главной проблемой начальной стадии выполнения поставленной перед ними задачи. Но только не для даи аль-кирбаля Хусейна. Различных препаратов для изменения внешнего облика в алхимических лабораториях Старца Горы хватало. Лица юношей сделали темными при помощи смеси сока грецкого ореха и каких-то добавок, намертво въевшихся в кожу, а руки у них и так были в мозолях от каждодневных тренировок на пределе человеческих возможностей. Для большей правдоподобности пришлось лишь окунуть их в горячую грязь, а затем небрежно помыть, после чего на руках проявились все морщинки, словно они и впрямь ковырялись в земле с детства.

–  Платите по два дирхема[69] и проваливайте, – недовольно сказал сборщик пошлин.

Юноши назвали свои вымышленные имена, бросили по две медных монеты на большой металлический поднос и поторопились смешаться с толпой, которая толклась на площади за воротами в ожидании зрелищ. Здесь уже гудели бубны, выступали канатоходцы и чревовещатели, а на смену им готовились выйти «пожиратели огня». Они дули на факелы, и у них изо рта вырывался огненные фонтаны.

–  Нужно найти недорогую, но приличную чайхану, – деловито сказал Хасан.

–  Нужно, – согласился Авар. – Но где? Может, спросим?

Хасан снисходительно посмотрел на Авара и сказал:

–  Иди за мной.

И они углубились в хитросплетение улиц Багдада. По тому, с какой уверенностью шагал его товарищ, Авар сделал вывод, что Хасану уже довелось бывать в городе. Но он никогда даже не вспоминал о Багдаде, хотя мог бы – в этом не было ничего зазорного и тайного. Авар хотел спросить его об этом, но тут же прикусил язык и благоразумно промолчал: слово – серебро, а молчание – золото. Так всегда говорил Азермехр. Если хочешь больше узнать о человеке который тебя интересует, заткни фонтан своего красноречия, и хорошо прочисти уши, дабы внимать каждому слову своего собеседника. А Хасан по-прежнему был для Авара сплошной загадкой.

Чайхана располагалась неподалеку от базара – места, которое они обязательно должны были завтра посетить, чтобы выполнить задание. Она полнилась народом, но чайханщик, которого звали Абдураззак, все-таки нашел им место – не под навесом, где были все остальные его клиенты, а на плоской крыше чайханы. Юноши сговорились с чайханщиком, что здесь они и заночуют. Авар, для которого большой город казался ловушкой, был напряжен до такой степени, что, казалось, мог читать мысли людей. Поэтому он и подметил, что Абдураззак относится к Хасану не просто как к обычному клиенту, а угодливо, хотя внешне это почти не проявлялось, если не считать выражения глаз.

С чего бы хозяину столь солидного заведения – а чайхана возле базара была местом весьма прибыльным – заботиться о каких-то оборванцах? Правда, Хасан перед этим потряс перед носом Абдураззака полным кошельком, в котором зазвенело серебро. Но этот жест ни о чем не говорил. Ведь они могли быть просто ворами, которые сорвали богатый куш, срезав кошелек с пояса какого-нибудь богатого ротозея.

Однако эти тревожные мысли вскоре уступили место зверскому аппетиту. Ужин получился превосходным: плов с мясом, свежие лепешки-кунафы в меду, чайник горячего ароматного чая и на закуску фрукты. Дневная жара пошла на убыль, подул легкий ветерок, и сибаритничать на крыше чайханы было удивительно приятно. Тем более – после дальней дороги и иссушающего зноя.

Юноши наслаждались покоем, пили чай и прислушивались к разговорам в чайхане. А там, похоже, появился какой-то поэт, и посетители начали дружно упрашивать его почитать свои стихи. Авар не очень хорошо разбирался в поэзии (если не сказать – совсем ее не знал; Азермехр говорил, что красивые слова никогда не заменят один точный удар кинжалом), но что касается Хасана, то он слушал стихи, открыв рот.

У поэта был сильный голос, но Авару послышалась в нем огромная печаль, даже горе:

–  Прошли года, мой волос серебря,Как числа старого календаря.Ведь с новым годом он не совпадает:Свой календарь заводит новый год.А старый календарь, что весь пройден,Из библиотек уносят вон.И вместе с мусором его сожгутИль книгоноше отдадут.Сложилась так теперь судьба моя,Тот старый календарь, о, друг мой, это я.

– Какие прекрасные стихи! – раздались восхищенные возгласы и все дружно захлопали в ладони. – Еще, еще читай!

–  Спасибо вам, друзья мои, спасибо… – Видимо, поэт, поклонился. – Но время уже позднее, и мне пора домой.

–  Будь добр, исполни нашу просьбу… – Это уже вступил в разговор чайханщик Абдураззак.

–  Ну, хорошо, – сдался поэт. – Слушайте…

И он начал читать:

–  Когда письмо твое пришло ко мне,Был черен мир. Он стал черней вдвойне.Но мысль твоя издалека блеснула —Сквозь мрак двойной я снова был в огне!Что буду делать с кубком золотым?Дай глиняный! Он станет мне родным.Пока я сам не превратился в глину,Пусть будет кубок глиняный моим.Опять от волн любви качаюсь я,От слез кружится голова моя,От ветра твоего я, как вода, взволнуюсь,И полечу по волнам, как ладья.Где яд, чтоб другом я его назвал,Где меч, чтоб счастьем я его считал,Где смерть, которую как избавленье,Потусторонний мир мне б даровал?

На этот раз поклонники таланта неизвестного поэта, склонив головы, встретили окончание стихотворения гробовым молчанием. Лишь кто-то один хлопнул в ладони, но на него тут же зашикали. Так поэт и ушел, сопровождаемый скорбной тишиной. Но все уважительно встали, когда он собрался уходить, а вслед за ним побежал мальчик-посыльный с тяжелым подносом в руках – благодарность Абдураззака за выступление.